<<< назад

Александр Воронин

ЯСНОВИДЯЩАЯ

роман

ПРОЛОГ

Компания бритоголовых братков, разгоряченная заморской выпивкой и доморощенным стриптизом, вывалилась из ночного клуба. Их не пугал резкий контраст между европейской роскошью и темной казанской улочкой, в убожество которой они тут же погрузились. Они не заметили резкого перепада температур - из уютного теплого зала, сверкавшего фужерами и прожекторами, сразу окунуться в сырую осеннюю ночь не очень приятно. На контрасты той компании было наплевать, они торопились к своим иномаркам, в салоне которых снова тепло, снова играет музыка и пахнет неторопливыми верблюдами и стремительными мустангами (иными словами, сигаретами "Kamel" и рекламой "Marlboro").

Компания смело плюхала через большую лужу, что была перед входом в клуб. Лишь один из них решил ее обойти. Это его и сгубило. От забора отделилась и направилась к нему темная фигура. Никто не обратил на незнакомца внимания, тем более, по виду и по походке он выглядел законченным бомжом. Однако тот бухарик, проходя мимо, ловко выдернул из руки братка, обходившего лужу, сигарету.

- Дай докурить, козел, - нагло буркнул алкаш и шатаясь зашагал прочь.

- Кто козел? Я твою маму е... - обиженный браток бросился за незнакомцем, привычно чувствуя спиной, как вся компания рванула следом, ему на помощь. - А ну стоять, сказал! За козла ответишь...

- Отвечу. И ты за маму ответишь, - незнакомец обернулся перед самым носом догонявшего и выстрелил в упор. Браток резко откинулся назад, его бросило на руки подоспевшим дружкам.

Даже в ночной тишине выстрел прозвучал как-то непривычно тихо. Компания уже через секунду протрезвела и кинулась в погоню, выхватывая из-под курток свои стволы. Только двое остались стоять, придерживая убитого. Голова его откинулась назад, глаза и рот были широко раскрыты. Он бился в предсмертной агонии.

Погоня ни к чему не привела, только разбудила переулок, в котором мгновенно скрылся незнакомец. Братки принялись палить в темноту, подняли страшный грохот, но совершенно впустую.

Сразу подъехали три машины ПМГ, выскочили милиционеры с автоматами и быстро (матюгами и пинками) положили всю компанию лицом в грязь. Только те двое остались стоять - в обнимку с убитым...

* * *

Проснувшись от далекой стрельбы, Вера никак не могла понять, кто и почему у них, в переулке, в самом деле мог ночью стрелять? Ведь не на Диком Западе живем, и не война, слава Богу, чтобы так вот запросто палить под окнами… Тут Вера вспомнила привидевшийся сон.

Собственно, я еще сплю, просто краешком сознания поняла, что пробудилась, краешком глаз еще вижу себя спящей в своем закутке, за нашей теплой печкой... За многие годы Вера выработала определенную технику, которая помогала перенестись из сознания сновидений к бодрствующему состоянию, не растрачивая подробностей и деталей увиденного.

Каждому человеку по ночам снятся сны, только чаще всего мы запоминаем те сновидения, которые снились непосредственно перед пробуждением. Если же между сном и пробуждением прошло несколько минут, то увиденное, как правило, забывается. Вот почему встречаются люди, которые - гордые в своем неведении - утверждают, будто никогда не видят снов. Даже теорию себе придумали, мол, сон без сновидений – самый полезный для здоровья.

А дело все в том, что мы просто не способны уберечь своих сновидений от неминуемого забвения, потому что система образов нашего дневного мышления отличается от образного языка ночных путешествий... Одним словом, нужно просто научиться понимать язык сновидений и переводить его на наш повседневный язык рассудка.

В молодости я, как и все, также забывала свои девичьи сны и редко запоминала сновидения... А сны Вере Христофоровне тогда снились удивительно яркие, многозначительные, смысл которых ей открылся гораздо позже. Дело в том, что в свои пятнадцать - шестнадцать лет она видела во снах то, что с ней случится с двадцати- (по времени первого замужества) до тридцатипятилетнего возраста.

Святый Боже, святы крепкий, святый бессмертный, помилуй нас... Она повторяла мысленно свод своих утренних молитв, стараясь не пошевелиться и не открыть глаз, по опыту зная, что иначе сновидение тут же упорхнет в полураскрытую форточку. За окном моросил осенний дождь, еще не рассвело, был тот самый важный час от четырех до пяти часов утра, когда ее дар ясновидения проявлялся наиболее остро.

Сгорбленный старик бежит по сосновому лесу, проворно так бежит, а на него сыплются иголки, падают сосновые ветки. Да это же по старику кто-то стреляет! Вероятно, это уже финал, теперь мне нужно, от эпилога к прологу, пройти с конца до начала сновидения... Наконец, все кусочки увиденного, постепенно уплывающего из ночного сознания, улеглись в сознании повседневном, и Вера поднялась с постели.

Было холодно, но она не стала накидывать халат и прикрывать форточку, а так и присела к письменному столу, где ждала ее прикосновения настольная лампа под старинным колпаком и амбарная тетрадь с авторучкой, приготовленные с вечера. Мелко вздрагивая от холода, в одной сорочке, Вера Христофоровна принялась подробно записывать привидевшийся сон.

Глава первая

В последнее время Анатолий Виленович стал уставать. По утрам просыпался, не чувствуя себя отдохнувшим и восстановившим силы. Голова тяжелая, руки и ноги затекли, словно свинцом налились. Не помогали ни кофе, подаваемое женой в постель, ни контрастный душ, которым он пытал себя последние двадцать лет. В машине, по дороге на работу, пролистывая без интереса утренние газеты, он продолжал зевать.

Особенная усталость навалилась на него в эту осень. И что примечательно, сразу после возвращения из отпуска. Две недели на Лазурном берегу, собственная, недавно купленная «дача» –   небольшая по их меркам, но очень даже просторная по нашим понятиям. Казалось бы, что еще нужно для восстановления сил? Козырев ощущал себя на Коста Калиде посвежевшим, отдохнувшим. Он даже рискнул, тайком от жены, заглянуть на часок в маленький приличный бардачок - и остался доволен своей мужской формой.

Но весь заряд бодрости, накопленный заграницей, улетучился в первый же рабочий день.

В Казань они прилетели поздно ночью, и Анатолий Виленович, конечно, еще не знал всех новостей. За две недели тут без него произошло много всего неприятного.

И вот теперь, листая газеты, он натолкнулся в "Ведомостях" на сообщение в криминальной хронике, которое прямо его не задевало, но касалось непосредственных его интересов. Заметка называлась "Очередная перестрелка. Погиб еще один авторитет".

Автор заметки, судя по всему, парень молодой и в делах казанской братвы неискушенный, по ошибке назвал авторитетом некого Коновала, в миру Николая Коновалова. Журналист охарактеризовал его как "одного из лидеров Горьковской ОПГ". Вероятно, просто использовал привычное клише из милицейской сводки.

То, что Коновала подстрелили у ночного клуба "Азия", это было, конечно, неприятно, поскольку Коновал был человеком Козырева. Но дело в том, что Коля-Коновал был обыкновенным быком, в число особо приближенных Анатолия Виленовича не входил. Они даже лично не были знакомы. Коновал порой выполнял поручения Козырева, не подозревая, кто в действительности послал его на дело.

Неприятность заключалась не в том, что Колю было жалко. В конце концов, быков других хватает. К тому же под Коновала давно копали все руоповцы города. Обидно было за себя: пуля, пущенная даже в пьяной разборке между пацанами-отморозками, невольно летела в него – в Анатолия Виленовича, одного из тех, кто в определенной мере управляет всей этой кодлой.

Козыревский джип крутанулся по автодорожному кольцу на Танкодроме и повернул к озеру Средний Кабан, где между остатками захолустных дачек высился красавец-офис акционерной компании "Казан-Ойл". Анатолий Виленович являлся ее генеральным директором.

Когда-то он все силы своей души, все рабочее время тратил на строительство этого сказочного теремка. Чуть ли не сам нарисовал архитектору эскиз будущего здания и интерьер своего кабинета. Но теперь его не радовали ни внушительный фасад, ни помпезное крыльцо, ни беломраморная лестница на второй этаж, ни отделка собственных апартаментов, на что было потрачено столько личных сил и средств акционеров.

В приемной из-за стола вспорхнула Леночка, радостно захлопала глазками. У нее от рождения были очень длинные ресницы, которыми она страшно гордилась. Но она же их сама и портила косметикой, старалась так навазюкать их заграничной тушью, что после этого ресницы казались не живыми, наклеенными.

- Утро доброе, - буркнул Анатолий Виленович совсем не так уж и по-доброму.

Леночка хотела ответить на приветствие шефа, но тут же прикрыла рот и поджала губки, опешив от такого тона. Впрочем, губки ее, тоже неумеренно накрашенные фирменной лиловой дрянью, тут же расплылись в улыбке, когда шеф кинул ей на стол набор шикарной французской косметики. - Презент из-за бугра. Самом собой, это только для начала.

И на этот барский жест хозяина Леночка, признаться, довольно медлительная девушка, не успела ничего ответить – Анатолий Виленович уже прошел в распахнутую с фамильной табличкой дверь.

О его рабочем кабинете ничего особенного не скажешь. То, что в конце двадцатого века на Руси было принято называт евростандартом, было заурядным соединением псевдоевропейского стиля с квазирасейского стандартного «джентльменского» набора. Перечень предметов, обязательных для персональных кабинетов преуспевающих бизнесменов, руководителей предприятий и государственных чиновников. Тут и подвесные потолки с замаскированными светильниками, и мраморные вазы с икебаной, тут и гигантский телевизор "Био-Тринитрон", и самый навороченный компьютер (на нем хозяин кабинета в лучшем случае играет иногда в допотопный "Sex-tetris"), и массивные кожаные кресла, и черные столы... Одним словом, все самое-самое, и ничего такого, что выбивалось бы из усредненных представлений о престиже и помогало бы узнать что-нибудь о личных вкусах хозяина.

Анатолий Виленович привычно осмотрелся и с неудовольствием отметил, что кабинет, по которому, как раньше бывало, он успевал даже соскучиться за недельку-другую, интерьер которого он так тщательно прорабатывал, подбирая для себя каждую вещицу, - его «берлога» в это осеннее утро совершенно не порадовала.

Не порадовала его и комнатка отдыха, куда из кабинета вела небольшая дверь, законспирированная под стеновые панели. Там Козырев разделся и подошел к зеркалу причесаться.

Вид в зеркале Анатолия Виленовича порадовал еще меньше. Годы берут свое. К тому же усталость так заметна во взгляде выцветших глаз («когда мы были молодыми, то глазки были голубыми!»). Обычная внешность преуспевающего человека – некогда партийного бонзы и советского директора, ныне руководителя крупного акционированного предприятия, приватизированного по всем правилам доктора Коха. Солидная седина, гладко выбритые щеки, дорогой костюмчик, какому не страшны никакие наши отечественные животики и сутулые плечи –  хорошо сидит на любой вешалке, собака заграничная!

Вернувшись в кабинет, Козырев тяжело опустился в свое кресло со вздохом. Вздохнул не Анатолий Виленович, а кресло.

- Леночка, соедини меня с Филей, - говорит Козырев в открытую дверь. - И чайник поставь.

- Сию минуту, Анатолий Виленович, - раздалось из приемной чуть ли не через минуту.

Увы, реакцией Леночка не отличалась. Она вошла в кабинет шефа с чаем на подносе, когда тот уже хотел прикрикнуть на нее.

- Вот, Анатолий Виленович, бухгалтерия просила вас подписать.

Она положила на стол и предупредительно раскрыла перед ним папку для бумаг. Козыреву расхотелось повышать на секретаршу голос. Вообще не хотелось лишний раз нервничать, напрягаться. Он стал просматривать бумаги, ставя нужные резолюции и подписи и скашивая глаза на Леночку. Та была длинноногая, выше Анатолия Виленовича даже без каблуков. Юбка была короткой настолько, насколько позволяла должность и обстановка. Острый вырез костюма, когда она наклонилась над столом шефа, как бы нечаянно выказал маленькую грудку с темной родинкой и светлым соском. Все это проделывалось специально для него и, увы, опять нисколько его не порадовало. Он продолжал подписывать бумаги, а она продолжала:

- А еще бухгалтерия просила дать им машину, им нужно в банк. Чайник я поставила и с Филенчуком я вас соединила.

- Да где же он? - Козырев недовольно поморщился. Вот на ком он сегодня сорвет раздражение.

- Я тут, на связи, - раздался вкрадчивый тенорок из динамика селекторной связи. - Доброе утро, Анатолий Виленович, с приездом.

- Что же ты сразу не отзываешься, дорогой ты наш контрразведчик? Врубился на связь и молчишь. Как всегда, подслушиваешь?

- Да что вы, Анатолий Виленович!

- Ладно, ладно, знаем мы вас, отставных гэбистов. Это у вашего брата в крови, - Козырев начинал заводиться, но себя не торопил. - Ты же видел, моя машина подъехала, чего сразу на ковер не являешься?

- Иду, иду...

* * *

Даже по селектору было слышно, как задергался Филя в ожидании директорской накачки. Если говорить откровенно, то Козырев зря на него сорвался. Некрасиво это, знаете ли...

Когда-то они были одногруппниками в институте. Друзьями, правда, не были, но держались всегда в одной компании, поскольку оба ходили в отличниках и комсомольских вожаках, периодически сменяя друг друга - то одного избирали секретарем группы, а другого членом факультетского бюро, то наоборот. Козырев распределился на производство, получил, в общем, неплохое местечко, а Филенчук хоть и тоже пошел на завод, но по комсомольской линии. Потом Козырева избрали свободным секретарем парткома, а Филя скакнул выше – сразу в райком. Через несколько лет Козырева назначили главным инженером, невелика – да шишка! Однако Филя, гад, и тут подгадал - ушел в комитет безопасности.

С тех пор он стал важным и толстым, хотя всегда был подтянут и весел. О службе своей никогда ничего не рассказывал, но всегда норовил повыспросить, как и что у них на заводе. Козырев, конечно, рассказывал, как бы в шуточку, про все делишки руководства. Разумеется, выбалтывал только то, о чем на заводе было известно распоследнему грузчику. Стукачом он себя не считал, поскольку был уверен, что и на него другие так же стучат с удовольствием, взахлеб.

Филя по службе продвигался не шибко, но и последним сапогом не остался. Поэтому, когда представилась возможность, он в долгу не остался - помог Козыреву сесть в это директорское кресло. Впрочем, это Филя сам любил подчеркнуть, мол, если бы не он... На самом деле, неизвестно еще, насколько он подсуетился за своего кореша-агента. Да и место это по тем временам было не самое престижное и доходное. Тогда их шарашка называлась Главнефтеснабом и была обыкновенной базой по перекачке масла и солярки оттуда-туда и туда-отсюда. Все строго учтено, ни тонны не пустишь налево без оглядки. Основная производственная база размещалась за речпортом, далеко от центра, управленческая контора помещалась в тесной хибарке, впрочем, кирпичной и сухой.

Однако Филя успокаивал: ничего, это только ступенька в большую жизнь. В самом деле, связи кое-какие уже были. Поговаривали, что скоро для Козырева место освободится - в промышленном отделе обкома партии... Да только тут явился Горбачев со своим консенсусом и подвел всему свой косинус и абзац. В промышленный отдел Анатолий Виленович перешел, когда на площади Свободы, под самыми окнами обкома, начались митинги демократов и голодовки радикалов. Во что все это выльется, тогда никто еще не знал, однако Козырев почувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Слава Богу, что место его еще не успели занять, его "зам." так и ходил полгода в "и.о." и желающих сесть на это гиблое место что-то было не видать – с топливом в ту пору случались большие перебои, никому не хотелось быть "козлом отпущения". Анатолию Виленовичу тот же Филенчук по старой дружбе намекнул, что с такой фамилией ему в верхах вряд ли теперь что-нибудь светит.  Вот был бы он Анасом Виленовичем Кадыровым... Тогда Козырев решил не искушать судьбу и вернулся в насиженное кресло. И как в воду глядел!

Скоро начали открываться кооперативы и совместные предприятия, стали закрываться обкомы и райкомы. Цены отпустили – и такое началось! Цены на бензин и дизтопливо аккуратно поползли вверх. Козыревская база из вшивой шарашки превратилась в акционерное общество. И "Казан-Ойл" стремительно пошел в гору. Тут и офис построился, и джип появился. И в Испании прикупилась по случаю дача не дача, в общем, небольшая недвижимость. Теперь туда съездить можно было всей семьей без проблем.

А вот с Филей все случилось с точностью до наоборот. Из могущественной и богатой организации КГБ, без своей верной заказчицы КПСС, как-то незаметно превратился в тихую богадельню. Ребята помоложе да пошустрее это быстренько поняли и ушли в коммерцию, а тем, кто перевалил средний возраст, ничего не оставалось как дожидаться отставки... Филенчук получил вторую большую звездочку на погоны и понял, что третьей ему уже не дождаться. Выслуги лет ему хватало, да больно-то и не держали. Так он неожиданно очутился у Козырева.

Привыкнув за долгие годы общения с Толиком в этакой приятельской фамильярно-покровительственной манере, Филенчук долго приучался разговаривать с Анатолием Виленовичем по-другому, не заискивая, конечно, перед начальником, подчеркивая их старые отношения. Но на равных говорить не получалось. Да и сам Козырев, поначалу встретив своего нового начальника отдела внутренней безопасности, что называется, на ровной ноге, постепенно перешел на некоторый снисходительно-повелительный тон. А иногда стал позволять себе и окрики, тем более, что Филенчук их терпел.

Но тут уж ничего не поделаешь, так жизнь повернулась. Скажем, у того же Козырева был друг детства Эрик. Вместе росли на Суконке, в одном дворе, вместе бегали на танцы в парк Горького и там отчаянно дрались спина к спине. Только вот Козырев попал в институт, а Эрик - в воспитательно-трудовую колонию. А там пошел на "взросляк", а там посыпались ходка за ходкой... Короче, когда Козырев стал директором нефтебазы, Эрик как раз освободился по пятому разу – с "тубиком" в открытой форме и с волчьим билетом в кармане. Прописки у него не было, на работу никуда не брали. Таким его увидел Козырев однажды из окна своей "Волги". Пожалел, устроил к себе разнорабочим...

Однако как только все в стране встало с ног на голову, тут "последние стали первыми". Эрик своих воровских замашек никогда не бросал, а тут, с появлением первых кооперативов, настало его времечко, и он подался в рэкетиры. Уже через год у него была точно такая же "Волга", а руководил он такой бригадой, которая по численности превышала козыревское АО.

Но добра он не забыл, сам вызвался стать для Козырева "крышей". На самом деле Эрик не просто прикрывал друга детства от наездов посторонней братвы, а постепенно втягивал и его самого в околокриминальный бизнес. Тем более, что бензин стал очень ходовым товаром.

Как быстро и как неожиданно все в нашей жизни сблизилось и перемешалось! Пацаны-гопники пересели на девятки, бандиты-рэкетиры стали вкладывать деньги в бизнес. Тем временем правительство демократов-реформаторов так поспешно увеличило число и суммы налогов, что честный бизнес стал просто невозможным. В конце концов, Анатолий Виленович понял, что жить и работать "честно", то есть по принятым законам, стало нереально. И раньше, конечно, руководители искали и находили лазейки, выгодные для своего предприятия и для себя лично. Однако теперь это приняло глобальные масштабы.

А значит, не надо философствовать и прислушиваться к комариному писку совести. Нужно «быть как все» - именно так можно в наши дни прочитать заученную с институтских лет марксову аксиому «бытие определяет сознание».

И Анатолий Виленович принялся за дело (англ. - бизнес, buziness). Первым делом, наладил приток с Нижегородчины левого бензина, и в этом ему помог Эрик. Потом открыл сеть мини-АЗС, причем часть автозаправок записал на имя жены... Отстегивая прибыли с "черного нала" легальным охранительным органам и нелегальным, он и себя, разумеется, не забывал, и рабочим своим жить давал. Так что очень скоро понял он, что стал авторитетом - и в прямом, и в криминальном смыслах слова.

* * *

Пришедший к нему на работу Филенчук застал своего однокурсника настолько погрязшим в паутине номенклатурных и полукриминальных связей, в пучине сложнейших взаиморасчетов и двойной бухгалтерии, что невольно стал участником в пьесе, где каждый актер играет по две роли сразу. Внешне жизнедеятельный и респектабельный, Козырев внутренне был совершенно расхристан, издерган... К тому же Анатолий Виленович начал попивать, впрочем, пока умело скрывая это от окружающих. Выручать однокашника было поздно, оставалось за компанию медленно погружаться на дно. Пока что лишь бутылки.

Вошедший к нему в кабинет, Филенчук застал его за компьютером. Анатолий Виленович играл в свой любимый Sex-tetris, раздевая очередную пышногрудую красавицу. Поэтому руки своему начальнику охраны он не подал, привычно щелкая пальцами по клавиатуре, лишь кивнул в ответ на приветствие и указал бровью на соседнее кресло. Филенчук присел.

- Когда похороны?

- Хотели сегодня, но судмедэкспертиза труп не отдает, - Филенчук догадался, что его спрашивают о Коновале и готов был дать полный отчет. - Ну, я позвонил, куда надо, к вечеру все устроют. Дружки расходы взяли полностью на себя, с могилой и с поминками все устроили. Кстати, всех их вчера выпустили.

- По подписке?

- Ну, зачем же. Под чистую. Хоть они и пьяные все были, но догадались стволы побросать, а потом дружно отказались от найденного ментами оружия. Следак пытался было доказать их причастность к стрельбе по остаткам пороха на одежде, но эксперты в криминалке ему быстренько объяснили, что такое возможно только в кино.

- Короче, ко мне никакие ниточки не ведут?

- Все чисто, Анатолий Виленович. Дело закроют за отсутствием улик. Если они вообще его открывали. Мои люди подкинули ментам такую "наколку", мол, неосторожное обращение с оружием в нетрезвом состоянии. Ведь больно уж рана у Коновала нехарактерная - пуля попала прямо в рот! Такое и на самоубийство можно было бы списать... Похоже, моя подсказка следствию понравится. Во всяком случае, из РУВД поступила такая информация: начальство против "глухаря" и намерено спустить дело на тормозах. Они даже рады, что им от Коновала помогли избавиться.

- А кто помог, ты поинтересовался?

- Так точно, вчера же всех пацанов, которые там были, допрашивал. Они, конечно, ни хрена не помнят, косые были, да и темень стояла. И все же кто-то куртку запомнил, кто-то голос, кто-то в свете фонаря успел лицо разглядеть. Рост и вес определили довольно точно, а остальное для меня - дело техники.

- То есть? Хочешь сказать, что тебе уже известно имя стрелка?

- Обижаете, Анатолий Виленович. Для чего же я у вас деньги на содержание агентуры беру? Свою оперативную информацию, как договаривались, я вам открывать не стану, но стрелка я нашел однозначно.

- Что же ты не сдал его своим корешам из РУВД? Глядишь, у них бы процент раскрываемости повысился, премию бы получили.

- Если вы так решите, то сдам. Хотя лично я бы не советовал. Этот убивец нам самим пригодится. Только не падайте с кресла, Анатолий Виленович, но тот стрелок - человек вашего друга Эрика.

Глава вторая

Мать проснулась на печи в тот самый момент, когда Вера щелкнула у себя выключателем. Свет настольной лампы едва пробивался сквозь цветастую занавеску, однако старухе этого было достаточно, чтобы сразу проснуться. К таким пробуждениям она давно привыкла, как давно привыкла к раздражению, с которым она всегда думала о своей дочери.

Ну, конечно, Верка опять видела вещие сны. Вишь, целую книгу уже исписала. А читать никому не дает, даже Славику. Воспоминание о внуке, который тихо спал в соседней комнате, привычно окрасилось в умильно розовые цвета. Вот так и жила старуха - между вечным раздражением на дочь и не убывающей с годами ласки к ее сыну, своему любимому внучочку.

Она привыкла во всем винить Верку, прежде всего, винить за то, что она развелась со своим мужем, Львом Борисовичем Воскресенским, преуспевающим врачом и солидным мужчиной. За то, что сделала ребенка сиротой при живом отце, ведь внуку так необходимо было мужское воспитание. Наконец, уже за то, что дочь называла Славика какой-то глупой кличкой Вяча.

Непутевая Верка совершенно не занималась сыном, а все ездила на какие-то семинары, конференции, курсы... Все строит из себя ученую, а у самой-то и образования – всего-то медучилище да курсы массажисток. Правда, из Москвы она привезла диплом какой-то международной академии биоинформатики, пять лет училась заочно, но только старуху не проведешь. В биоинформатику, экстрасенсорику и прочее ясновидение старуха не верила, а особенно раздражалась, когда видела дочь молящейся. Вот ведь блудня, нашенскому Богу молится, а сама бесовские науки изучает, что-то там рассчитывает по звездам, все свои вещие сны разгадывает... Одно хорошо, хоть сына в эти колдовские бредни не затягивает. Сына Верка вообще словно не замечала.

Мальчик с детства учился "на пианине", и бабка с удовольствием встречала его из школы, приводила домой, кормила обедом и провожала в музыкалку. Там она терпеливо сидела до конца занятий, неспеша беседуя с другими родительницами о житье-бытье, а после, по дороге домой, подробно расспрашивала Славика, что говорила учительница музыки, что задала на завтра. Дома он учил уроки, играл на фортепиано, и старухиной задачей было внимательно следить, чтобы внук сыграл положенное число гамм и разучил нужное количество этюдов. Бабка мечтала довести Славика "до полной учености", и разругалась с дочерью в дым, когда та однажды заявила, дескать, не хочешь учиться, не учись, Славик, раз не нравится тебе музыка, то не нужно себя насиловать...

На улице между тем рассвело, а дочь все не ложилась, жгла электричество. Обычно Вера вскакивала среди ночи, что-то записывала в свою амбарную книгу и снова ложилась. Сегодня же все писала, писала... Да и старухе пора вставать, пойти курям задать.

Она медленно сползла с печи, наощупь оделась и прошла в кухню, стараясь не скрипеть половицами в прихожей, чтобы не разбудить внука. Но половицы все равно скрипели, да и Славик никогда не обращал на них внимания – сон у мальчика был крепким, здоровым. И он никогда не видел сновидений, слава Богу, не в мать пошел.

А своего старуха добилась: в этом году Славик закончил школу и без труда поступил в консерваторию. Теперь сам каждый день ездит туда на автобусе, бабке запретил его провожать. Впрочем, и из школы он ее уже в старших классах встречать запретил.

Она вышла во двор, под мелкий дождь, и согнувшись вошла в покосившийся сарай. Шуганула кур, которые бросились к ее ведру, привычно поворчала на них, чтобы не путались под ногами, насыпала им в кормушку немудреного варева... Вот так она каждое утро и поминала своего покойного мужа. Сначала заходила в сарай, потом ворчала на кур - и вспоминала давнюю историю, которая случилась с ним уже после войны, в Германии.

Ее Христофор Булычев, до того, как они встретились и поженились, прошел всю войну, был даже в плену, потом в партизанах, а закончил службу в послевоенной Германии. Оттуда его долго не хотели демобилизовать, вот он и придумал: отпустите, говорит, домой, а я вам за это расскажу, как наших пленных нужно ловить.

В ту пору много было наших, кого гитлеровцы молодыми парнями в Германию угнали работать. После войны они остались там, женившись на дородных вдовых немках. Наша военпрокуратура их разыскивала и насильно отправляла на родину, где их встречали не родные украинские степи, а сибирская тайга, куда лагерные охранники гоняли их на лесоповал. Вот и прикидывались парни, лопотали по-немецки, если к ним в дом заходили офицеры со звездочками на погонах, дескать, "герр офицер, руссиш нихт ферштейн"...

Рядовой Булычев Иван (Христофором он был лишь по документам, так его назвал отец-священник, только Ванька всех просил его так не прозывать) оказался похитрее офицеров-смершников. И когда те твердо пообещали отправить его в Союз с первым же дембелем, научил их так: вы, говорит, зря к ним на двор не суйтесь, а лучше рано поутру подкрадитесь ко двору и послушайте, как они будут скотину кормить. Тут психология: немец он свою скотину ласково называет, а наши обязательно с матюгами... Смершники не поверили сначала, однако в первое же утро поймали сразу двоих! Притаились в переулке, куда выходили задние стены коровников, да подслушали. Особисты так обрадовались, что даже Булычева не обманули – в самом деле отпустили Ивана-Христофора со службы.

Старуха уже долго стояла у забора и глядела вдаль, не замечая дождя. Она привыкла к частым своим перепадам из настоящего в прошлое. Тем более, они не больно ей досаждали. Повседневная жизнь была полна забот, которые у старухи не переводились, и денег, которые у Булычевых никогда не водились. Вот жила бы Верка, как все люди, со своим Воскресенским, не дурила бы, и денег бы у них куры не клевали. Даже могла бы себе купить четырехкомнатную квартиру вон в той шестнадцатиэтажке, что турки строили...

Их тесная, грязная, вымирающая улица с несколькими оставшимися частными домиками вплотную примыкала к городским новостройкам. Вернее сказать, новостройки надвигались на их старую Савинку, которую скоро вообще сотрут с лица земли.

* * *

Славик долго не просыпался. И когда проснулся, то долго не мог понять, кто его трясет за плечо. Его будила бабка и что-то ему говорила, но он никак не мог врубиться, что она бурчит.

- Славик, Славик, да проснись же ты наконец, - твердила она. – Иди мать свою успокой, я не знаю, что это вдруг с ней...

- Ну чего тебе? Бабань, дай поспать, рано еще.

- Да говорю же, к матери ступай, посмотри, что она...

- Ну чего еще?

Кое-как Славик очухался, встал, прошлепал босыми ногами в женскую половину дома, не обращая никакого внимания на бабкины причитания:

- Шлепанцы-то, шлепанцы надень, полы как лед...

Мама Вера стояла в своем закутке на коленях перед образами, ее била истерика. Она то ли молилась, то ли что-то рассказывала. Славик окликнул ее, но та не слышала.

- Ради молитв пречистыя Твоея матери... За дочерью его тоже будут следить, даже за границей приставят человека... Как же я могу их уберечь, когда они сами во всем виноваты, сами довели свои жизнь до того предела, когда ничего уже не исправить. Как же теперь изменить то, что должно исполниться...  Да будет воля Твоя, яко на небе и на земли...

- Мам! Мама Вера! С кем ты говоришь?

- Вяча? Ты что встал, тебе уже в консу пора? - она обернулась, словно ничего с ней только что не было, легко поднялась с колен и подошла к сыну. Щеки ее были мокры от слез, но она улыбалась.

- Опять что-нибудь во сне увидела?

- Увидела... Лучше бы такого не видеть... Я видела, как убивали человека, а я не могла тому помешать.

* * *

- Доброе утро, ребята.

- Здрав-ствуй-те!.. - грянули дети сначала хором, а потом распались на несколько ручеечков. - Доброе утро, Вера Христофонна... С добрым утром!

Вера Воскресенская второй месяц работала в детском приюте. Милиция передала им из приемника-распределителя тридцать сирот самого разного возраста, которых они поделили на три группы – младшую дошкольную, среднюю и старшую. Дело для всех было новое, непривычное, коллектив только еще складывался, было трудно, но интересно.

Правда, слово "интересно", в этом случае не подходит. Она сама до конца не знала, что заставило ее прийти сюда и остаться с этими детьми. Заведующей в приют назначили ее давнюю приятельницу, та пригласила ее главным врачом. Громкое название должности никого до Веры Христофоровны не прельстило. И круг обязанностей такого главврача, и приютский статус, и скромный оклад – все говорило о том, что здесь нужна просто хорошая медсестра.

Вера в то время действительно нигде не работала, не считая небольшой частной практики (ходила делать массаж и уколы на дому), поэтому пришла посмотреть. Увиденное повергло в ужас. Худые, словно после ленинградской блокады, тела, наголо стриженные головы, букеты заболеваний, большей частью хронических. Но главное, ее поразили глаза - так глядят, наверно, в лесу загнанные волчата...

Я осталась в приюте, потому что просто попалась на эти детские взгляды. Мне показалось, что в них была немая мольба о помощи... На самом деле, эти волчата еще имели крепкие зубы. Вообще детишки подобрались очень разные, были и такие, которых давно бы отправили в колонию, если бы возрастом вышли. Был здесь даже одиннадцатилетний убийца, правда, убил он то ли по неосторожности, то ли при самозащите, не поймешь...

Особенно было жалко самых маленьких. Приют получил помещение в бывшем детском саду, где до этого уже разместился дом ребенка. Вот оттуда к ним в приют, занявший одно детсадовское крыло, и попали сразу шестеро трехлетних малышей-отказников. Для своего возраста они были слабо развиты как внешне, так и внутренне, часто болели, правильнее даже сказать, практически не бывали здоровыми. Ими Вера занялась в первую очередь. А те, едва научившись двум-трем словам, всех женщин называли просто мамами... Вот на это детское «ма-ма» я и попалась.

Средние и старшие по состоянию здоровья не далеко ушли от малышей. Больше всего возиться приходилось с диатезами и дерматитами. Медикаментов, как всегда, практически не было, из детской поликлиники, что по соседству, кое-что подбрасывали, но у них и у самих было не густо... Хорошо, что я летом не поленилась набрать лекарственных трав, полный чердак насушила.

Вера Христофоровна обошла все группы, договорилась с воспитателями, кого из ребят прислать к ней в медкабинет после завтрака, и вошла к приятельнице-заведующей. С Рамзией-ханум они познакомились на курсах по су джок-диагностике в ГИДУВе, правда, как туда попала Рамзия, педагог по образованию, до сих пор осталось не разъясненным. Сошлись они на общем увлечении астрологией, так что после окончания курсов изредка созванивались, еще реже встречались на парапсихологических тусовках. И вот теперь общаются каждый день, занимаются общим делом, почти подружились.

- Харе Кришна, ханум! Как дела, хаерле...

- Дела! Хана твоей ханум, опять денег не дают, - Рамзия каждый день начинала с проклятий в адрес собеса, который третий месяц не выплачивал персоналу приюта зарплаты. Собственно говоря, люди, которых собрала Рамзия на благое начинание, еще ни разу не получали за свой труд, и когда получат, решительно не знали. - А ты что сегодня смурная? Больных по группам много?

- Да нет, сон плохой видела... Даже не знаю, как сказать...

- После расскажешь, а сейчас дело к тебе. Я должна была сегодня ехать на поклон к одному боссу, Козыреву Анатолию Виленовичу, даже письмо заготовила. Мы с ним раньше немного знались... Нет, ты не об этом подумала. По работе сталкивались. Так вот, у него, я слышала, богатая фирма и мужик он не такой уж прижимистый.

- В спонсоры метит? Да брось ты, Рамзия, бесполезно, никого ты не заставишь на приют раскошелиться!

- Погоди ты, я сегодня в газете прочла, что он собирается выдвигать свою кандидатуру в депутаты горсовета, там у них место освободилось, правда, не по нашему району... Думаю, стоит попробовать. Кандидату в депутаты нужно же показать, что он занимается благотворительностью. Но мне в собес нужно идти ругаться, так что я тебя хотела попросить.

- Опять?! - Вера вскочила с места и направилась к двери. - Мы, кажется, договорились, больше я попрошайничать не пойду.

- Верочка, миленькая, в последний раз. Ну, разве я виновата, что у меня нет таких экстрасенсорных способностей, - Рамзия была мастерица уговаривать женщин, но мужчины ее сторонились. - Ты ведь своим биополем любого мужика можешь загрузить и заставить сказать "да"! А этот Козырев, насколько я поняла, даже в свои пятьдесят не угомонился.

- Ты меня словно на панель посылаешь, - Вера понимала, что ехать к Козыреву все равно придется, хотя в успех не верила нисколько. - Имей в виду, я просто передам ему письмо через секретаршу и уйду.

- Ну, хотя бы зайди передать от меня привет.

* * *

Что же произошло? Почему Коновала завалил человек Эрика? Ведь с Эриком у них до сих пор никаких разногласий не было. Неужели всего лишь случайность, может и правда, пацаны просто сцепились по пьяне?

Козырев отпустил Филенчука и занялся обычной текучкой, но мысли об Эрике не покидали. Подружка Эрика, его сожительница, красавица Айгуль вместе с Козыревыми только что отдыхала на югах, сам Эрик тоже собирался, но дела задержали в Казани (какие, интересно, дела?). Казалось бы, все было в порядке. Айгуль по годам годилась в подруги как Козыревской супруге, так и его дочери – эта женская троица быстро сошлась и куражилась по полной программе. Козырев заметил, как пару раз Айгуль стрельнула глазками в его сторону, но был с ней предельно корректен и осторожен, лишнего ничего не допускал. Вчера ночью, когда прилетели в Казань, они созванивались с Эриком, коротко поболтали, тот благодарил, что не дали скучать его Айгули. Никаких серьезных дел у них не было, так что все в порядке. В порядке ли?

На пороге возник Филенчук. Точнее, просунул полтуловища в дверь:

- Анатолий Виленович, там к вам представительница из детского приюта просится. Говорит, от вашей знакомой. Я с ней говорил, но она непременно с вами хочет.

Детский приют? Денег опять, небось... У нее официальное письмо есть?

- Вот бумага, - Филенчук протянул было листок, но Козырев отмахнулся.

- Оставь ее пока у себя, а им пообещай, что непременно рассмотрим, пусть позвонят через неделю. Да что я тебя учу, как просителей футболить... - Филенчук кивнул и исчез, но дверь затворить не успел, Козырев его окликнул. - Филя, постой! Зайди, присядь.

Две недели назад, перед самым отлетом на морские каникулы, Анатолий Виленович выдвинул свою кандидатуру на одно из освободившихся депутатских мест в горсовете, одно из них было как раз в его районе. Этот ход был рассчитан заранее: он знал, что сразу за выдвижением на него посыплется град звонков, насядет пресса, будут тыкать с разных сторон... На Коста Калиде он смог отсидеться и спокойно обдумать, как действовать дальше. Само собой, он был готов идти в бой.

- Михаил Измаилович, помнится мне, вас назначили руководителем моей избирательной компании? Мы договаривались, что к моему приезду будут готовы листовки и плакаты.

- Сигнальные экземпляры уже отпечатали, я думал, мы вечером сядем, поговорим, там много возникает вопросов. Предвыборная гонка как бы еще не началась, но конкуренты уже мутят водичку...

- Ладно, действительно, по выборам вечером поговорим. А вот с приютом давай сейчас. Много они просят? - он взял протянутую помощником бумагу, пробежал по строчкам глазами, продолжая развивать свою мысль. - Все эти дешевые листовки на заборах, традиционные встречи с избирателями не дадут никакого эффекта. Нужно что-нибудь запоминающееся... Ну, так я и знал, мэрия обещала выделить приюту средства и до сих пор не выделила.

- И не выделит, - поддакнул Филенчук, - я точно знаю, что у города в бюджете на это денег нет. Так что, пойти футболить посетительницу?

- А там она? И как она? Ничего себе?

- Больно гордая очень...

- Давай, веди прямо ко мне. И учись, как с людьми работать нужно, - Анатолий Виленович нажал кнопку связи. - Леночка, когда же мы дождемся чаю?

Филенчук вышел из кабинета, Козырев тоже вышел, но в другую дверь, в комнату отдыха, где достал из холодильника вазу с фруктами. Леночка внесла и ставит на стол чайный прибор. Анатолий Виленович, подавая ей вазу, как бы невзначай провел освободившейся рукой по секретаршиной попе. Та стрельнула в него полным обожания взглядом, но Козырев снова скрылся в своей комнате отдыха. Леночка снова не успела вставить слово, поэтому ей пришлось возвращаться в приемную. Ей навстречу Филенчук вводит посетительницу.

- Пожалуйста... Извините, Анатолий Виленович, кажется, вышел. Присаживайтесь, я его сейчас поищу, - он выскочил в приемную, но дверь не прикрыл. Немного погодя, он осторожно высунулся, наблюдая за гостьей. То же самое Козырев делает из комнаты отдыха. Это их "домашняя заготовка".

А посетительница, наша Вера, осмотревшись в пустом кабинете, прошлась вокруг, словно слепая, ощупывая руками воздух перед собой. Заглянула во все углы, а потом подошла к директорскому креслу и стала оглаживать воздух над массивной кожаной спинкой так, будто там сидел человек-невидимка. Потом она достала из сумочки проволоку, изогнутую буквой "г", взяла ее наподобие пистолета и стала водить ей в вытянутой руке над креслом.

Выказывая комитетскую выучку, Филенчук стремительно и совершенно бесшумно выскочил из приемной, оказавшись у Веры за спиной, и ловко перехватил ее руку:

- Что у вас в руке? Будьте добры, отдайте, пожалуйста, этот предмет.

- Это биорамка. Извините, - Вера вырвала руку и обернулась. – Где же ваш Анатолий Виленыч?

- Я здесь, - Козырев показался из своего укрытия с радушной улыбкой хозяина. - Будем знакомы.

Ответом на его улыбку была совершенно неадекватеная реакция: гостья побледнела и упала на руки Филенчуку. Впрочем, она быстро пришла в себя, обморок продолжался не более секунды, даже сесть Вера сумела самостоятельно.

- Пожалуйста, воды, - Козырев подавал ей стакан. - Ради Бога, сударыня, что с вами? Чем я вас так напугал?

- Извините... Сама не знаю... Просто сегодня я вас видела во сне.

Глава третья

Отправившаяся в "Казан-Ойл" с твердым намерением оставить письмо и удалиться, Вера не собиралась задерживаться здесь долго, однако ее вывел из равновесия Филенчук. Строгий господин с маленькими глазками, шишка на ровном месте, он заставил ее сесть перед собой в кресло, долго изучал бумагу, непроизвольно отфыркиваясь и судорожно дергая кадыком. Вера, по сложившейся привычке, после первого визуального и астрального осмотра, сразу поставила диагноз: с детства слабое сердце, предрасположенность к онкологическим заболеваниям. Но говорить об этом, как всегда, не стала. От начальника охраны веяло холодом, хотя внешне он даже раскраснелся и утирал со лба испарину замызганным платочком.

К самому Козыреву он упорно не желал ее допускать, придумывая самые глупые отговорки. Она и сама не хотела идти к начальнику, но теперь решила пойти из принципа. Вдруг этот жук вообще их письмо у себя затеряет? Ее настойчивость была воспринята болезненно, Вера тут же перехватила несколько пущенных в нее энергетических иголок и стоило немалых усилий, чтобы они отлетели в стоявший на подоконнике горшок с засохшей араукарией, а не в самого Филенчука. Отрицательные эмоции, негативные мысли о другом человеке всегда возвращаются к тебе же бумерангом - эту простую истину очень сложно бывает втолковать человеку, а этому солдафону вообще невозможно.

Короче, она все равно пошла к Козыреву, и Филенчук был вынужден ее догонять по коридору, обгонять, чтобы первым просунуться в кабинет, доложить шефу... Одного врага я себе уже здесь нажила, не нажить бы второго. А секретарша у него упакована, вот только под упаковкой накопила много грязи. И похоже, трахается не только с шефом, но и с этим охранником... Вера привычно отмахнулась от мгновенного видения (непристойного уединения секретарши с охранником), отметив лишь, что это была не просто догадка, но очередная вспышка ясновидения. Если бы захотела, то даже дату их последнего соития могла бы высчитать, но дальше противно об этом думать. Обычные лакейские забавы, пока барин в отъезде.

Оказавшись одна в кабинете Козырева, Вера мгновенно переменилась. Сразу за порогом ее кольнуло предчувствие, сначала неясное, но уже в следующую минуту вполне определенное: в это помещение сегодня тихо прокралась смерть. Вот почему она так странно повела себя в кабинете, вот почему упала в обморок, увидев Анатолия Виленовича. Это именно он бежал в ее сегодняшнем сновидении, уворачиваясь от беззвучно летящих следом пуль, сбивавших сосновые ветви над его седой головой.

В жизни Козырев оказался гораздо моложе того, которого она видела во сне. Но одного взгляда было достаточно Вере, чтобы убедиться, за кем сюда пришел могильный холод.

- Воскресенская Вера Христофоровна, - представилась она, усаживаясь в кресло возле чайного столика, - главный врач детского приюта на улице Революции.

- Очень приятно, Анатолий Виленович Козырев, - обреченный, но еще не подозревавший об этом хозяин кабинета присел напротив. Филенчук подождал, когда и его пригласят к чаю, а потом сел за стол заседаний в стороне, не дождавшись. - С моим помощником, Михаилом Измайловичем, вы уже познакомились? Он руководит моей предвыборной кампанией. Наверное, вы слышали, что я выдвинул свою кандидатуру на освободившееся депутатское кресло в горсовете?

- Именно поэтому решили обратиться к вам за помощью. Рамзия Алексеевна просила передать вам поклон и извинения, что не смогла сама... ее в районо на совещание вызвали.

- Да, да, помню Рамзию Алексеевну. Мы с ней, кажется, знакомы.

- Впрочем, я вполне уполномочена вести переговоры, поскольку в приюте для сирот должности директора и главврача практически равнозначны.

- Нисколько не сомневаюсь в вашей компетенции и полномочиях. И все же, пожалуйста, объясните для начала, чем я вас так напугал. И что это за странный сон, где я выступаю главным героем?

- Какой сон? Разве я сказала, сон? - она прибегла к банальной женской уловке. - Ах, не слушайте меня... Что-то голова закружилась. Извините, я выпью воды.

- Прошу вас, Вера Христофоровна. Может, вам чай или кофе?

- Спасибо, не нужно. Если не трудно, простой воды.

- Как же так, я не могу не угостить свою гостью, вы просто обидите хозяев отказом, - Козырев потянулся к ней с чайником, но она отставила свою чашку на край стола.

- Извините, я не отказываюсь от угощения. Дело в том, что я не пью никаких напитков, содержащих тонизирующие вещества. Чай и кофе ничем не отличаются от табака, алкоголя и наркотиков, только значительно слабее по своему воздействию на человека, - Вера решила немного поболтать на "вумные" темы, чтобы сбить наступательный порыв собеседника. Она чувствовала его мужские флюиды, но ей даже тошно не было. С тех пор, как она научилась читать людские посылы (мысли, чувства, состояния), ей стали привычны сексуальные импульсы, которыми непроизвольно, чаще всего неосознанно, обмениваются при встрече мужчины и женщины. Такова природа, только человеку при этом следует оставаться человеком, а не опускаться до звериного нутра в своей натуре. - И апельсины я тоже не ем, спасибо, Анатолий Виленович. Я лучше яблоко возьму. Человеку полезнее употреблять в пищу то, что произрастает в той же местности, где он живет.

- Тогда извините, эти яблоки из Венгрии, апельсины из Марокко, виноград из Молдавии, - Козыреву гостья с первого взгляда понравилась, он даже не заметил, куда вдруг ушла утренняя усталость и подавленность. - Слыхал, Михаил ибн Измаил? В следующий раз завози мне только местные фрукты. И чай пусть Леночка заваривает только из смородиновых и малиновых листьев. Надо, надо нам тоже приобщаться к здоровому образу жизни!

Филенчук заготовкой продуктов, разумеется, не занимался. Поэтому воспринял этот "ибн" как желание унизить соперника. Дешевый начальственный понт перед бабой. Кобелиную натуру шефа он давно изучил. В отличие от легкомысленно жуирующего Козырева, Филенчук отнесся к сцене с биорамкой и обмороком гостьи совершенно серьезно. И поэтому решил остаться в кабинете, хотя ему делали намеки (бровями), что он тут лишний.

- Анатолий Виленович, - начала гостья, - если вы позволите, я хотела бы поговорить о деле.

- Минуточку. Михаил Измайлович, пожалуйста, записывайте, - Козырев снова обернулся к гостье, показывая, что он весь внимание, тем временем как его помощник щелкнул какой-то кнопкой на пульте и сел к столу, делая в ходе разговора пометки в блокноте.

- Наш приют создан по решению горсовета, - Вера поймала себя на мысли, что говорит глупости, все это уже Рамзия написала в письме, - нам предоставили одно крыло в здании детского сада, однако выделенные на ремонт средства до сих пор не дошли, нам не на что закупить постельное оборудование, одежду, учебники. Мы обращались к разным спонсорам, на крупные предприятия района, все входят в наше бедственное положение, готовы были бы помочь, но ведь вы сами знаете, какое сейчас финансовое состояние наших заводов, у них на зарплату рабочим денег не хватает.

- Ах, Вера Христофоровна, дорогая, я все понимаю. Я даже больше скажу. В нашей фирме дела идут не так уж плохо, наши сотрудники получают зарплату вовремя, и должен сказать, неплохую зарплату. Однако и мы не имеем достаточных возможностей для оказания спонсорской помощи. И дело тут не в деньгах, деньги на предприятиях есть, все дело, как всегда, в наших дурацких законах и пиратских налогах. Мы поставлены в такие условия, что всеми правдами и неправдами вынуждены не показывать в своих финансовых отчетах получаемой прибыли. Задача любого руководителя сегодня вести дела так, чтобы минимизировать прибыль, с которой берутся чудовищные налоги. Если меня изберут депутатом, то именно этим я намерен в первую очередь заняться: добиться решения вопроса, чтобы та часть прибыли, которую мы можем затратить на благотворительную помощь, не облагалась бы налогом. Как это делается во всех цивилизованных странах. Посудите сами, если государство не может обеспечить всем необходимым больницы, школы, приюты, то почему не передать эту функцию предприятиям, которые помогали бы бюджетным организациям в виде спонсорства? Вы получали бы тогда необходимые средства напрямую, минуя бюджетную кормушку для чиновников.

- Я это понимаю, но как же нам быть?

- Вот поэтому вам рады бы все помочь, но не в состоянии. Во всяком случае, живых денег никто вам не перечислит, в лучшем случае пожертвуют старое оборудование, основные средства, стройматериалы, амортизационная стоимость которых незначительна. Кстати, наша фирма тоже могла бы вам помочь стройматериалами. Да и рабочей силой. У нас как раз простаивает одна строительная бригада. Можем передать вам кое-какую мебель, парочку компьютеров, другую ненужную оргтехнику, которая висит на балансе, - он обернулся к помощнику. - Вы записываете, Михаил Измайлович?

Филенчук склонился над блокнотом и головы не поднял. А Вера продолжала:

- И все же нам необходимы деньги. Мы понимаем, что просить у людей их личные деньги мы не можем, их ни у кого сегодня нет, но на предприятиях все же имеются какие-то средства...

- Вера Христофоровна, не скажите, на вашем месте я как раз обратился бы прежде всего не в организации, а к физическим лицам, которые могли бы пожертвовать вам из своих личных сбережений. На сегодняшний день у нас не так уж много действительно богатых людей, но ведь они есть! - тут новая мысль пришла Козыреву в голову, он даже вскочил и заметно оживился. - А знаете... Я достаточно состоятельный человек. Мне кажется, я мог бы пожертвовать вашему приюту некоторую сумму. Михаил Измаилович, как вы думаете, моя личная "Волга" сколько может сегодня стоить?

- Ну, не меньше пятидесяти тысяч новыми.

- Отлично! Зачем мне личный автомобиль, все равно без дела стоит. Ведь я все время на служебной машине.

- Что вы, Анатолий Виленович, я совсем не об этом хотела вас просить... - Вера, конечно, хитрила, поскольку услышала от Козырева именно то, что только что ему упорно внушала. - Я не знаю... Неужели вы готовы ради этого продать собственную машину?

- Вы думаете, мне свою "Волгу" жалко? - Козырев уже летал по кабинету, сам не понимая, откуда у него взялось такое вдохновение. - Супруга моя машины не водит, дочке мы купили маленькую "Оку". Разумеется, этот вопрос мы должны обсудить на семейном совете, но я уверен, что домашние меня поддержат, - следующая шальная мысль пришла в его голову уже самостоятельно, без Вериной мысленной "подсказки". - Филя, ты как? Поможешь сиротам из своего кармана? И вообще, чтобы наш почин послужил примером для других состоятельных людей города, мы могли бы провести на нашем телевидении благотворительный телемарафон. У вас не было такой идеи?

- Нет, мы об этом не думали, - Воскресенская улыбается, хотя пока не верит в полный успех. - На телевидение пробиться, наверное, трудно? Я даже не знаю, к кому по этому вопросу обращаться...

- Помочь можно, - протянул из-за стола Филенчук, причем было непонятно, то ли он согласился раскошелиться лично, то ли готов был посодействовать с телевидением.

- Михаил Измайлович, - Козырев теперь обращался к нему без подколок, по-деловому, - ведь у тебя на телевидении есть свои люди? Конечно, есть! Я думаю, мы можем организовать в прямом эфире трехчасовой марафон "Поможем сиротам"? Пригласим депутатов горсовета, возможно, даже мэра, влиятельных людей, банкиров, привезем из столицы эстрадных звезд. Вера Христофоровна, вы каких певцов любите? Киркоров, пожалуй, будет нам дороговат, но Сташевского, Пенкина...  Кто вам больше нравится из популярных исполнителей? Заказывайте!

- Извините, Анатолий Виленович, так неожиданно, - Вера рассмеялась. Она ни на секунду не сомневалась, что все это обычный блеф пожилого мужичка перед еще не старой женщиной. Но с другой стороны, чем черт не шутит... Даже в эту минуту она не забыла попросить прощения за то, что мысленно помянула лукавого. - Признаться, я растерялась от вашего натиска. Если честно говорить, то я нашу эстраду вообще не слушаю и никого из певцов не люблю.

- Вот как? Вы предпочитаете классическую музыку?

- Нет, духовную, - ей было все равно о чем говорить, лишь бы задержаться здесь подольше. Вере никак не давал покоя вопрос: когда в этом кабинете тайно поселилась смерть. - Музыку я слушаю редко, люблю церковные песнопения, восточные мелодии, синтезаторные медитации... Так что на мои музыкальные вкусы вряд ли стоит полагаться.

- Почему же? Церковный хор на телемарафон мы вполне могли бы пригласить. Но суперзвезд привезти из Москвы просто необходимо! Вы поймите, на таких телепередачах обязательно нужна "обезьяна", всем знакомая мордашка, в рекламных целях, разумеется.

- Наши воспитанники любят слушать "Иванушек" и Таню Буланову, а так... Извините, Анатолий Виленович, но я никак не могу себе представить, что мы сможем провести такой телемарафон. Это ведь придется решать и согласовывать на самом высоком уровне...

- Своими силами, конечно, вы такое не подымете, но если мы подключим к этому нужному начинанию своих партнеров по бизнесу, всех знакомых поднимем... Что молчишь, Михаил Измайлович?

- Месяц уйдет на согласования и подготовку, - Филенчук поднялся и вышел из-за стола. - Я могу прямо сегодня заняться этим вопросом.

- А почему сегодня? Почему не прямо сейчас? Пойди свяжись с телестудией, обзвони банки, одним словом, сам знаешь, кого нужно подключить, - надвигаясь на него, Козырев чуть ли не буквально выдавил его из кабинета и закрыл за ним дверь. – Вера Христофоровна, такое дельце не мешало бы обмыть рюмочкой прекрасного коньяка...  Ах, да, ведь вы не употребляете алкоголя. Просто я подумал, за успех такого грандиозного начинания не грех.

- Спасибо вам, Анатолий Виленович, я не ожидала такого приема... Ваш помощник целый час продержал меня в своей приемной, так холодно со мной разговаривал... Признаться честно, мы с ним даже немного повздорили. Прошу вас, передайте ему: я искренне раскаиваюсь за то, что случилось у него в кабинете и прошу меня простить ради Бога.

- Пустяки, этот вопрос мы живо утрясем, - Козырев встал, заглянул в холодильник. - А я, с вашего позволения, все-таки тяпну стопочку за наш грандиозный телемарафон. Жаль, что не можете составить мне компанию.

- Ну почему же, - Вера решила закрепить успех, а заодно подробнее изучить Козыревское биополе, - ради такого дела, для поддержания компании, я готова выпить вместе с вами.

- Вот это по-нашему! - как она и ожидала, Козырев уступку воспринял как маленькую победу и наполнил рюмки. - Очень рад знакомству и не могу удержаться от комплимента: Вера Христофоровна, вы очень привлекательная женщина. Можете передать своей директрисе, что вам удалось уломать самого Козырева на спонсорскую помощь. И только благодаря вашему обаянию и...

- Сексуальности? - Вера улыбнулась, убедившись по выражению лица Козырева, что тот подбирал и не мог произнести именно это слово. Она чокнулась с ним, послушала хрустальный звон. - Вы это хотели сказать? Не смущайтесь, Анатолий Виленович, просто я немного умею читать мысли на расстоянии.

- Да... Вы опасная женщина, Вера Христофоровна. Пью за ваши феноменальные способности.

- Но мы же хотели выпить за успех будущего телемарафона. Неужели вы действительно можете его организовать? Просто не верится... Вы пьете за мои способности, а я хочу выпить за ваши феноменальные возможности, - она пригубила коньяк и поставила рюмку. - В самом деле, коньяк у вас превосходный. В чем, в чем, а в этом я разбираюсь.

- В чем, в чем? - Козырев заглотил содержимое рюмки одним глотком, которым и поперхнулся на последней реплике гостьи. - Так, значит, вы... Обманщица! А я-то решил, что вы убежденная трезвенница.

- Да, трезвенница и убежденная вегетарианка. Но в свое время я отслужила немало вечеринок культу Вакха и Бахуса,  - Вера заметно охмелела с одного глотка. - Чего я только в жизни не пробовала. Представьте, даже сама самогон гнала! Берегитесь, Анатолий Виленович, пьяная я совершенно неуправляема. Ваша секретарша Леночка будет вас ревновать.

- Вы прелесть!

Козырев целует ручку Воскресенской, та охает от восхищения, впрочем, возможно, это просто кокетство... Сейчас начнется обычный треп и ухаживания, так тебе и надо, сама напросилась. И все же, все же, все же, неспроста был мой нынешний сон, неспроста я еще на пороге почувствовала присутствие смерти. Этому человеку грозит серьезная опасность. Со здоровьем у него, кажется, все более или менее в порядке, значит, это будет насильственная смерть?

Вера продолжала изображать легкое опьянение, продолжала "гнать самогон", как она выражалась, но за этой ни к чему не обязывающей болтовней старалась разглядеть Анатолия Виленовича внутренним зрением. Конечно, этого сразу не удастся, к тому же после первой рюмки он пропустил и вторую, и третью... Алкогольная зависимость развилась у него достаточно серьезно, хотя он, конечно, этого не подозревает. Подробности не всплывали, она лишь приблизительно могла определить: у Козырева есть опасные враги, против него возник чуть ли не заговор, возможно, даже где-то кем-то готовится его убийство.

Конечно, ничего этого она ему не скажет... Вдруг Вера с ужасом поняла, что невольно связала себя с судьбой этого человека – и теперь будет чувствовать себя ответственной за него. Но ведь, если ее предсказание опять сбудется, она все равно не сможет его спасти.

Или сможет?

- Согласитесь, Вера Христофоровна, - продолжал между тем Козырев, - коли мы начинаем такое большое дело, то личные симпатии могут значительно повлиять на конечный успех. Я вовсе не развратник, поверьте, я примерный семьянин, не так давно мы отпраздновали серебряную свадьбу, так что вы совершенно напрасно намекаете мне на секретаршу... Тем не менее, я живой человек и ничто человеческое мне не чуждо.

- Однако наряду с человеческой природой вы имеете также божественную, не правда ли? Ведь плоть у человека звериная, земная, но дух его рожден на небесах, вы согласны?

- Безусловно, - Козырев приблизился к гостье настолько близко, что никаких сомнений в его намерениях уже не оставалось. - Но, впрочем, давайте вернемся на грешную землю. Что вы делаете сегодня вечером?

- Анатолий Виленович, позвольте вам напомнить, еще не вечер. У меня целый рабочий день впереди, прием больных детей. А вечером ждут мои больные, я подрабатываю приходящей массажисткой, а дома намечена стирка, - Вера улыбнулась. - Вы разочарованы? Но ведь вы сами же мне предложили спуститься на грешную землю. Вот вам проза жизни: в наше время одинокая женщина совершенно не располагает свободным временем, поскольку постоянно вынуждена бороться за свое существование.

Козырев вдруг отрезвел. Ему нравилась Воскресенская, но сейчас он понимал, что легкого романчика с ней не получится. Признаться, Анатолий Виленович давно уже отвык от ухаживаний, предпочитая в последние годы простую стодолларовую любовь. С секретаршей Леночкой выходило даже дешевле.

Мысль, что сегодняшняя гостья может сейчас исчезнуть навсегда, вдруг поразила его. Обычно с женщинами он расставался легко и никогда не жалел об этом. Но сегодня он чувствовал, он был уверен, что такой необычной женщины больше никогда не встретит. Обиднее всего, что Анатолий Виленович заранее предполагал со стороны Воскресенской железное стопудовое "динамо". То есть достичь с ней близости шансов у него практически нет. Убежденная трезвенница и вегетарианка, она наверняка дала себе еще и обет воздержания.

- Хорошо, не сегодня. Так когда же мы встретимся? Я с удовольствием готов помочь в вашей просьбе...

- Я прошу не за себя, а за тех сирот, которых нам передали из приемника-распределителя. Анатолий Виленович, пообещайте, пожалуйста, что вы посетите наш приют и познакомитесь с ребятами. Когда вы увидите, в каких условиях они сегодня живут, как питаются... Я уже не говорю, что наш персонал за два месяца ни разу не получал зарплаты. Важнее то, что дети не получают у нас самого необходимого - полноценного питания, теплой одежды...

- Я понимаю вас, конечно, мы обязательно посетим ваш приют. Оставьте ваши координаты, я в ближайшее время вам позвоню.

- Наш адрес и телефон есть на бланке письма.

- Нет, мне не приюта, мне ваш телефон дайте.

- Увы, у меня дома нет телефона. Спасибо, Анатолий Виленович, за вашу доброту и отзывчивость. Вы замечательный человек! О вашем добром начинании, о личной "Волге" и телемарафоне будут писать все газеты, и, вот увидите, вас обязательно изберут депутатом. А теперь позвольте откланяться, надеюсь, мы не раз еще увидимся.

- Нет, я вас так скоро не отпущу, Вера Христофоровна! У меня еще очень много к вам вопросов, - Козырев проворно вскочил, загородил ей дорогу, протягивая рюмку. - Ради Бога, еще один глоток.

- А вы настойчивый, такие мужчины мне нравятся, - теперь Воскресенская кокетничает откровенно и довольно искусно. Козырев подошел к ней слишком близко, однако она не торопится от него отстраниться. - Как вы сразу угадали, что я не замужем, что я одинока, что за мной можно еще поухаживать. Ведь правда, я еще не так стара? Между тем мой сын в этом году поступил в консерваторию.

- Помилуйте, Вера Христофоровна, вам не дашь и тридцати!

- Фу, какой грубый комплимент. Учтите, Анатолий Виленович, если я еще выпью коньяка, я за свое поведение не отвечаю. Может выйти совершенно неприличная сцена, - Воскресенская сделала еще один глоток и тут же стала совершенно трезвой. Козырев не выдержал ее проницательного взгляда и сам отошел от нее. Повисла неловкая пауза. - Я передам Рамзие Алексеевне, нашему директору, что вы ее хорошо помните и передаете большой привет. Уверена, она будет в восторге от вашего участия в судьбе нашего приюта.

- Передайте, что я с ней свяжусь по поводу телемарафона и обязательно к вам приеду, - он взглянул на вошедшего Филенчука с негодованием (вошел не вовремя) и вместе с тем с надеждой (спас в неловкой ситуации). - А вот и наш Михаил Измаилович! Вижу, хорошие новости?

- На телевидении ответ дадут в течение трех дней. Возникнут вопросы по дате проведения телемарафона, неувязки с сеткой вещания. Но в целом идея им очень понравилась и со своей стороны они готовы нас поддержать. В двух банках предварительно дали добро на благое дело, хотя это решение им надо будет проводить через совет директоров. С остальными будем связываться в течение дня. Думаю, через месяц мы выйдем в прямой эфир.

- Как, Вера Христофоровна? А вы не верили, что это возможно.

- Это просто сказка, фантастика! Ни за что бы не подумала... – Вера мысленно докончила фразу: "что такого можно достичь благодаря женскому кокетству!" - Всего доброго, Анатолий Виленович, я так вам благодарна. До встречи, буду ждать вашего звонка.

Улыбка, которой Вера одарила на прощанье Козырева, вселяла надежду. Анатолий Виленович даже вышел провожать гостью в приемную, чего обычно никогда не делал. А секретарше Леночке наказал, чтобы передала водителю Юре - отвезти гостью, куда она попросит.

- На машине бухгалтерия в банк собралась... – заикнулась было Леночка, но тот даже не сказал, а лишь посмотрел, чтобы стало ясно: бухгалтерия в банк пойдет пешком.

Леночка сразу все поняла. Она стрельнула в Веру убийственным взглядом, в котором та (для этого и ясновидческого дара не надо было) сразу прочла приговор:  соперниц убиваем на месте!.. Какая же ты дурочка, не стану я твоего старого босса-барбосса охмурять. И тебя, так и быть, пожалею, твою энергетическую атаку направлю... ну хоть вот на этот телефонный аппарат.

Телефон на Леночкином столе тут же зазвонил. Как оказалось, снизу звонил водитель Юра. Так везти ему бухгалтерию или не везти? Леночка передала водителю распоряжение директора. Вера поблагодарила Козырева за заботу, протянула ему руку, тот хотел было поцеловать... но в присутствии Леночки ограничился пожатием и напоминанием, что скоро он позвонит в приют и обязательно приедет проведать бедных сирот. С тем и расстались.

Тем временем Филенчук снова нажал на пульте какую-то кнопку, вынул видеокассету. Переставил ее в видеодвойку, нажал перемотку, а затем воспроизведение. Козырев вернулся в свой кабинет в тот самый момент, когда он же на экране произносил: "Вера Христофоровна, такое дельце не мешало бы обмыть рюмочкой прекрасного коньяка... Ах, да, ведь вы не употребляете алкоголя. Просто я подумал, за успех такого грандиозного начинания не грех".

- Что это? - изумился Козырев. - Филя, ты что же, всю нашу беседу с Воскресенской на видео записал?

А на экране Воскресенская продолжала: "Спасибо вам, Анатолий Виленович... Ваш помощник целый час продержал меня в своей приемной, так холодно со мной разговаривал... Признаться честно, мы с ним даже немного повздорили. Прошу вас, передайте ему: я искренне раскаиваюсь за то, что случилось у него в кабинете и прошу меня простить ради Бога".

- Ладно, прощаю, - ответил экранной гостье Филенчук, а затем обернулся к Козыреву. - Вы же сами просили, чтобы я записал.

"Я, с вашего позволения, все-таки тяпну стопочку за наш грандиозный телемарафон, - вставил экранный Козырев. - Жаль, что не можете составить мне компанию".

- Ну, Филя... Вот это я понимаю, контрразведка в действии! Я тебя в блокнот просил записывать, да и то больше для понту... Ладно, сотри эту муру, - Анатолий Виленович остановил видеозапись. - Или она тебе нужна, как компромат на своего начальника? Признайся, дружище, на меня ты собираешь досье?

Филенчук криво улыбнулся, причем его улыбку можно было трактовать в самых противоположных смыслах, а на словах, старый лис, ответил:

- Ну что вы, Анатолий Виленович, зачем мне на вас досье копить, когда вся ваша жизнь за последние тридцать лет прошла на моих глазах. А вот насчет Воскресенской... я бы эту пленочку все же не стирал, может пригодиться.

* * *

Вера первый раз в жизни сидела в салоне настоящего джипа, однако достоинства чудо-автомобиля ее мало интересовали. Она специально села не переднее сиденье, без труда определив, что пару часов назад здесь сидел Козырев... Он с утра явно был не в духе, возможно, получил дурное известие. Чувствую, что-то здесь связано со смертью.

У него даже холодок по спине пробежал. Может быть, на дороге возникла аварийная ситуация? Нет, вряд ли он из-за этого разволновался бы - в таком танке никакие аварии не страшны. Вера вслушивалась в ощущения, которые запомнило мягкое удобное кресло. Теперь Козырев ей представлялся более отчетливо, но все же что-то главное постоянно ускользало. Было очевидно, что Анатолий Виленович ведет двойную жизнь.

Водитель Миша упорно старался разговорить попутчицу, но та отделывалась односложными фразами, в свою очередь пытаясь выудить из него побольше о Козыреве. Миша о своем шефе отзывался как о "большом человеке", однако без особых восторгов, даже неодобрительно. Оказывается, Анатолий Виленович слишком допекал водителя замечаниями о чистоте содержания и аккуратности вождения машины. То, что Козырев уделяет чрезмерное внимание к своим дорогим игрушкам, Вера уже поняла.

И все же, не переставала она рассуждать, что ему грозит? Мафиозные разборки? Кто-то хочет свести с ним счеты? Нынче директоров частенько постреливают... Главное, мне-то что за дело, пусть сам разбирается. Нет, я уже чуть ли не ответственность чувствую за то, что может с ним случиться. Подумаешь, увидела во сне, как в него палят из автомата. Значит, он сам того заслужил, заработал себе такую карму. Почему я должна вмешиваться в то, что ему предопределено? Самоуговоры не помогали, Вера знала, что теперь не сможет устраниться, случайно связав себя с Козыревской судьбой. Она не знала, как ему помочь, но чувствовала, что помочь смогла бы, хотя бы предупредить об опасности, объяснить создавшееся положение... А раз можешь помочь, значит, не помочь уже не имеешь права.

* * *

Козырев все ходил по кабинету, не находя себе места. Чем-то гостья его взволновала, во всяком случае, стряхнула с него усталость, гнетущую слабость. Он мысленно перебирал подробности их беседы, вспоминал свои слова и не переставал удивляться тому, как быстро произошла в нем перемена настроения. Согласитесь, не каждому посетителю, пришедшему просить денег, тут же отваливают полсотни тысяч из собственного кармана да еще обещают помочь с организацией телемарафона. Положим, не для нее лично, все это ради сирот... И ничего для себя лично. Козырев с удовольствием одобрял свое поведение с Воскресенской.

- Теперь видишь, Филя, как надо работать с людьми? Десять минут – и моя избирательная кампания получила мощный идейный импульс, крепкий стержень в предвыбоной борьбе. Так бы мы утонули в ворохе твоих дешевых плакатов на стенах и листовок в почтовых ящиках - все это уже было, все старо, неэффективно, да и полиграфия нынче дорога. Телемарафон не будет нам стоить ничего, а принесет серьезные дивиденды! Кстати, организуй в газетах серию материалов по марафону, мол, готовится такое нужное мероприятие. Устрой вокруг больше шума. И даже пусть в какой-нибудь газетенке мелькнет против меня что-нибудь компрометирующее, немного скандала нам теперь не повредит, даже наоборот... Завтра же прокатимся до их приюта, определимся на месте.

- Должен вам прямо сказать, - начал Филенчук, - эта Воскресенская мне не понравилась. Вы видели, как она ходила здесь с биорамкой?

- Ну да, кругом у тебя шпионы. Кстати, она что, у тебя в кабинете скандал подняла?

- Поговорили. На несколько повышенных тонах. Дело не в этом, а в том, что такими штуками биооператоры-экстрасенсы способны измерять параметры и характеристики энерго-информационного поля человека, находить геопатогенные точки в помещении.

- Погоди, я в этом ничего не смыслю, "био", "гео"... Объясни толком.

- Мы в комитете с такими вещами уже сталкивались. Очевидно, Воскресенская обладает некоторыми экстрасенсорными возможностями, владеет навыками психотронного воздействия. Возможно, она не только измеряла поле в вашем кабинете, но и могла попытаться влиять на него? А разве вам она не показалась странной?

- Странной? Пожалуй, - Козырев насупился, задумался. - В самом деле, как быстро она меня раскрутила на помощь для своего приюта... Она как будто бы гипнотизировала меня, до сих пор в голове туман. Так, значит, ты допускаешь, что она появилась здесь не случайно - и вовсе не за спонсорской помощью для приюта?

- Я как раз хотел просить вашего разрешения на разработку Воскресенской, - осторожно вставил Филенчук. - Проверим ее связи, расспросим разных людей. Конечно, внешнего наблюдения вести не стоит, но установить, где она бывает, кроме дома и работы, тоже не помешает.

Козырев подумал... собственно, ни о чем он не думал, просто не хотел сразу соглашаться с помощником. Перед глазами стоял образ Воскресенской. Приятная женщина, черт побери. Неужели она вела с ним какую-то игру?

- В шпионов и сыщиков хочется поиграть? - Анатолий Виленович одобрительно усмехнулся. - Ну, давай, давай, Штирлиц, действуй. Только без фокусов. И обо всем докладывать мне.

Глава четвертая

Рамзия ханум не могла нарадоваться: подготовка к телемарафону шла полным ходом. Козырев, как и обещал, наведался к ним в приют, все внимательно осмотрел. Сразу прикинул, во сколько обойдется ремонт помещений, пообещал дать меловой побелки, линолеума и бригаду маляров. Тут же по мобильному телефону связался со своим другом Эриком, у которого нашлась бочка краски для дверей и окон.

Действительно, на следующий день появились рабочие и бочка. Ремонт закипел, причем Анатолий Виленович лично приезжал каждый день проследить, как дело продвигается. Впрочем, к малярам он заглядывал на пять минут, а потом часа два просиживал в медпункте у Веры Христофоровны.

Рамзия, конечно, сразу все поняла. И подруге старалась не мешать. В конце концов, они взрослые люди, а любовная интрижка Козырева с Воскресенской пойдет лишь на пользу дела.

Вера же так не считала. Анатолию Виленовичу она оказывала всяческое внимание, благодарила за участие в судьбе приюта, но взаимностью ответить не спешила. Их ежедневные встречи начали уже входить в привычку, и хоть не тяготили Веру, но и радости большой не приносили. Козырев забил ее кабинет баночками с кофе, которое она не пила, коробками с шоколадными конфетами, которые не ела. Кофе Вера спаивала самому Анатолию Виленовичу, а конфеты скармливала больным детям, когда надо было уговорить малыша сделать укол или выпить горький травяной отвар. Разумеется, дети стали к ней ходить на процедуры с большой охотой.

- Добрый день, Верочка, - Анатолий Виленович широко распахивал дверь медкабинета и (во всю ширину той двери) улыбался с порога. - Знаете, доктор, у меня сегодня с утра плечо ломит от сырости. Вы не могли бы промассировать?

- Здравствуйте, Анатолий Виленович, проходите, - Вера фамильярности с Козыревым не допускала, стараясь в отношениях не переступать черты, за которой неминуемо наступает близость... Пусть я его приручила, допустим, он меня даже любит. В конце концов, это возвышенное чувство с каждым днем выправляет его биополе и благотворно воздействует на карму. - Только давайте обойдемся без массажа, - продолжала она тем временем вслух, - а вам не о плече своем следует заботиться, а о душе.

- Ну вот, начинается, - Козырев продолжал улыбаться, заваливая стол новыми угощениями. Он кивнул Рамзие, сопровождавшей его по приюту. - Вы видели? Как только я к ней всей душой, она сразу переводит на душеспасительные беседы.

- Она доктор, - Рамзия подхватила разговор с услужливой радостью, - ей лучше знать, что необходимо прописать больному.

- Да уж, каждый раз подговоривает меня перейти на вегетарианство, - Козырев говорил с Рамзией, но смотрел на одну Воскресенскую. - Кстати, поздравьте меня, я уже третий день обхожусь без мясной пищи.

- Я это заметила, цвет лица начинает улучшаться. Вот если бы вы еще отказались от чая и кофе...

- Извините, Верочка, ничего не могу с собой поделать. Привык. Пусть кофе растворимый, пусть суррогат, я все понимаю, но только с ним я могу поддерживать бодрый вид, - Анатолий Виленович присел к столу, включил электрочайник, кстати, им же подаренный шикарный "Тефаль". - Так что ругайтесь, сколько хотите, а я без кофе от вас не уйду.

Козырев терпеть не мог, когда скребут железом по стеклу. Он обернулся - в окне загораживал свет Филенчук, который указывал на трубку телефона у себя в руках, мол, "вас к телефону". Козырев отмахнулся, отвернулся. Что за человек, ни минуты не даст посидеть спокойно!

- А вы знаете, Анатолий Виленович, - вспомнила Вера, перехватив его заоконный немой разговор с охранником, - ваш помощник, похоже служил в контрразведке. Он уже всех наших нянечек и воспитательниц пробовал допросить. Собирает обо мне сведения.  Это не вы ему поручили шпионить за мной?

- Я, представьте, я, - Козырев продолжал улыбаться. - Вы же сами ничего не хотите о себе рассказывать, сколько я не выспрашиваю. А так мы узнали, что вы, Вера Христофоровна, обладаете уникальными способностями ясновидения, предсказания судьбы, что вы лечите травами детей, энергией рук корректируете биополе... Вы и внешне похожи на колдунью! Кстати, раз вы можете предсказывать будущее, погадайте, пожалуйста, что меня ждет на депутатских выборах?

- Вас непременно изберут, тут вовсе никакого гадания не нужно, - вставила оставшаяся на пороге Рамзия. Подруга явно не собиралась приглашать ее пройти. - Исход выборов, коли верить прессе, заранее предопределен.

- И я рад, что ваш приют мне в этом поможет.

Козырев уже начинал привыкать к деловым разговорам с Воскресенской. Или "душеспасительным беседам", как он их называл. Странно получается, даже смешно, с такой женщиной о любви нужно говорить, о страсти, а она все про свои "био-гео-тео". С другой стороны, даже с последней шлюхой поначалу (и в перерывах) положено о чем-то болтать, хотя этого он не любил. Здесь же трепался, как студент с сокурсницей, даже ручку не пытался поцеловать!

В дверь глухо стукнули, и, не дожидаясь ответа, в медпункт полувошел Филенчук:

- Анатолий Виленович, очень срочно, - он протянул Козыреву трубку. - Эрик хочет с вами говорить. Я уже обещал, что найду вас... Неудобно.

С Эриком действительно выходило неудобно. Вернувшись из отпуска, Козырев настолько замотался с предвыборными делами и приютскими хлопотами, что за две недели всего дважды поговорил с другом по телефону, а встретиться времени до сих пор не нашел. И теперь получалось, будто он от Эрика скрывается. Козырев вышел в коридор, не желая говорить о делах при Вере, однако дверь в медпункт не прикрыл, и она его реплики слышала. Рамзия же, почувствовав на себе каменный взгляд Филенчука, тут же скрылась за дверью с табличкой "Заведующая".

- Эрик? Привет, дружище. Что у тебя?

- Толян, дорогой, мне сказали, что ты на моей территории, детдом приехал проведать. А ко мне и носу не кажешь? Нехорошо, старина. Честное слово, обидно, слушай.

- Да я на минутку заскочил. Ты же знаешь, телемарафон по детскому приюту готовим, столько вопросов.

- И про марафон слышали, и про выборы в горсовет знаем, - на другом конце провода возникла пауза, Эрик любил делать многозначительные паузы, даже если после них ничего существенного не следовало. - Кстати, я поручил своим ребяткам, шелухе помоложе, приглядывать за твоим подшефным детдомом. Мало ли хулиганов! Залезут вечером на территорию, фонари, стекла побьют... Так что круглосуточное дежурство установили по охране общественного порядка, и всего такого.

- Спасибо, Эрик, лишняя забота им не помешает. А как насчет личного участия в телемарафоне? Я предлагаю вполне официально.

- Знаешь, мы лучше телезрителями побудем. Ни к чему нам на экране светиться. Это ведь ты у нас готовишься в депутаты. Я себя лучше чувствую в тени. Насчет финансов ты не беспокойся, вся казанская братва поможет, чем сможет, - Эрик снова сделал паузу. - А ко мне ты как-нибудь загляни. Понимаю, времени нет, избиркомы, телевизионщики, служба... Но у меня к тебе разговор один есть.

- Обязательно загляну, Эрик. А что за разговор? В двух словах... или не хочешь по телефону?

- Да недоразумение вышло, должно быть. Просто мои ребятки жалуются, какие-то подозрительные тени вокруг наших мелькают, какие-то ненужные вопросики задают, к чему-то принюхиваются. Не твои, случаем?

- Ничего не понимаю. О чем ты?

- А то мне доложили, будто твои. Я бы не хотел, чтоб между твоими и моими быками гнилые разборки начались. Так что заезжай, поговорим.

- Знаешь, сегодня не обещаю... - Козыреву только сейчас пришла в голову счастливая мысль. - Знаешь что, а давай в субботу ко мне на дачу смотаемся? Баньку устроим, как раньше, а? Мы с тобой сто лет не парились...

- А что, идея неплохая. Вот там о всех делах и перетрем. В конце концов, неужели мы с тобой сами обо всем не договоримся? Ладно, отбой, привет медсестричкам.

Козырев оглянулся, поискал Филенчука, но тот давно и бесшумно исчез. Как ни старался Анатолий Виленович скрыть свою обеспокоенность, однако встревоженный проблеск в глазах остался, когда он вернулся в кабинет. Во всяком случае, Вера сразу почувствовала неладное, даже больше... Я не знаю, откуда у меня возникает такая уверенность, да я и не хотела бы теперь анализировать природу моих видений. Просто я отчетливо вдруг увидела: это был не просто звонок. "Звоночек" от той, что с косой...

- Кофе готов, садитесь, - Вера налила Козыреву кофе и внимательно следила, как тот пьет. - Эрик вас чем-то расстроил?

- Да нет, все нормально. У меня ежедневно столько всякого случается, что мелкое недоразумение с Эриком - сущая ерунда, - он снова посмотрел в окно, где трясся на ветру в своем сереньком плаще Филенчук. Анатолий Виленович, наконец, овладел собой, с удовольствием прихлебнул горячий кофе. - Послушайте, Вера Христофоровна. Я с большим доверием отношусь к вашему пророческому дару, однако в случае с Эриком я никак не могу допустить... Просто я знаю, как он ко мне относится.

- Он к вам очень хорошо относится. Я тоже это знаю. И к моим предчувствиям вы можете относиться как угодно скептически. Лично мне все равно, поскольку это касается только вас, - Вера помолчала и продолжала. - Анатолий Виленович, если вы хоть немного мне верите, пожалуйста, пусть не сегодня, когда-нибудь, обещайте мне рассказать все. Обо всем, что я вас буду спрашивать об Эрике и том, кто ходит сейчас под окном. Для более точного предсказания мне необходимы подробности. А я совсем ничего о вас не знаю, не знаю ваших взаимоотношений, не знаю причин. Пока мне известно только следствие: вас ожидает большая беда.

Вера долго не решалась поговорить с Козыревым откровенно, все откладывала разговор со дня на день, но сегодня вдруг заговорила без всяких приготовлений. И теперь – отступать некуда – спокойно продолжала.

- Вы можете верить или не верить в ясновидение вообще и в мои способности в частности, тем не менее, мой долг предупредить вас, что вам угрожает серьезная опаснось, и эта опасность исходит от человека, которого вы называете Эриком и считаете своим другом детства.

И вот так всегда. То она холодна и равнодушна, то вдруг вся загорается желанием его спасать! Козырев пил кофе и улыбался, хотя улыбка несколько запоздала, заблудилась на его лице, в то время как его мысли уже были самые невеселые.

- Кстати, Эрик вам только что передал привет. Вы с ним знакомы?

- Только заочно. Но я вам серьезно говорю...

Вера отвернулась к окну и тоже задержалась взглядом на Филенчуке. Тот прохаживался вдоль их окна, демонстрируя свою профессиональную готовность: безопасность шефа гарантирована каждую минуту! Время от времени, как бы между прочим, он скашивал глаза в их сторону, стараясь разглядеть то, что происходит в комнате... Вот и этот тоже, откуда я знаю, что он плохо кончит? Но этот хотя бы сам во всем будет виноват. Вера снова повернулась к Козыреву.

Козырев внимательно посмотрел на нее и снова почувствовал ту гипнотическую зависимость, когда хочется отбросить все условности и говорить все, что приходит в голову. Но про Эрика говорить с Верой не хотелось. После поездки на Коста Калиду в их отношениях с Эриком наметилась какая-то трещинка. И дело тут совсем не в подстрелянном у ночного клуба Коновале. И тем более не в том, что Филенчук со своими агентурными мероприятиями наверняка привлек внимание Эриковой "охранки". За всем этим крылось дело, о котором покуда знали только Козырев и Эрик. Договорились лично, с глазу на глаз.

Вера Воскресенская, наверное, в сотый раз подивилась тому, как неожиданно, без предупреждения и какого-либо намека ее вдруг охватывают ясные предчувствия, яркие картины прошедшего или предстоящего, даже не догадки, а скорее отгадки на те загадки, которые еще не загаданы. Она продолжала воспринимать Козырева бензиновым бонзой, функционером, хозяйственником, понимая, конечно, что это лишь верхушка айсберга, а под водой у него немало нелегального, а может и вполне криминального. Однако подводных темных тем они до этого времени в разговорах не касались. И вдруг сегодня Вера явственно почувствовала, поняла, что если ее сон о Козыреве был вещим, то погибнуть он должен не в случайной автокатастрофе, а во вполне закономерной криминальной разборке.

И самое нелепое - в разборке со своим другом детства!

- Анатолий Виленович, я вижу, вы не настроены говорить со мной серьезно и откровенно. Совершенно напрасно. Ведь это необходимо прежде всего для вас, а не для меня.

- Мы поговорим, обязательно поговорим о вашем даре предсказательства, поговорим серьезно и откровенно, только в другой раз, - Козырев допил кофе, хотел было подняться, но передумал. - Только не думайте, пожалуйста, что я такой отпетый циник и Фома неверующий. Как и все, за эти годы, я тоже многое читал и о целителях, и о ясновидцах, и о полтергейсте, и о переселении душ... Я даже готов предположить, что из всего написанного о сих тонких материях что-то и является правдой. Но все дело в том, что я закончил университет по специальности "научный коммунизм", а посему являюсь законченным материалистом и атеистом.

Вера вдруг вместо прозрачного тумана, каким ей представляется человек, существо в сущности эфирное, ощутила перед собой нечто железобетонное. От слова «материализм» отдавало мертвечиной. Ей показалось, что желание вызвать собеседника на откровенность ставит ее в глупое положение... В самом деле, если я и заметила, что этому человеку грозит смертельная опасность, даже если это и случится в ближайшее время, то я-то для чего хочу этому помешать? Если я даже предвижу его близкую гибель, почему это меня тревожит, а не его? Ведь это его судьба, его карма, а я не Господь Бог. Не хватало еще впутываться, чтобы потом его кармические узлы на себе распутывать.

- Вот что меня всегда в вас возмущает, так эта привычка обо всем говорить шутя и играя, - она встала, подчеркивая тем самым, что дальнейший разговор не имеет смысла. - Хорошо, вы можете мне не верить. Меня ваше неверие нисколько не задевает. Мои предостережения вы все равно не хотите слышать, следовательно мне остается умыть руки.

- Ну, не надо обижаться, Вера Христофоровна, - Козырев попытался ухватить за руку проходившую мимо него Воскресенскую, но она легко (и без всякой нарочитости) уклонилась. - Просто у меня мало времени, чтобы теперь затевать обстоятельный философский разговор. Давайте лучше в субботу устроим загородную вылазку на природу. В Одинцове у меня неплохая дача, настоящая русская баня. У нас будет целый день для исповедальных бесед.

- Вы переходите к следующему этапу ухаживаний? Анатолий Виленович, я же вас просила...

Козыреву нравились эти мгновенные вспышки гнева в ее глазах, взметнувшиеся на секунду крылышки носа. Правда, она всегда овладевала сразу своим состоянием и снова была спокойна и неприступна. Воскресенская не играла, он мог поклясться, в общении она была естественна и прямодушна, но оттого понять ее было труднее, чем тех безымянных собеседниц на презентациях и приемах, которые после десяти минут утонченной светской болтовни ненавязчиво напрашивались на продолжение знакомства в более интимной обстановке.

- Ничего предосудительного я не предлагаю и не предполагаю. Я же не имею в виду нашего с вами загородного уединения. Наоборот, я приглашаю вас на обычное семейно-ритуальное мероприятие под названием "Закрытие очередного дачного сезона". Тем более, на выходные обещают солнечные деньки, пусть не очень теплые, но все же, - Козыреву мысль о поездке на дачу нравилась все больше и больше, тем более, он уже почувствовал, что Вера должна согласиться. - Вы ведь сами только что просили познакомить вас с Эриком. Он только что дал согласие быть там. А заодно познакомитесь с моей семьей - супругой и дочкой. Таким образом, вы сможете расспросить обо мне практически всех, кто знает меня близко.

- Ясно. Вы собираетесь ввести меня в свой "ближний круг"? - Воскресенская усмехнулась понимающе. Она села за свой рабочий стол и принялась выписывать аптечные заявки, впрочем, не пытаясь подчеркнуть, что занята серьезным делом. - Хорошо, если на выходные не пойдет снег, то я подумаю. Только как это понравится вашей жене?

- А причем здесь Люба? У нас с вами общее дело. Мы с вами работаем над благотворительным телемарафоном. Кстати, его идею жена не только приветствует, но и согласилась сразу с моим решением продать нашу "Волгу" в пользу вашего приюта. Более того, со своей стороны она готова передать вам несколько смен постельного белья для ваших питомцев. Даже дочка предложила телевизор из своей комнаты – смотреть его все равно у нее никогда нет времени, - только я не знаю, удобно ли предлагать вещь, бывшую в употреблении.

- Анатолий Виленович, эти вопросы вам лучше обсудить с заведующей. Рамзия и так на меня обижается, что я вас каждый раз у себя в медпункте от нее прячу. Загляните к ней, поговорите.

- Мне с вами говорить хочется.

- Только не о материальном, пожалуйста. Автомобили, телевизоры, финансовые вопросы - все это не в моей компетенции.

- Кстати, о материальном. Если уж я начал этот разговор... - Козырев, как ни старался дозировать степень откровенности, незаметно для себя все больше и больше открывался перед Воскресенской, справедливо решив, что откровенность она никогда не станет использовать ему во вред. - Не скрою, вы меня пугаете своими предсказаниями, тем более, сам я решительно не могу понять, зачем Эрику, старому другу, понадобилось или понадобится в ближайшем будущем угрожать... скажем так, моему здоровью.

- Оставим, Анатолий Виленович. Предчувствия редко меня обманывали, хотя на этот раз я очень хотела бы обмануться.

- Вот оно точное слово - предчувствия, именно "пред"! - его рука, по отработанному за долгие годы рефлексу, влезла в карман и ловким движением вора-карманника выудила из пачки сигарету. Но зажигалка осталась в машине, подсказала запоздавшая память, к тому же в детском учреждении курить воспрещалось. Зато сигарета пригодилась, нашлось занятие рукам. - Вы обижаетесь, что я не говорю с вами серьезно. Но посудите сами, Вера Христофоровна, как я могу серьезно говорить о том, чего не могу ни принять, ни представить?

- Хорошо, что вы не можете представить? Вы отрицаете способность некоторых людей предсказывать будущее? Вам мало прорицательницы Ванги? - Вера улыбнулась. - Разумеется, до Ванги мне далеко, такие рождаются раз в тысячу лет… Но поверьте, я вовсе не шарлатанка. А мои предсказания, возникающие чаще всего спонтанно, помимо моей воли, совсем не редкость, более того, этим может овладеть практически каждый человек, способный прислушиваться к своему внутреннему голосу.

- Допустим, хотя я говорю совсем о другом. Бог с ней с Вангой, к тому же она уже умерла, - Козырев старательно разминал между пальцами ненужную сигарету, которая помогала собраться с мыслями. - Я не случайно упомянул о своем университетском образовании. Ведь там нас не только Марксом-Лениным пичкали, всю мировую философию заставляли проштудировать. Вот почему я, отнюдь не марксист по своим убеждениям, не могу принять приставки "пред" по отношению к философской категории времени.

- По вашему, время - необратимо?

- Как и пространство, время является основополагающим свойством материи. Если пространство характеризует протяженность и одновременное расположение материальных объектов относительно друг друга, то время только обозначает последовательность явлений, которые происходят с данными материальными объектами. Таким образом, время не существует отдельно от материи и пространства, оно поступательно и необратимо, - Козырев передохнул после длинной тирады, от подобных тем он давно отвык, и продолжал более добродушно. - Извините, Вера Христофоровна, за менторский стиль. Но современная философия и естествознание нарисовали именно такую картину мироздания, несколько сложную в деталях, но вместе с тем довольно ясную по конструкции.

- И вы уверены, что эта картина закончена? - Вера снова понимающе усмехнулась. - Хорошо, в самом деле, это слишком сложная тема, долгий разговор. Давайте продолжим его в субботу на даче.

Глава пятая

За три дня ветер высушил лужи и грязь, и суббота выдалась солнечной и тихой. С утра, как и договаривались, Козырев заехал за Верой. Он вышел из джипа, огляделся. В калитку стучать не стал, был уверен, что его приезд заметили.

За ним из машины выбралась и дочь, необычайно ярко накрашенная и разодетая. Вера видела ее впервые, но сразу отметила, в кого та уродилась. Несмотря на крупные (по-мужски) черты лица, Алла смотрелась необычайно женственно. Впрочем, возможно, такое впечатление создавалось благодаря героическим усилиям визажистов и  парикмахеров. А отмой с нее краску да одень в турецко-китайский ширпотреб, как большинство казанцев ходит, на нее бы и внимания не обратили. Судя по всему, и хватка у нее папина.

Вера отошла от окна, еще раз проверила, все ли необходимое взяла в дорогу, а ее место сразу заняла матушка - так и прильнула к стеклу носом, приговаривая:

- Аба! Гли-кось, какая какаду... Верка, ты их в избу, смотри, не заводи, стыдобу нашу не выказывай, - старушка обернулась и запричитала. - Да ты что, не собралась еще? Все утро не знай чем занималась. Славик, ты хоть поди, скажи, мол, мама сейчас выходит.

На самом деле, все утро прошло для Веры не столько в сборах, сколько в спорах с сыном, который с упрямой непоколебимостью отказывался надеть вязаную шапку. На все ее разумные доводы отзываясь традиционным "беспонтово". Знал, вредина, что это уличное слово всегда раздражает мать. В конце концов, он опоздал на первую пару, а она не успела собраться к приезду Козырева. Вера ушла к себе за занавеску, присела на дорожку. Нужно прислушаться к себе... Почему мне ничто не говорит о том, что не нужно ехать? Ведь ехать я не хочу! В самом деле, три дня назад хотела познакомиться с его семьей, с Эриком, побольше узнать о них... а теперь ничего не хочется. Наконец, Вера встала, перебросила через плечо ремень сумки. Пора, Козырев ждет.

А тот с удовольствием оглядывал обезлюдевшую, готовившуюся к своему полному исчезновению улицу Чистопольскую, над которой высились десятиэтажные исполины. Низенький, чуть покосившийся от времени домик Воскресенских врос в болотистый грунт почти до самых окон, Старые ворота и подгнивший забор палисадника говорили о бедности и запустении. Впрочем, Козырев о достатке и бытовых условиях Воскресенских и так все знал. В низенькое окошко выглянула зловредная на вид старушка, как можно было догадаться, Верина мамаша (на ее пенсию в основном и живут). Потом из калитки вышел длинноногий юнец. Славик, решил Козырев, недавно принес в дом первую в жизни стипендию, порадовал маму Веру. Одна она сидит в своем приюте - без зарплаты и без всяких надежд на будущее.

- Будем знакомы? Козырев Анатолий Виленович, должно быть, мама обо мне уже рассказывала. Моя дочь Алевтина, мы зовем ее Алечкой, подруги - Аликой.

- Мама просила передать, что скоро выйдет, - выдавил Славик, не утруждая себя формальностями типа "здравствуйте", "меня зовут..." Он разглядывал Козыревский джип, подчеркнуто не обращая внимания на девушку.

- Ну, Алечка, давай сама знакомься со Славиком, вы быстрей найдете общий язык, - Козырев направился к скрипнувшей калитке и появившейся из нее Воскресенской. - Здравствуйте, Вера Христофоровна. Погодка-то, а? Как я и заказывал в гидрометцентре!  Послушайте, а почему бы Славику не поехать с нами? Там у нас отличный лес, настоящая баня.

- Ему в консерваторию надо на занятия, - Вера подошла к машине. - Доброе утро, Анатолий Виленович.

- Алечке тоже на занятия, за ней мы все равно машину пошлем. Так они заодно и Славика возьмут. А сейчас довезем его до консерватории?

Вера вздрогнула: знакомство их детей... Козырев ничего об этом не говорил, но наверняка сегодня спланировал! Ослепившая ее изнутри вспышка ясности в одну секунду нарисовала наперед всю картину возможных отношений Славика с Аликой Козыревой: неопытный пацан влюбится в красивую избалованную девицу, которая в свои двадцать лет, кажется, уже попробовала и наркотиков, и пистончиков... Ничего хорошего, конечно, не выйдет. Славик приобретет сексуальный (первый) опыт и душевную (надолго) рану. Спрашивается, стоит ли одно другого?

- Не стоит, он сам отлично доберется...

Но Славик, не слушая возражений матери, уже забрался следом за Аликой на заднее сиденье. Они уже беззаботно трепались о чем-то своем, будто давно знакомы.

Водитель Миша обернулся к шефу, без слов уловил команду трогаться и лихо развернулся на узкой полоске перед домом. Хотя дорога между домами сохранила лишь воспоминания о былом асфальте, машина шла уверенно и мягко. Миша врубил магнитофон, какую-то лишь ему понятную дребедень, Козырев поморщился - и тот сразу все понял, убавил звук до приличного уровня. Вера молчала, прислушивалась к разговору сына с Козыревской дочкой, но ничего не могла расслышать.

- Если помните, Верочка, я попросил вас назвать, кого из эстрадных знаменитостей вы хотели бы видеть на нашем телемарафоне, - обернулся Козырев к заднему сиденью. Воскресенская даже не повернулась к нему, лишь неопределенно дернула плечом. - Вы так ни на ком и не остановились?

- Анатолий Виленович, - вдруг встрял водитель, - а нельзя ли Новикова на марафон пригласить? А нас в отряде мужики его уважали.

- Насколько мне известно, Новиков нынче не столько певец, сколько делец. Не вагонами - составами ворочает! А впрочем, можно закинуть удочку. Во всяком случае, если приехать не сможет, то хотя бы финансами сможет помочь? - Козырев повернулся к Славику. - А может быть, молодое поколение, тем более музыкально подготовленное, нам подскажет, кого из звезд нам пригласить в Казань на телемарафон?

- Не знаю. У каждого теперь свой вкус, - Славик склонился к Алике. - Лично мне нравится Чиж и компания.

- Чиж? - Алика скривила губки. - Да он сто раз в Казань приезжал. Папаня, а давай уж сразу Пугачеву. Слабо?

- Чиж, говорите, - Козырев кивнул. - Спасибо за совет, нужно будет телевизионщикам эту идейку подкинуть.

Машина выбралась на Ленинскую дамбу и Миша резко поддал газу. Вере Воскресенской было неловко смотреть, как ее Славик, всю неделю протрясшийся в переполненном 56-м автобусе, искренне радуется скорости и комфорту. Козырев ему наверняка казался всемогущим волшебником. А Алика, очевидно, сказочной принцессой.

- Вера Христофоровна, действительно, пусть Славик едет с нами? - Алика Козырева в первый раз обратилась к сидящей рядом Воскресенской. - Когда у него закончатся занятия, мы за ним заедем в консу.

- Спасибо, Алевтина, но Славику нужно много заниматься. Как-нибудь в другой раз, - Вера вдруг осеклась, заметив, что у нее не столько спрашивали разрешения, сколько ставили в известность... В конце концов, Славик уже не маленький, в таких делах ему самому надо решать. А девчонка, ничего не поделаешь, она мне не нравится, потому что у меня вдруг проснулась материнская ревность, комплекс потенциальной свекрови. Эти чувства следует сдерживать.

Славик выскочил на площади Свободы, даже не кивнув матери. Алика крикнула ему вслед: "На этом месте в три часа!" -  машина тронулась и полетела вниз по Пушкина.

- Обратите внимание направо, Вера Христофоровна, - Козырев обернулся к ней. - Мы проезжаем памятник знаменитому нашему земляку, ученому Александру Михайловичу Бутлерову. Сегодня мы его еще вспомним, поскольку, смею напомнить, мы с вами собирались продолжить наш философский спор о пространстве и времени.

- Ой, не могу! - засмеялась Алика. - Папанька и вас решил уморить своими гегелями-кантами?

- А ты молчи, двоечница! - подхватил весело Козырев. - Беги давай, на лекцию опоздаешь. В половине третьего за тобой мама заедет.

Джип притормозил напротив главного здания университета, возле знаменитой "сковородки", как студенты нескольких поколений прозвали круглую скамейку вокруг памятника юному Володе Ульянову, имя которого носил университет. Козырев вышел, открыл дочери заднюю дверцу, подал руку. Алика выскочила из машины, чмокнула отца в щечку, с удовольствием оставив на ней след помады, рассмеялась своей проделке (не без намека) и убежала. Анатолий Виленович всегда так прощался с дочерью, однако сегодня этот ритуал был предпринят с умыслом: появился повод пересесть на освободившееся заднее сиденье - рядом с Воскресенской.

- Теперь обращаю ваше внимание на знаменитый памятник Ульянову-Ленину. Попрошу и его приберечь в памяти для продолжения нашей дискуссии, - указал он рукой в сторону "сковородки" с постаментом (стоящего на нем вождя из машины не проглядывалось). - Поехали, Миша... А вот и третий памятник, который также пригодится нам в качестве аргумента. Николай Иванович Лобачевский, гордость и слава Казанского университета. Итак, Вера Христофоровна, путь нам предстоит неблизкий, посему предлагаю продолжить наш разговор о пространстве и времени. И вы поймете, для чего я призвал себе в помощь сих каменных знаменитостей.

Вера отлично поняла маневр собеседника: вовсе не философская беседа его интересует.

- У вас помада осталась, Анатолий Виленович, - сказала она. - Давайте, я помогу стереть? А не то еще на меня подумают...

- С удовольствием!

Вера вынула носовой платок и стала тереть щеку Козырева. Его рот расплывался в довольной улыбке - и от этого помада пряталась в складках морщин. Он склонился ближе к Вере, чтобы ей было удобнее. На самом деле - лишь для того, чтобы как бы невзначай коснуться плечом ее плеча.

- Ну, вот и все. Так что вы хотели мне сказать по поводу пространства и времени? - Воскресенская отстранилась и повернулась к окну. - Насколько я вас понимаю, вы не верите в возможность предвидеть и предсказывать будущее на том основании, что время одномерно, поступательно и необратимо. Правильно?

- Ах, Вера Христофоровна... Верочка! Нашли время толковать о Времени, - Козырев искал ее руку, наконец, схватил за запястье и прижал к своим губам. - Я так ждал этой минуты, когда хоть на время мы можем остаться одни...

- Романтическое путешествие? - Воскресенская одним взглядом отрезвила его, ей даже руки не надо было отдергивать, он сам ее отпустил. - Анатолий Виленович, давайте договоримся: если вы еще раз вздумаете со своими нежностями... то я, извините меня, немедленно выйду и вернусь домой.

Козырев в совершенстве владел покровительственно-панибратской интонацией в общении с людьми, которые ниже его по статусу и весу кошелька, но в то же время не находятся в прямой от него зависимости. Он умел поддержать любой светский разговор и уж совсем непринужденно общался с женским полом наедине. Только вот с Воскресенской никак не мог сразу попасть в нужную тональность и все время сбивался с одной манеры разговора на другую, хуже того - порой ему приходилось замечать за собой, что в присутствии Веры он вдруг начинает говорить, совсем не обдумывая слов, болтать все, что приходит в голову. Он привык всегда взвешивать то, что говорит, и на опыте убедился, что своих настоящих мыслей в разговоре произносить чаще всего не следует - поэтому столь простодушная откровенность, прорывавшаяся в нем помимо воли, его несколько тревожила. Козырев подозревал, что тут действует со стороны Воскресенской какой-то хитрый гипнотический прием, и старался пореже встречаться с ней взглядами.

Вера заметила, как Козырев от нее отшатнулся, а в глазах у него промелькнула растерянность нашкодившего школьника... Все же не стоит быть с ним такой мегерой. Очевидно, у меня сейчас совершенно зверский взгляд. Бедный, даже отвернулся, не знает, как теперь со мной заговорить.

- Итак, Анатолий Виленович, вы хотели мне рассказать о вкладе Бутлерова и Лобачевского в познание пространства и времени? С удовольствием вас послушаю.

- Да-да... - Козырев подхватил спасательный круг беседы, чтобы хоть что-то говорить. - Насколько я понимаю, речь у нас пойдет не о свойствах пространства и времени, а о извечном споре между материалистами и идеалистами, о первичности материи или духа. Вам ведь это важно знать? В науке это называется основным вопросом философии.

- Вы говорите со мной, словно профессор с курсисткой, - Вера улыбнулась. - Для меня сейчас "основным вопросом философии" является совсем другое: что значат ваши постоянные примитивные домогательства? Анатолий Виленович, простите за откровенность, вы что, намерены сделать меня своей любовницей или всего лишь захотели отметиться?

- То есть... - Козырев споткнулся на полуслове. Опять он попал впросак: так хорошо пустился галопом по знакомым прериям философских прений, что на всем скаку не успел остановиться. - В каком смысле, отметиться?

- Ну, вам лучше знать. Есть у мужчин такой психологический пунктик: со всеми женщинами, с которыми им приходится общаться, ну, не важно, на деловом ли поприще или в дружеской компании, они считают своим долгом как минимум один разок переспать, то есть тем самым "отметиться". У животных имеется сходный инстинкт - метить своими выделениями подконтрольную территорию, - Вера замолчала, остановила себя мысленным приказом, почувствовав, что переборщила. - Впрочем, я ничего не имею против инстинктов, только не хотела бы, чтобы это ко мне относилось.

- Ну, почему? Почему, Вера Христофоровна, дорогая... - Козырев разволновался. - Почему вы все время держите меня на расстоянии пушечного выстрела? Почему всегда подозреваете во мне хищные помыслы? Разве мы не могли бы просто быть с вами друзьями?

- Близкими друзьями?

- Если хотите, то близкими.

- То есть, физическая близость все же подразумевается?

- Ох, Вера Христофоровна, как с вами трудно говорить! - Козырев снова потерял всю оборонительную окраску ироничности и всеведения. - И потом, я не понимаю, что же такого плохого, скажем, в физической близости? Или я так вам противен? Не могу поверить...

- Ничего такого плохого, кроме того, что вы немножечко женаты, а я, если честно говорить, не настолько уж этим делом озабочена.

- То есть, этим вы хотите сказать, что я - озабоченный? - Анатолий Виленович попытался обидеться, но актерские способности ему изменили, обида не получилась убедительной, да и собеседница не особо-то следила за его мимическими потугами. - А по поводу отметиться - это даже обидно слышать, знаете… Неужели до такой степени вы не верите в серьезность и искренность моего отношения к вам?

- Ага, значит, все-таки вы уготовили мне роль любовницы. Не могу скрывать, меня эта участь вовсе не радует, - Вера отвлеклась на промелькнувший мимо окон танк на постаменте. - Хорошо, вернемся к нашим памятникам и основному вопросу философии.

Машина летела вдоль берега по-осеннему черного Кабана, ветер вздувал белые гребешки, швырял в воду остатки почерневшей листвы. Вера слушала собеседника и глядела в окно. Осень в городе всегда грязна и неряшлива, оттого, наверное, так хочется выбраться на природу... Однако послушаю, о чем он говорит, хорошо, что попался дядечка неглупый, несмотря на ироничный тон, он, видимо, искренне убежден в том, что говорит... Так, не отвлекайся, о чем он? Что по отдельности пространства и времени не существует? Они имеют значение только в континууме (слово мне не знакомое) пространства-времени. Проще бы мог сказать: две стороны одной медали.

- Думаю, вы не станете спорить, - снова мчал галопом Козырев, - что у пространства имеется только три координаты - длина, ширина и высота, а у времени лишь одна - от прошлого через настоящее к будущему.

- Это-то понятно, - соглашалась Вера. - Но все же я хотела бы возразить... Какое пространство мы имеем в виду? Впрочем, как вы уже заметили, в таких вопросах я невежда.

Козырев действительно заметил и сразу воодушевился, когда почувствовал в собеседнице невольную перемену. Конечно, он прекрасно понимал, что они находятся в "разных весовых категориях", ее среднего медицинского образования явно недостаточно, чтобы всерьез обсуждать учения Канта, Гегеля, Эйнштейна. Поскольку она находилась на незнакомой территории, он решил в полную меру использовать фактор "своего поля", как в футболе, и перехватить инициативу. Тем более, что счет теперь стал ничейным: один - один.

Тут троица памятников пришлась весьма кстати: Воскресенская не имела никакого представления о "неэвклидовой геометрии" Лобачевского и "структурной химии" Бутлерова, которые еще в прошлом веке существенно изменили ньютоновские школьные представления о трехмерности пространства. Особенно подробно Анатолий Виленович остановился на марксистских выкладках Ульянова-Ленина, который в своем эмигрантском безделье (махаясь с махистами!) вывел новые очертания пространственно-временного единства Вселенной.

- ... мироздания. Возможно, и не такой большой вклад в мировую науку сделал Владимир Ильич, тем не менее, памятника на «сковородке», думаю, он вполне достоин.

- Но тогда второй памятник на площади Свободы - это уже перебор?

- Сегодня модно Ленина ругать, однако тем, кто имел возможность почитать его в свое время от корки до корки, ясно видно одно: диалектико-материалистическая концепция позволяет определить окружающую нас действительность с наибольшей научной полнотой.

Выбравшись за Мирный, их джип летел по трассе в сторону Борового Матюшина, чуть ли не подлетая на воздух, однако скорости внутри салона практически не ощущалось. Ехать было удобно и приятно. Неприятно было лишь то, что Вера никак не могла найти нужных слов, чтобы потягаться с Козыревым, этим дипломированным спорщиком, в его проматериалистической казуистике... А ведь я совершенно убеждена: его университетский материализм давно устарел, просто сформулировать не могу. Их профессора-коммунисты научили разоблачать любые происки идеалистических и религиозных учений. Их готовили не как философов, мыслителей, а растили бойцов идеологического фронта, готовили лекторов-агитаторов.

Свернув с шоссе на узенькую асфальтовую дорожку, машина поехала лесом, вокруг высились сосны. Вдруг неожиданно между стволов показался дощатый двухметровый забор, выкрашенный зеленой краской. Джип остановился перед массивными воротами. Водитель Миша посигналил долго и протяжно, однако за глухим забором никто не отзывался.

- Где дядя Саша бродит, - оборотился он к сидящим сзади и обратился к своему шефу. - Анатолий Виленович, а он точно вчера заехал? Может, его вообще тут нет?

- Выйди, калитку толкни. Если отперта, значит, здесь старикан.

Миша вылез из машины, толкнул незапертую калитку, вошел. Сам раскрыл ворота. Створки их распахнулись, и за ними, как декорация за театральным занавесом, открылся чудный вид: сказочный теремок среди вековых сосен. Машина въехала на участок и остановилась перед крыльцом. Козырев помог Вере выбраться из джипа.

Дача Козырева действительно впечатляла, и все же Вера ожидала увидеть нечто иное. Более помпезное, что ли, более величественное. Увидела же обыкновенный двухэтажный дом, только большой, как обычно строили на русском Севере - с высоким крыльцом, с резными на старинный лад наличниками. Участок также не поражал ухоженностью и модными наворотами - обычный участок соснового бора с брусчатыми тропинками. В общем, простота и естественность Вере даже больше понравилась, чем-то родным, деревенским веяло...

Но что ее теперь встревожило? Она оглянулась, окружавший их лесной пейзаж, этот глухой зеленый забор, кажется, были ей знакомы, будто она здесь уже была... Да ведь все это я уже видела в том сновидении! Не хватает только старика, бегущего, пятляя и нагибая седую голову, как будто это может спасти от летящий вслед ему пуль.

К ним навстречу, беззубо улыбаясь, широко шагал (ноги просто колесом!) настоящий деревенский дед - в рыжих валенках с калошами, телогрейке и продранной ушанке.

- Здорово, дед! - радостно кричал ему Анатолий Виленович. - Как тут у тебя, все нормально?

- Судачков наловил малость, - прошамкал дед, вынимая изо рта вонючую "Идель", седая, трехдневная его щетина пожелтела под носом, видимо, от плохого табака. - А я и не слыхал, как вы подъехали. Баньку только что затопил. Здорово, Леныч. С гостями нынче?

- Эрик приедет, так что сегодня пожарче протопи, - и Анатолий Виленович обернулся к Воскресенской. - Прошу вас, добро пожаловать... Что с вами, Вера Христофоровна?

Вера не могла отвечать, не могла отвести взгляда от лица старика.

Это его она видела в том страшном сне?..

* * *

Воскресенская пришла в себя, когда Козырев уже ввел ее в гостиную и пытался уложить на мягком диване. Она встала, огляделась и тут поняла, что в доме они с Анатолием Виленовичем остались одни. Старик ушел по своим делам, а вопрос остался: его или не его она видела тогда во сне? Додумать это до конца помешал Козырев.

- Вам лучше? Как вы меня напугали, - он держал ее под руку и тянул к деревянной массивной лестнице. - Поднимемся наверх, я покажу вашу комнату. Миша после отнесет туда ваши вещи.

- Нет, пожалуйста, мне лучше на воздух... - намерения Козырева казались столь же очевидными, сколь и неосуществимыми. Воскресенская поспешила оставить дом, даже не разглядев его внутреннего убранства. - Анатолий Виленович, пойдемте погуляем по лесу?

- Признайтесь, наконец, что это за странные обмороки, - говорил Козырев, когда они под руку медленно шли по брусчатой тропинке вглубь соснового бора, - и в нашу первую встречу, в моем кабинете, и сегодня, когда встретили моего тестя. И опять вы твердите про сон. Что же это за страшный сон, в котором вы увидели меня? Неужто он был пророческим и вам открылась моя судьба?

- Ради Бога, не надо шутить, для меня это на самом деле серьезно, - сказала Воскресенская. - Вашей судьбы я не знаю, но очень хотела бы знать, потому что имею самые нехорошие предчувствия относительно вашего ближайшего будущего. Вы, конечно, материалист до мозга костей и поэтому отрицаете способность мысли проникать в будущее.

- Нас учили, что время поступательно лишь в одном направлении, - подтвердил Козырев. - Оно необратимо. Как бы не желали люди овладеть тайнами пространства и как бы не мечтали о машине времени, но нам не дано вернуть прошлое или предугадать будущее.

- Мне трудно спорить с вами, в конце концов, и ни к чему это... Но что вы скажете о болгарской слепой прорицательнице Ванге? Ведь на протяжении многих лет десятки свидетельств подтверждали и даже теперь, после ее ухода, подтверждают точность ее предсказаний.

- Насчет Ванги спорить не стану, - в первый раз согласился Козырев. - Кстати, а вы знаете, что столь нелюбимый вами Михаил Измайлович, мой помощник, виделся с Вангой в Болгарии? Как-то раз, будучи еще офицером госбезопасности, он сопровождал группу наших красных директоров в дружественную соцстрану, а там болгарские друзья пошли навстречу пожеланиям делегации из Татарии и устроили им экскурсию. Вы можете его пораспрашивать, правда, он не очень любит вспоминать об этом.

- Невероятно! И что же она им сказала? Сбылись ее слова?

- Спросите у него при случае. Кстати, я рад, что сегодня он не помешает нам общаться. Знаю только, что достоверно сбылись три пророчества - троих директоров из группы Филенчука в том же году сняли с работы, как и предсказала слепая ясновящая.

- Насколько мне известно, феномену Ванги материалисты так и не нашли разумного объяснения, хотя и опровергнуть тысячи достоверных фактов не сумели.

- Делать нечего, сдаюсь! Случай с Вангой упорно противоречит материалистической доктрине о необратимости времени! - Козыреву явно не хотелось отдавать инициативу Воскресенской, впрочем, может быть, с его стороны это было лишь игрой. - Потом, вы напрасно, пожалуй, записали меня в разряд твердолобых материалистов. В самом деле, картина мира до конца далеко не раскрыта. Тот же свет, преодолевающий пространство с чудовищной скоростью, светящаяся аура, зафиксированная при фотосъемке вокруг головы и тела человека, другие загадочные явления - все это свидетельствует о том, что нас ждут еще новые пространственно-временные загадки.

- Значит, вы признаете, что электромагнитное, фотонное, биоинформационное и другие поля могут быть материальной реальностью? – продолжала наступать Воскресенская, ступая рядом по тропинке. - Тогда почему не признать и такой возможности, что внутри этих полей могут существовать другие пространственные или временные измерения?

- Этого я не знаю. Общая теория поля, как известно, Эйнштейну не далась, хотя он и угробил на нее большую часть своей жизни. Возможно, по отношению к полю время меняет свои характеристики, как и по отношению к телам, развившим околосветовые скорости.

- Замечательно! Вы уже готовы признать существование иной материальности, невидимой и не ощущаемой нашими органами чувств, - Вера даже захлопала в ладоши. - Осталось только вам согласиться, что наши чувства и мысли также являются частными проявлениями общего энергоинформационного поля. И могут существовать совершенно в иных пространственно-временных координатах.

По его скептической ухмылке Вера поняла, что самодовольного Козырева разубедить невозможно. Еще бы, столько лет прошло, а он до сих пор может без запинки выговорить «Материализм и эмпириокритицизм»! Вряд ли он сможет когда-нибудь поверить в реальность явлений духовного мира.

- Я понимаю, Анатолий Виленович, что вы законченный и отпетый материалист, объективной реальностью вы признаете только то, что можно потрогать руками и положить в рот.

- Нет, почему же, световой поток, тепловое излучение, электромагнитное поле и тому подобные волновые явления тоже можно считать материальными объектами, существующими в пространственно-временном измерении, - Козыреву не хотелось прерывать разговора. - Но тут, боюсь, мы с вами по разные стороны баррикад: вы стоите на основах ясновидения и духоведения и мечтаете вставить клизму марксизму-ленинизму. Я же закончил университет и, извините, марксистско-ленинская философия - это моя специальность, а по научному атеизму я даже диссертацию мог защитить, кандидатские минимумы подвели...

Неожиданно за холмом, поросшим соснами, открылись волжские дали. По крутому противоположному берегу проплывали тени облаков. Ветер рвал холодную плоскость воды, тучи низко летели на юг. И все же даже в таком застывше-мятущемся состоянии Волга была восхитительна!

- Тогда давайте лучше говорить о другом, - решила Вера. - Вы все равно мне не поверите, если я скажу, что вас очень скоро ожидает...

- Вы меня интригуете, Вера Христофоровна! Договаривайте, что вы имеете в виду: покушение, автокатастрофу, неизлечимый недуг?

Вера внимательно посмотрела ему в глаза. Там затаились искорки-смешинки, нет, он вовсе не расположен быть до конца серьезным.

- Вы с первого раза попали в точку, Анатолий Виленович. Но, извините, пока для меня самой в этом деле одни многоточия. Слишком мало я знаю о вашей жизни и вашем окружении, чтобы сообщить что-либо определенное.

Она повернула назад. Козырев тут же догнал ее и Вера взяла его под руку - жест получился настолько естественным и милым, что Анатолий Виленович благодарно взглянул... Нет, очень может быть, что он меня действительно уже немного любит, а не просто стремится "отметиться".

- Так... значит, покушение.

- Я очень мало могу прояснить то, что чувствую. Я далеко не Ванга, поймите, Анатолий Виленович, - Вера спешила воспользоваться редкой минутой доверительности, когда собеседник забыл о привычной ему покровительственно-оборонительной окраске. - Прежде всего мне нужно больше знать вашу жизнь, ваше окружение. Я не уверена, что вы готовы быть со мной настолько откровенным, чтобы помочь мне ясно увидеть всю картину вашей жизни.

- Вряд ли я способен прямо сейчас ответить на все ваши вопросы, Вера Христофоровна. Что вас интересует прежде всего? Во всяком случае, одно гарантирую: сегодня вы познакомитесь с моим ближайшим окружением. А вон, кстати, и Эрик между сосен рассекает.

Воскресенская замедлила шаги, по лесу в сторону зеленого забора по невидимой отсюда асфальтовой дорожке плыла белоснежная иномарка. Впрочем, асфальт делал по лесу значительную петлю, и они могли не спешить.

- Анатолий Виленович, надеюсь, когда вы будете меня представлять другу детства, то не станете передавать содержания нашего сейчас разговора.

- Почему же? Так и представлю: знакомьтесь, мол, знаменитая ясновидящая Вера Воскресенская, которая предсказала мне смерть от твоей, дорогой Эрик, руки, - Козырев старался, чтобы сказанное прозвучало посмешнее, однако ухмылка вышла кривенькая.

- Не надо шутить на такие темы, Анатолий Виленович, - ответила Вера очень серьезно, - и постарайтесь никогда больше не произносить слова смерть. Хотя бы по отношению к самому себе.

- Накаркаю, боитесь?

- Да нет, просто в мире мыслей, образов и слов существуют такие же законы притяжения и отталкивания, как и в материальном мире, - Вера старалась скорее закончить важный для нее разговор, поскольку чувствовала, что с появлением Эрика больше им поговорить не удастся. - И точно так же, как в уголовном деле, незнание законов не освобождает от ответственности. И приговоры бывают достаточно суровыми. Пожалуйста, постарайтесь это понять. Или, если по-прежнему мне не верите, хотя бы запомните на будущее.

- На будущее, которого у меня остается, если верить вашим предсказаниям, совсем немного...

Они уже подходили к дому, где возле крыльца припарковалась роскошная "Ауди", и Козырев проговорил торопливо, заканчивая разговор.

- Хорошо, я запомню. Вера Христофоровна, я надеюсь, что за вечер мы найдем еще с вами время прогуляться по нашей тропинке к берегу?

- Нашей тропинке? Здорово сказано!

Вера засмеялась весьма кстати и вовремя, во всяком случае, из машины их последние реплики услышали и оценили в нужном Козыреву направлении. Эрик махнул им рукой, но ничего не успел сказал, потому что в это время раскрылись створки ворот, и дядя Саша, радостно кланяясь высокому гостю, пропустил иномарку на участок. Козырев поспешил за ней следом, оставив Веру с тестем, который запирал ворота.

Теперь она имела возможность разглядеть старика более спокойно, и сразу поняла свою ошибку... Почему я решила, что это она бежал между сосен, увертываясь от автоматных очередей? Во сне я видела эту куртку, эти черные сапоги и вязаную шапочку. Но все это было надето не на нем!

* * *

Белоснежная "Ауди" припарковалась у крыльца. И хотя неизвестно, к какому роду, женскому или мужскому, следует относить иномарки авто, только белая низенькая длиннокрылая машинка Эрика с четырьмя олимпийскими кольцами на задней дверце казалась изящной девушкой рядом с черным набычившимся козыревским ухажером-джипом.

Владельцы этой железной парочки уже толковали о делах. Когда Вера с дядей Сашей подходили к ним, те сразу замолчали - разговор был не для чужих ушей. От Воскресенской не ускользнуло при этом явное несоответствие: мужчины говорили обычные слова в привычно дружеском тоне (слов за дальностью не разобрала), однако стояли на такой дистанции, будто между ними непреодолимая стена. В их взглядах читалась напряженная холодность, плохо верилось, что так говорят между собой кореша с одного двора детства.

- Знакомьтесь: знаменитая ясновидящая Вера Воскресенская, - представил ее Козырев приехавшим, - та самая, которая предсказала мне... - Анатолий Виленович выразительно обернулся к Вере, как бы намекая на сказанную пять минут назад фразу, однако закончил ее иначе. - убедительную победу на выборах в горсовет. Вера Христофоровна, позвольте представить моего лучшего друга детства: Эрик Хайдарович Низамутдинов и его драгоценная половина - несравненная восточная красавица Айгуль!

С другой стороны из машины вышла и поднялась во весь свой чуть не баскетбольный рост подружка Эрика, с которой, как рассказывал Вере Козырев, тот живет третий год не расписываясь, одним словом, в гражданском браке. Айгуль была не просто красива, а эффектна, хоть сейчас на подиум, и почти вдвое выше низенького Низамутдинова.

Вера воспользовалась случаем, чтобы поблагодарить Эрика Хайдаровича за краску, которую тот прислал для ремонта в детский приют. Эрик недовольно развел руками, дескать, нашли за что благодарить, какая ерунда... И отвернулся, чтобы пожать руку подошедшему дяде Саше.

- Ну, что? Баня готова, минут через двадцать полы просохнут - и можно отправляться. Хайдарыч, специально для тебя можжевеловых веников в кипяточке запарил.

- Спасибо, вот спасибо! Мы с Козырем в первый заход пойдем, хорошо?

- Да идите, Господи, где мне, старому, с вами тягаться! Вы так наподдаете, что у меня уши свернутся. Не-ет, я пойду париться самым последним.

Мужчины пошли по участку в сторону бани, оставив женщин одних. А женщины сошлись удивительно просто и быстро: красавица Айгуль стала выгружать из багажника свои вещи, Вера вызвалась помочь ей нести. Сумки сбросили в гостиной прямо на пол, Айгуль утонула в глубоком кресле перед разожженным камином.

- Тепло, тихо, - блаженно потянулась она. - Значит, вы и есть целительница и ясновидящая, о которой Козырь рассказывал? Вы работаете в приюте, лечите сирот нетрадиционными методами и обладаете даром ясновидения. Верно? Давайте поболтаем, пока не приехала его Козыриха. Ника нас сразу на кухне запряжет, слова не даст сказать. Задумала на ужин фаршированного гуся — это ее коронная кулинарная фишка, так что не вздумайте сунуться с советами.

- Спасибо за предупреждение, - улыбнулась Вера. - Впрочем, мяса я не ем и не люблю его готовить.

- Я обожаю людей с необыкновенными способностями. Правильно, и классно выглядите. Я тоже диеты держу, всякие шейпинги, сауны... А Козыриха совсем за собой не следит. Распустилась, раздалась сама себя шире — нас двоих перевесит. Вас Верой ведь зовут? А меня Айгуль, можно просто Гулькой. Угощайся.

Айгуль дотянулась до каминной полки, достала сигареты. Пачку протянула Воскресенкской, но Вера упредила ее, загородившись ладошкой.

- Спасибо, я не курю. И диет никаких не придерживаюсь. А худая потому, что есть нечего —мы в приюте четвертый месяц зарплату не получаем. Извините, что я в вашей компании очутилась. Как инопланетянка, «чужая среди своих».

- Этого Нике тоже не говорите. Она жутко зазнаистая и общаться предпочитает только с толстыми супружницами толстосумов. А я приятельниц нахожу не по дороговизне шмоток и толщине мужниных кошельков.

- У меня и мужа нет, - развела руками Вера. Болтушка Айгуль ей нравилась все больше.

- Об этом Козырихе тем более не рассказывайте — она ревнивая до жути! – Айгуль щелкнула зажигалкой, прикурила, закурила, причем первую затяжку, в отличие от заядлых курильщиков, она сделала чуть ли не с отвращением. - Тоже хотела бросить курить, даже кодировалась несколько раз. С пьянкой, правда, завязала, а курить не могу отучиться. Может, вы поможете, а?

- С удовольствием, - согласилась Воскресенская. - В вашем «интересном» положении, сами понимаете, это необходимо как можно скорее.

Айгуль задохнулась дымом и закашлялась от неожиданности.

- В каком положении? То есть, хотите сказать, что я немного того?..

- Быть немножко беременной невозможно, - отвечала Вера, смутившись. - Впрочем, извините, если я невольно раскрыла вашу тайну. Привычка знакомиться с человеком по светимости его ауры и мысленно сразу ставить диагноз, знаете ли, не всем это нравится.

- Так я беременна?! Не могу поверить... И давно?

- А вы не знали? Я не могу на глаз определить точный срок, вероятно, около месяца. У вас большая задержка?

- Должны были прийти не сегодня — завтра. Набрала сюда с собой прокладок... Верочка, дорогая, а не могло быть ошибки? – Айгуль едва сдерживала слезы. - Ты не представляешь, Эрик замучил меня разговорами о наследнике. Да и сама... Ведь мне уже двадцать семь! Раньше думала — рано, потом боялась — поздно. Значит, я еще могу?

- Что значит «могу»? Вы — уже. Поздравляю вас, Гулечка!

На лице ее новой знакомой в одну секунду пролетела целая гамма переживаний – от изумления и тревоги до Айгуль решительно швырнула сигарету в камин.

- К черту эту гадость! С сегодняшнего дня начинаю новую жизнь! Верочка, вы мне поможете? Ради всего святого, мне во что бы то ни стало нужно сохранить этого ребенка. Сейчас Эрика обрадую.

Айгуль вскочила с кресла и направилась к выходу, Вера бросилась за ней.

- Только не так резко. Айгуль, привыкайте двигаться плавно, без рывков.

- Слушаюсь и повинуюсь! Я теперь во всем буду тебя слушать.

Айгуль сама не заметила, как перешла на ты с Воскресенской. Но перешла с крупной рыси на степенный шаг, подходя к беседовавшим мужчинам. Отозвала Эрика в сторону. Козырев подошел к крыльцу, поднял глаза на Воскресенскую – и Вера поймала в его взгляде затаенную тревогу.

- Вы с Айгуль, как вижу, сразу нашли общий язык, - сказал Анатолий Виленович.

- Она мне очень понравилась, - ответила Воскресенская. - А вот Эрик что-то не нравится... У вас с ним проблемы? После расскажете, а пока постарайтесь не поддаваться его влиянию.

Ей хотелось поговорить, но не было возможности. К ним уже подходил Эрик с висящей у него на руке счастливой Айгуль.

- Вера Христофоровна, это правда? – спросил Низамутдинов. - Не обижайтесь, но в понедельник Айгуль сходит в женскую консультацию. Ничуть не сомневаюсь в вашем ясновидении, и все же... вы уверены?

- Эрик Хайдарович, а вы верите своим глазам? Видите, вот эту скамейку? Это крыльцо? Точно так же и я гляжу: у вас одна аура, у Анатолия Виленовича другая, а у Айгуль их сразу две — одна в одной. Почему же я не должна верить своим глазам, если мое зрение так устроено?

Айгуль счастливо засмеялась, убедившись, что ответ Воскресенской если не убедил Эрика, то по крайней мере убавил сомнений.

- Эришь или не эришь, - протянула Айгуль, используя их привычный эвфемизм, - но ты должен отблагодарить Верочку по-царски!

- Само собой, - кивнул Эрик. - Вера Христофоровна, я ваш должник. А долги отдавать я умею, все знают, никого еще не обидел.

- Вы ничего мне не должны, - замотала головой Воскресенская, - не я же сделала ее беременной. Ведь не могу я, в самом деле, все время ходить с завязанными глазами.

Козырев рассмеялся, хлопнул друга по плечу.

- Говорил я тебе, Вера просто волшебница! Поздравляю, старина! Не вижу повода не выпить. Пройдемте на кухню.

На большой кухне, плавно переходящей то ли в веранду, то ли в столовую уже суетился дед. Он достал из холодильника всякой снеди, каких-то маленьких баночек и пакет со свежими овощами. Айгуль принялась мыть огурцы и помидоры, Вера взялась ей помогать. Козырев же достал из бара водки и поставил на стол рюмки.

- Прошу! – пригласил дед. - За баньку или за что?

- Только не за нас с Айгуль, - поспешил отнекаться Эрик. - Подождем с этим девять месяцев.

- За будущее не пьют, - согласился Козырев и добавил, обернувшись к Вере, ей одной понятное. - Тем более, его вообще нет.

- Тогда за баньку, - предложил дед. – За закрытие дачного сезона.

Женщины пить отказались, мужчины выпили на троих, закусывали стоя плечо к плечу возле стола. Айгуль бесцеремонно растолкала их в стороны, схватив руками огурчик.

- Пропустите женщину с ребенком! Чур, это мой огурчик! Верунчик, ты гляди, меня сразу на солененькое потянуло. К чему бы это? Я теперь буду выполнять все твои рекомендации, договорились?

- Посмотрим, - ответила Вера. - Для начала рекомендация первая: не переедайте и не теряйте такого же бодрого настроя во все оставшиеся восемь месяцев.

- Ой, разве мы еще на «вы»? Давай выпьем на брудершафт, вот хотя бы сока. Поцелуемся, обнимемся и больше не будем разлучаться никогда!

Козырев засмеялся, но ничего не сказал, потому что не успел прожевать. Но и без слов было ясно, что ему очень нравится, как Айгуль сошлась с Верой. Они налили соку, чокнулись, выпили на брудершафт, скрестив руки со стаканами так, что казалось, каждая пьет из стакана другой. И в заключение поцеловались под аплодисменты Анатолия Виленовича.

- Она просто прелесть! – не удержалась Воскресенская, обернувшись к нему.

- Не то слово! – подхватил Козырев. - Айгульчик наша шамаханская царица!

Как это обычно бывает после первой выпитой рюмки, в кухне установилась вполне дружеская атмосфера. Даже скептически настроенный Низамутдинов удостоил Воскресенскую парой дешевых комплиментов, пригласив ее на будущее в крестные матери. После чего удалился с Козыревым в баню. Как можно было судить по их лицам,  там они намеревались продолжить серьезный разговор.

Айгуль прокомментировала сдержанную реакцию мужа, человека по жизни скрытного и безэмоционального, как проявление необыкновенной с его стороны признательности.

- Я вообще поражаюсь, как это он набрался смелости поблагодарить тебя и мне выдать комплимент типа «молоток», - поражалась она. - До сих пор не могу поверить в такое счастье! Теперь начнется совсем другая жизнь. У меня к тебе сразу столько вопросов. Можно? Мы ведь теперь подружки?

- Спрашивай, подружка-болтушка, - улыбнулась Вера.

- Верунчик, мне теперь, наверное, и париться сильно нельзя? – Айгуль не дождалась ответа, и сама решила не ходить. - В самом деле, не буду париться сегодня, лишь под душем ополоснусь. Мне ребеночка во что бы то ни стало нужно сохранить. У меня ведь уже были...

Слова "выкидыш" Айгуль, очевидно, так боялась, что даже не решилась произнести.

К окну кухни с улицы подошел довольный дядя Саша, уселся на завалинке, попыхивая дешевой сигареткой. В окне маячила лишь его засаленная шапочка.

- Пошли на первый заход, самый злой пар, - донесся его скрипучий голос через раскрытую форточку. - Девоньки, вам, может, с погреба моих запасов принести? У меня там свои огурчики соленые, не то что эти ваши, заморские заморыши из банки. И помидорчики маринованные, и даже арбузики моченые есть, скажите, я принесу.

- Ты бы, дядя Саш, своей "Примой" дымил в другом месте, а то все в кухню тянет, - крикнула ему Айгуль. - Мне теперь табачный дым вреден. А припасы свои неси, все неси, мне теперь из супермаркетов разносолы не нужны.

Дядя Саша исчез из виду. Айгуль продолжала:

- Так что тебе придется вместо меня Козырихе спину мочалкой драть. Терпеть не могу, когда она просит ей спинку потереть. А у самой такая спинища, такая жопень!

Не надо грубых слов, - поморщилась Воскресенская, - я прошу тебя, если можно...

А что такого я сказала? – удивилась Айгуль. – Не понимаю. Слово есть, а жопы нет? Ну, не буду. У Эрика пунктик насчет наследника, он ведь со мной и не расписывался только потому, что я сначала детей не хотела, а потом не могла... Ведь в двадцать семь рожать еще не поздно? Ну, теперь все пойдет иначе, я так хочу девочку... А ты не можешь сейчас предсказать, кто у нас будет?

- Нет, слишком рано, боюсь ошибиться, - ответила Вера. - Ты успокойся, не надо так радоваться, сильные эмоции тебе теперь нежелательны.

Но Айгуль не могла сидеть на месте и летала по кухне, не умолкая ни на минуту. Между прочим, ее безостановочная болтовня стала кладезем самой разной информации, к отбору которой Вера сразу же и приступила. Да так удачно, что к приезду на дачу Козыревой - жены Анатолия Виленовича, она знала об их супружеской жизни практически все необходимое.

- Ты Козыриху не бойся, она только с виду здесь всему хозяйка. А на самом деле, она так боится потерять своего Толечку, что пикнуть не смеет против его воли, - с удовольствием сплетничала Айгуль, утащив Веру на кухню, где они занялись на скорую руку обедом. - Она знает про всех его любовниц, а его секретарше Ленке даже сама пачку презервативов подарила, только чтобы та не наградила их... ну, ребеночком или еще хуже. Ника сама мне признавалась, дескать, чуть ли не в открытую разрешает ему трахаться с кем угодно, лишь бы к ней поменьше приставал, мол, не мыло - не измылится... А на самом деле Ника со своим поздним зажиганием и ранним климаксом давно ни на что не пригодна. Козырь и к тебе клеился? Клеился, можешь мне не рассказывать, по себе знаю, он ни одной юбки не пропустит, кобелина. Я недавно отдыхала на их даче за границей, так он ни одного дня не пропускал в ванную заглянуть, когда я душ принимаю...

- Нет, в самом деле, я сегодня в баню не пойду, боюсь. Так что с Козырихой тебе придется. Мы обычно с ней вторым заходом в баню ходили.

- А что их дочка? Ее Аликой зовут?

- Нет, та с матерью мыться никогда не ходит. Вообще-то ее Аллой зовут, это она моду взяла с какой-то эстрадной певички - Алика. Продвинутая девчонка, мы с ней в Испании клево по барам оттягивались. Пока Козыриха у стойки коктейлями накачивается, мы с Аликой танцуем да с мужиками крутим...

- Девоньки! - дядя Саша вернулся неожиданно быстро. - С Анатолием плохо, кажись, сердце прихватило... Вы ведь доктор, правильно он сказал? Айгуль, в "скорую", что ли, звони. А вас прошу - пойдемте к нему, окажете первую помощь.

Вера влетела в предбанник, даже не сообразив, что мужчины уже успели раздеться. Эрик прикрыл причинное место полотенцем. Козырев полулежал на лавке, широченной, в одну дубовую доску, держась за грудь. Она взяла его за другую руку, нащупала пульс.

- Вот ведь как оно... - промычал, стоя в дверях дядя Саша. - Как я жарко баню протопил, тут и у молодого прихватит. Ладно, я рядом был, услышал.

- Да мы еще и париться не ходили, - возразил Эрик. - Только собрались. Он с лавки привстал... пошатнулся и снова сел.

Козырев пристально следил за движениями Воскресенской и словно подал ей знак, как только они встретились взглядами.

- Вы были правы, Вера Христофоровна. Ваше сегодняшнее предсказание прямо в точку.

- Ничего страшного, только постарайтесь успокоить дыхание, - ответила Вера, понимая, что между ним и Эриком только что случилось действительно что-то страшное. Она обхватила обеими руками его ладонь. - Сосредоточьтесь, пожалуйста, на моих руках. Сейчас вы почувствуете, как боль уходит через мои руки...

- Уже чувствую. Мне в самом деле лучше.

- Хорошо, - она раскрыла его ладонь, нашла нужную ей точку, сильно нажала на нее ногтем. - Нужно посидеть немного спокойно. Только не курите. И не парьтесь сегодня, Анатолий Виленович. Я вас после еще посмотрю.

- Я немножко, не бойтесь за меня, - Козырев только теперь сообразил прикрыться рукой в паху. - Извините, Вера Христофоровна. Мне лучше, вы можете идти. После с вами поговорим.

Вера в этом мальчишеском смущении наготы вдруг почувствовала такую незащищенность, уязвимость Козырева, всегда уверенного в себе, всесильного и всемогущего, что невольно его пожалела... Что я делаю? Ведь знаю, что у русской бабы от жалости до любви всего один шаг! А то и меньше... Он чем-то серьезным напуган, по-настоящему встревожен. Значит, я была права, они с Эриком о чем-то таком говорили? Значит, не зря я сюда ехала.

- Простите, что я так влетела, - Вера прошла мимо Эрика. - Поберегите его. С легким паром!

- Спасибо, Вера Христофоровна, - отозвался ей вслед Козырев. Его голос теперь звучал значительно бодрее, чем минуту назад.

За воротами раздался автомобильный сигнал. Дядя Саша обогнал Воскресенскую, пошел открывать. Айгуль стояла на крыльце.

- Ну, как он? Ничего страшного? Я так и знала. Вон Козыриха его примчалась, пусть сама муженьку "скорую" вызывает, если надо...

На участок влетела яркожелтая "Окушка", карликовые размеры которой особенно выделялись на фоне высокого джипа-папы и длинноногой "Ауди"-мамы. Бедная падчерица приблизилась к ним и скромно припарковалась сбоку. Теперь автомобильная семейка была в полном составе.

Вера не успела мысленно посмеяться по поводу этой автомобильной семейки, как увидела, вслед за необъятной Вероникой Георгиевной, с трудом освободившей переднее кресло, вылезающим с заднего сиденья Славика.

Появление долговязого сыночка из крохотного автомобиля позабавило Айгуль, но не Веру. Та была на Славика сердита: не послушался, приехал, в то время, когда нужно готовиться к зачету. Еще больше рассердило то, что Славик на это ее замечание никак не среагировал, и вообще он совершенно не обращал на мамочку внимания - Алика не отпускала его от себя ни на шаг. Они наскоро пожевали чего-то на кухне, взяли с собой орешков, по банке пива и отправились по той тропинке к берегу.

- Ника! - сразу набросилась на подругу Айгуль, как только молодые скрылись. - Ты представляешь, Вера Христофоровна - врач, психотерапевт, экстрасенс и ясновидящая. Знаешь, что она мне сейчас сказала? Я - беременна! Уже четвертая неделя, сомнений никаких... Помнишь, я тебе рассказывала про Эрика, как он на меня накинулся в ту ночь, когда мы прилетели с юга? В тот раз все и получилось, точно! Ника, бочонок мой ненаглядный, а давай на пару рожать! Ты сегодня попроси своего Козыря тебе пацана заделать, будет нашей дочурке невеста. Вместе их выходим, выродим, вырастим... давай, а?

- Да ну тебя, Гулька, скажешь такое... при людях.

Супруга Козырева - Вероника Георгиевна, или Ника, как ее звали все близкие, "при людях" произнесла с неправильным ударением и такой интонацией, с какой в прошлом веке господа говорили "чела-авек" - таким характерным было тогда обращение к прислуге.                           

- Часто у вашего мужа бывают сердечные боли? - поинтересовалась Вера у Козыревой. Ей показалось, что та не расслышала вопроса, поэтому посчитала нужным объяснить. - Только что у Анатолия Виленовича был приступ, слава Богу, ничего страшного. Мы оказали ему первую помощь.

- Пить надо меньше... - жена была больше занята состоянием гуся, нежели мужа. - Ты его где покупала? Сегодня, да? А где они сейчас?

- В бане, - ответила Айгуль. - Мы по пути на колхозный рынок заскочили, у одной татарочки буинской сторговали. Перед тем они выпили немного, всего граммов по сто.

- Это в бане она ему оказывала первую помощь? - Козырева уставилась на Воскресенскую, рассматривала с интересом, не скрывая, что оценивает и что оценка явно ниже удовлетворительной. - Ну-ну.

Между ними сразу установились молчаливые и вполне определенные отношения. Ника решила, что Вера - очередное увлечение ветреного Козырева, а одновременно просительница (пусть и не для себя просит, для приюта). Случай же с Айгуль в глазах Козыревой рисовал Воскресенскую чем-то вроде домашней целительницы при богатой барыне.

- И всем вы диагнозы так с ходу ставите? - Козырева говорила без неприязни, она мужа к прислуге не ревновала. - У меня, знаете, милая, после Испании голова вечерами стала побаливать.

Вера выдала диагноз: гиподинамия плюс избыточный вес, разделенные на недостаток позитивных эмоций. Повышенное давление пишем, а в уме - ах ты, барыня наша, больше двигай попой! Помимо хождения по магазинам и салонам красоты, займись чем-нибудь серьезным. Но этого Вера вслух не сказала. Внешне Козырева, эта колобок-Коробочка, ей даже понравилась. Она увлекалась парфюмом, макияжем, бижутерией и яркими туалетами до такой степени, что почти не оставляла собеседнику возможности заметить ее комплексов по поводу комплекции. Чрезмерность во всем - в естественных объемах и в искусственных украшениях - все было настолько преувеличенным, что даже уже казалось неким собственным своеобразным стилем.

Козыревой гостью никто не представил, и пришлось Вере самой объяснять, кто она такая и почему здесь оказалась. Выяснила заодно, что Козырев не утруждает себя разговорами с женой и о своих делах, знакомствах и намерениях дома не распространяется. Во всяком случае, Ника в первый раз услышала о телемарафоне, детском приюте и вообще о Воскресенской. Дальше этого гостья ее не заинтересовала и Козырева все внимание переключила на последовательность кулинарных процедур.

Готовить гуся к отправке в духовой шкаф она не доверила никому, Айгуль с Верой остались на подхвате. Веру такое отношение не оскорбило, наоборот, даже открыло некоторые преимущества. С Никой можно было теперь много не разговаривать, достаточно было лишь покорно исполнять ее мелкие поручения: очистить луковицу, провернуть свежих сухариков через мясорубку - для панировки.

Вместе с тем уготованная Козыревой для Веры роль бедной просительницы еще сблизила их с Айгуль, которая, не являясь законной супругой Эрика, барыни из себя не строила, более того, в разговоре то и дело намекала на свое трущобное происхождение. Одета она была, в отличие от расфуфыренной Козыревой, просто и небрежно, хотя сразу чувствовалось, что на ней только дорогие и стильные шмотки.

Из бани вернулись Козырев с Эриком и молча разошлись по своим комнатам - отдохнуть до ужина. Стол в гостиной был накрыт, но приходилось дожидаться гуся, Ника просила всех подождать еще минуть двадцать.

Начинало смеркаться, и Вера стала беспокоиться за сына. Она не решилась об этом кому-то говорить,  просто сказала, мол, хочется прогуляться одной. Одной действительно хотелось побыть. Прежде всего для того, чтобы разобраться в своих мыслях и ощущениях... Что-то я расслабилась, так недолго потерять над собой контроль. Подумаешь, голого мужика увидала! Ведь не нарочно, ведь надо было оказать первую помощь. Сердце у него действительно чуть не выпрыгнуло, бедное. А лечить я могу только на положительном эмоциональном фоне, поэтому неудивительно, что в каждого своего пациента мне приходится немножечко влюбиться. Кстати, вот и с бывшим своим мужем Андреем Вознесенским (казанским тезкой московского поэта) роман начинался с поставленной ему в станционаре клизмы...

Вера вздрогнула, услышав сзади торопливые шаги. В бору уже было довольно темно, а вечерний лес всегда слегка пугает своей тишиной. Воскресенская обернулась. По тропинке ее догонял запыхавшийся Козырев.

- Зачем вы встали, Анатолий Виленович? Вам непременно нужно сейчас полежать. Да и простудиться можете после бани.

- Ничего, я тепло одет, мне нужно с вами поговорить, - Козырев приблизился и пошел рядом, она взяла его под руку. Вера Христофоровна, мне нужно с вами серьезно поговорить. К сожалению, прямо сейчас не могу открыть всех деталей нашего разговора с Эриком, но речь шла именно об этом...

- Я почувствовала. Он вам угрожал?

- Скажем так: намекал. Намекал, что меня закажут... Тут очень многое придется объяснять, но прежде всего я должен вас предупредить: вы можете ввязаться в очень большую и опасную игру, поэтому хорошо подумайте, Вера Христофоровна.

- Как раз только что об этом думала, - Вера остановилась, чтобы заглянуть в его глаза, потом снова двинулась по тропинке. - Вы извините меня, Анатолий Виленович, но такая дача, машина и все остальное... не оставляют никаких сомнений в вашей двойной жизни. Впрочем, я и не верила, что современный руководитель крупного АО может сегодня у нас работать... как бы это сказать... Одним словом, у каждого бизнеса есть тень.

- Разумеется, в определенных пределах, - Козырев говорил спокойно, как о само собой разумеющемся. - Тем более, в бензиновом бизнесе остаться чистеньким нельзя, нефть, знаете ли, "черное золото".

- Анатолий Виленович, простите за откровенность. Это мафия?

Козырев не ответил. Не то что ушел от ответа, но сразу стало понятно, что нечего и спрашивать.

- Вы имеете отношение к организованной преступности? - Вера не успела до конца проговорить вопрос, как уже сама поняла всю его риторичность и ненужность. - Значит, вы с Эриком не только друзья детства, но и партнеры по темному бизнесу? Надеюсь, крови на вашей совести нет?

- Вы ясновидящая, что же спрашиваете, - Козырев был рад наступившим сумеркам, которые все больше и больше скрывали его лицо, так было легче говорить. - Этот клубок настолько запутан, что сам не знаешь, в чем замешан, а в чем невиновен, где правда, а где ложь, где добро, а где зло. Если мы мафия, то почему нас не ловит милиция? Да потому, что давно уже все перепуталось - кто кого ловит, а кто кого покрывает. Мы помогаем милиции, они работают на нас... С госчиновниками и бизнесменами и того запутаннее. Вот я, например, и чиновник, руководитель предприятия с долей госсобственности, и предприниматель, поскольку всем приходится крутиться, и даже общественный инспектор ГАИ, даже милицейскую корочку имею... И все так... Так кто же мафия, не понимаю, где она? Знаю только одно: мы хотим порядка, чтобы все имели работу и средства к нормальному существованию. Возможно, это не очень вяжется с представлениями о всеобщей справедливости.

- Право сильного?

- Большие деньги не подчиняются большевистским законам: поделить на всех, чтобы поровну, - Козырев усмехнулся. - Так и только распылишь по мелочи и проешь - и нет денег. А они должны работать. Как вы понимаете, я не зря штудировал марксов "Капитал". Но теперь я хотел о другом... Вера, ты теперь мне очень нужна. Не могу открыть тебе содержания нашего разговора с Эриком, приведу лишь его результат: я серьезно наступил на мозоль не только своему другу детства, но и зацепил интересы тех, кто за ним и над ним. А этого в мире больших денег не прощают.

- Что же я должна делать? Замаливать ваши прегрешения, вымолить прощение?

- Можете называть это консультант или еще как-нибудь... Но вы должны мне предсказать точную дату и место.

- Видите ли, Анатолий Виленович, я представляла свою роль в другом, - Вера остановилась. - Да, я хотела вас предупредить. В надежде, что вы задумаетесь о своей жизни... и приближающейся смерти. Измените свою жизнь или хотя бы отношение к ней. Познаете, что со смертью - не все кончается для тебя, а все только начинается! Да, я хотела вас предупредить. Не обижайтесь на жестокие слова: я хотела приготовить вас к возможной гибели. Если вы правильно осознали бы суть перехода в иную реальность, то смогли бы изменить себя. Как правило этого достаточно, чтобы вокруг изменились и обстоятельства, иногда это изменяет целиком весь путь, судьбу, открывает новые варианты и даже отвращает исход... Это один из способов реально влиять на будущее. Вот что я хотела вам открыть, а не поступить к вам телохранителем. Тело меня меньше всего интересует...

Она снова вспомнила его в бане. Нет, я все не то ему говорю. Да и бесполезно говорить. Он ждет, что я ему стану предсказывать готовящиеся на него покушения?

- Душа... Понимаю, Вера Христофоровна, вы озабочены спасением моей души? - Козырев снова перешел на "вы". - Что ж, неплохое утешение для тела, с которым предстоит расстаться.

- Не мне, а вам нужно спасать свою душу... Все это для вас лишь красивые фразы, по-другому я сказать не умею, но это правда. И потом, Анатолий Виленович, я вовсе не Ванга, с которой высшие силы говорили напрямую и передавали ей слово в слово. У меня же больше интуитивных догадок, озарений, картинок, смысла которых мне никто не объясняет... Но даже Ванга давала только восемьдесят процентов точных предсказаний. Мне, чтобы быть уверенной хотя бы на сорок, нужно владеть по возможности полной информацией о человеке, привлекая для этого и натальную карту, и диагностику кармы, одни словом, проводя целое расследование. Но даже в этом случае может так оказаться, что я сумею предсказать, когда уже поздно будет предотвратить.

- Я и не жду от вас стопроцентных гарантий, - Козырев повернул ее к себе, осторожно приобнял. - Каким бы ни был результат, начинайте свое расследование, миссис Холмс.

Вера испуганно обернулась по сторонам, темнота сгущалась все больше. Сквозь стволы сосен со стороны Волги просвечивали догорающие угольки заката - солнце село по-осеннему рано. Казалось, сумерки следят за ними, впрочем, в сумерках всегда так кажется...

- Кстати, а почему вы сегодня без охраны? Где ваш Филенчук?

- Охраны не требуется, мой водитель Миша, как и водитель Эрика, знают свое дело отлично. Не бойтесь, за мной вряд ли уже начали охоту, самое худшее еще впереди.

- Так о чем же таком вы говорили с Эриком? Меня не интересуют детали сделки, которую он вам предлагал, подробности оставьте в тайне, мне нужна только фраза, которую он произнес, после чего с вами случился сердечный приступ.

- Да никакой фразы конкретно не было, - Козырев тоже оглянулся по сторонам, хотя все равно плохо видел в темноте. - Мы не первый день знаем друг друга, оба понимаем одинаково, о чем идет речь. Когда на кону очень крупный банк...

Тут Козырев замолчал, увидев в тени ивовых зарослей... Они уже дошли до берега Волги, когда совсем стемнело. С другого берега им весело помигивали огоньки деревни Матюшино... Но эти два огонька были не на том берегу, а на этом, и они приближались.

Впрочем, все быстро объяснилось. Эти огоньки оказались сигаретами. Они столкнулись на тропинке с возвращавшихся от берега Славика с Аликой.

* * *

Ужинали при свечах, что было красиво, но не совсем удобно. Дешевые парафиновые свечи в тяжелых дорогих подсвечниках оплывали, коптили, но света давали мало. Стеариновых не было, какие уж достали, объяснила гостям Козырева.

Она восприняла как личное оскорбление то, что Вера отказалась попробовать ее гуся. Но Воскресенская осталась непреклонной и ела только овощи, пила лишь колодезную воду… Признаться, я отвыкла уже сиживать за таким столом, другая бы на моем месте нажралась бы на халяву всего вкусненького – а мне уже ничего такого не хочется. Странно, с возрастом пропадает желание чревоугодничать. Во время ужина она больше молчала, односложно отвечая на вопросы Айгуль.

Та все не могла успокоиться, известие о беременности для Айгуль решительно перевернуло. И теперь она интересовалась только тем, что полезно будущему сыну (она уже успела убедить себя и всех вокруг, что носит именно сына) или вредно. Поэтому вина она с Козырихой пить не стала, но и по вегетарианскому пути Веры не пошла - для мальчика, чтобы он рос, необходимо мясное, считала она. Кстати, и Славику она подкладывала гусиные куски пожирнее, как мама Вера ни протестовала.

Ничего, мама Вера! – успокаивала она. – Мальчику нужно больше кушать, он еще растет.

А Славик все больше и больше огорчал маму. Мало того, что он, как выяснилось, снова курит, хотя два года назад, когда его так же застукали с сигаретой, клялся, что никогда больше в рот не возьмет эту гадость... Теперь он с удовольствием ел и мясо, и даже от вина не отказался. Вере говорить ему через стол было неудобно, а на ее выразительные взгляды он никак не реагировал - просто пил и ел, почти под прямым углом склонившись к сидевшей рядом Алике. Они все время шептались о чем-то своем и прыскали с набитыми ртами.

Беседа за столом не клеилась, рассыпалась на мелкие междусобойчики. Наконец, ближе к окончанию застолья, инициативу захватил Эрик, переключив общее внимание на свой разговор через весь стол с Воскресенской.

- Вера Христофоровна, можно вас попросить? Коль уж вы были так любезны, что сообщили нам радостную весть, то не откажетесь ли вы и в дальнейшем оказывать шефство будущей маме? - длинные, правильно построенные фразы давались Эрику, толковавшему большей частью по фене, с некоторым трудом и выглядели неестественно. - Прежде всего, не откажитесь принять от нас знаки благодарности. Какой бы вы хотели получить подарок?

- Не знаю... Простите, Эрик Хайдарович, но я не понимаю, за что мне подарок. Для меня увидеть, беременна ли женщина, не составляет никакого труда - просто мое зрение так натренированно, - Вера не хотела развивать свою мысль, но по привычке все же ударилась в объяснения. - В этом нет ничего феноменального, любой человек, упражняясь в определенной технике, может изменить свой угол зрения, научиться смотреть на мир в таком ракурсе, что будет видеть ауру.

- И все же, как я понял, вы не только ясновидящая, но и народная целительница. Я прошу лишь о том, не могли бы вы консультировать Айгуль о свойствах трав, которые нужны, порекомендовать упражнения.

- То есть вы мне работу предлагаете?

- Как хотите, считайте. Или работу, или обычные для женщин... - Эрику не хватило словарного запаса, поэтому он придумал свое определение, - приятельнейшие отношения. Но в любом случае, без вознаграждения или благодарности в иной форме вы не останетесь, я обещаю.

- Спасибо за доверие. Вы говорите, консультантом? - Вера коротко взглянула на Козырева, только ему понятно улыбнулась... Да, это очень здорово я сегодня сюда приехала. На сегодня что-то много деловых предложений. Будь немного раскованнее, общительнее. - Консультантом или подругой, меня оба варианта устраивают, если сама Айгуль не возражает. Могу гадать, ставить диагнозы, разрабатывать индивидуальные диеты и гимнастические комплексы.

- Вот здорово! - Айгуль была благодарно Эрику за этот разговор, сегодня он был на удивление любезен. - Верунчик, после бани ты нам погадаешь?

- Хорошо, только вот в баню прямо сейчас я сама не пойду и тебе не советую. Дай хотя бы час желудку на переваривание гуся. А потом с тобой вместе пойдем, я тебя самомассажу буду учить, хорошо?

Гуся она напомнила не вовремя, Козыриха встала из-за стола обиженной. Кроме того, теперь ей не с кем было идти в баню, и она потащила с собой Алику, как та ни упиралась. Нахальная девчонка даже напоследок не смогла удержаться от демонстрации взрослым своей независимости.

- Не хочу я с тобой париться, ты в бане слишком много места занимаешь. Я лучше со Славиком пойду...

Но пошла все-таки с матерью. Потом пошел Славик с дядей Сашей, и тоже поначалу сопротивлялся. Но мама Вера настояла: мальчику полезна парная. Сама она устроилась с Айгуль возле камина и весь вечер рассказывала ей о разных методах предсказаний и гаданий. И так сама увлеклась, что очнулась, когда в баню идти уже было поздно.

Глава шестая

В понедельник утром Козырев вызвал Филенчука и предупредил, что есть очень важный разговор, не терпящий отлагательства. Однако его пришлось отложить до самого вечера: весь день был расписан настолько плотно, что не нашлось для Фили и двадцати минут.

Прежде всего нужно было решить ряд неотложных производственных вопросов - обычная "текучка". Анатолий Виленович любил эти мелкие проблемы и даже затруднительные ситуации, из которых без него подчиненные не могли найти приемлемого выхода. А он на оперативках выслушивал объяснения руководителей служб и подразделений, как правило, о том, почему то или иное распоряжение не могло быть выполнено, и находил решения проблем практически мгновенно. Подчиненные только руками разводили: мол, как у вас, Анатолий Виленович, все так просто получается!

А ответ был прост: никто из подчиненных не хотел брать на себя ответственность, отвык действовать самостоятельно, ждал указаний начальства. И Козырев не скупился на указания, не ленился влезать во все мелочи производственной деятельности на своем предприятии, хотя понимал, что вся эта "текучка", если подойти с умом, вовсе не его дело, а заместителей. Просто не надо их так опекать. Понимал, но продолжал руководить по старинке, замыкая все важные и практически любые мелкие решения на собственной персоне. Кроме того, оперативки по понедельникам до обеда, прием посетителей после обеда - все это встряхивало, помогало собраться. Действовало, как наркотик, заряжало на всю рабочую неделю.

Как только ушел последний посетитель, Анатолий Виленович уже привычно набрал номер телефона детского приюта, однако с огорчением узнал, что Воскресенская сегодня отпросилась рано. За ней заехала какая-то неизвестная красавица на белоснежной иномарке и они отправились по делам. Козырев догадался: Айгуль.

Проведенный на даче уик-энд, двухдневное общение наедине и в компании близких людей незаметно сблизило Веру и Козырева, у них появилась "своя тропинка к берегу", своя тайна, понятная лишь им двоим - Анатолий Виленович считал, что все это очень важно. То, что он сегодня не увидит Веру, показалось ему невероятным, за два дня он привык, чтобы она была рядом...

* * *

Айгуль заехала за Воскресенской в понедельник, когда в приюте только закончили кормить детей обедом. Вера закончила дневной осмотр больных, всем дала нужные отвары. После тихого часа она хотела поговорить с одним парнишкой, самым старшим среди подростком, отчаянным забиякой и выдумщиком Эдиком. Она пыталась объяснить, что никак не может, что сейчас занята, но Айгуль, похоже, никогда нигде не служившая, решительно не понимала, почему нельзя уйти с работы в любое время, когда захочется. Тем более, если им назначила время частный мастер.

- Верунчик, ну быстрее, быстрее! Я же тебе говорила, Роза - это такой человек, у нее жены правительства одеваются.

- Погоди, Айгуль, а почему ты в женскую консультацию не сходила?

- Почему, почему... Я забыла!

- Как ты могла забыть, ведь мы с тобой договаривались.

- Я забыла, что имею дело с ясновидящей. Как ты сразу догадалась, что я не пошла в консультацию?

- Тут ясновидение не при чем. Если бы ты сходила туда, то прямо с этого бы разговор начала, - Вера покачала головой. - Ведь Эрик Хайдарович мне не верит.

- Эрит он или не эрит, мне-то что за дело? Не хочу я перед врачами на кресле раскорячиваться. Ну, подтвердят они, станут срок устанавливать... А зачем мне срок? Мне же декретный отпуск ни к чему, все равно сижу дома. Да я и сама знаю срок. Месячные у меня в Испании кончились, а как приехала, то сразу с Эриком... - Айгуль решительно взмахнула назад завитую челку. - Зачем мне их консультация, мне твоих слов достаточно. Я теперь, подруженька, только тебя слушать буду. Ой, караул! Опоздаем к Розе!

- Айгуль, милая, ну что ты еще придумала? Мы вчера с тобой обо всем довогорились, что не надо мне никаких подарков.

Вера стушевалась от ее напора, стыдно (как-то неудобно) было объяснять, что получать подарки ей просто неудобно (стыдно как-то)... Ой, да ладно комплексовать! Я же ее не просила, она сама предложила. Тем более, Айгуль все равно с задуманного не свернешь, можно и не пытаться.

- Это не подарок, а благотворительность в пользу телемарафона. Я сказала, что одену тебя к прямому эфиру, как принцессу Диану, и я сделаю, - Айгуль радостно рассмеялась, предвкушая удовольствие, с каким она будет смотреть по телевизору на Воскресенскую. - Сама же призналась, что одеть нечего? А Эрику это ничего не стоит.

- Пусть лучше он приюту тогда поможет, а не на меня деньги тратит.

- На тебя трачу я. А на приют мы его еще с тобой раскошелим, подружка!

При всей своей наглой самоуверенности, Айгуль подкупала какой-то ребячливостью, бесшабашностью... Впрочем, мне не стоило бы обольщаться, передо мной обыкновенная самка, хищница. Мои симпатии к Айгуль возникли сразу, как только я увидела ее беременность - обычное отношение к потенциальной пациентке. Она с наслаждением потратит деньги незаконного супруга на меня, малознакомую приятельницу, потому что просто от рождения не жадная, никогда не придерживалась только собственной выгоды. Легкомысленная очаровательная пантерочка.

Вера пошла отпрашиваться у Рамзии. Собственно, она могла уходить куда угодно и когда нужно, не докладывая заведующей, более того, Рамзия сама настаивала, чтобы Воскресенская всегда поступала так, как считает нужным. Но тем не менее, заведующую очень обрадовало известие, что Вера едет к известной модельерше насчет костюма для телемарафона. Едет с потенциальной спонсоршей их приюта.

- Правильно, Верка, - одобрила Рамзия-ханум, - не тушуйся, раскрути ее на пару тысяч!

- Ты с ума сошла... В общем, пошла, до завтра.

За рулем белой "Ауди" Айгуль сидела сама, и Вера страшно за нее боялась. Дело в том, что минувшие выходные, которые они провели у Козырева на дачи, оказались последними погожими деньками этой осени. А с понедельника начались погодные мерзости по полной программе, дождь со снегом, северный ветер, страшный гололед. Хотя и без всего этого водить машину по улицам Казани - дело нервное и хлопотное. Тем более, для беременных женщин.

Впрочем, Айгуль нервничала не из-за пробок и не из-за незнания дорожных знаков (она на них даже не смотрела), а просто боялась опоздать к Розе. Ведь Роза была не просто портниха. У нее шили себе наряды только лучшие дамы местного бомонда. Самой Айгуль ее телефончик перепал от Козырихи, однако даже ее рекомендаций оказалось недостаточно, чтобы попасть на прием к знаменитой модельерше. Айгуль с большим трудом добилась расположения Розы и теперь не хотела, как она выражалась, лажануться.

- Она всего нам выделила тридцать минут, - жаловалась Айгуль, подгоняя сиреной впереди идущую "копейку". - К Розе не опаздывают. А этот "чайник" ползет, словно на свои похороны... Она и прическу тебе подберет, если хочешь, и цветовую гамму - от помады до колготок. Ты будешь на экране смотреться лучше хилерши Клинтонши!

* * *

Поездка в приют отпала, Козырева это расстроило. Зато появилось свободное время для обстоятельной беседы с Филенчуком. Тот, надо сказать, уже начал обижаться, почувствовав, что с появлением Воскресенской у шефа не стало хватать времени для общения "за закрытыми дверями" - так они называли минуты, а иногда часы, которые проводили вдвоем в маленькой комнатке отдыха, куда вела замаскированная под стеновые панели дверь в служебном кабинете Козырева.

Филенчук отликнулся на зов по селектору коротким "иду" и тут же появился на пороге Козыревского кабинета. Секретарша Леночка заглянула в щелку двери:

- Анатолий Виленович, вас нет ни для кого? Или с кем-то нужно соединить?

- Ни для кого. Прямой телефон поставь на автоответчик. Всем говори: уехал в избирком, будет через час.

Филенчук закрыл за Леночкой дверь на ключ, потушил верхний свет в кабинете и направился по светящейся тропинке на полу к приоткрытой секретной дверце в комнату отдыха. Здесь они уселись друг напротив друга в удобных креслах и с минуту молчали, настраиваясь на внутренний ритм повисшей над ними тишины.

- Ну, как наши предвыборные дела?

- На телевидении большие продвижения, я уже сценарий у них читал, - Филенчук для верности заглянул в свой блокнотик, но в его каракулях и сокращениях не только кто-нибудь посторонний, но и он сам, кажется, не мог бы разобраться. Шпионская привычка кодировать смысл до той степени, пока код не "пожрет" самый смысл зашифрованного. - Они, конечно, хотели бы вам показать, но вы в последние недели стали совершенно неуловимы.

- Филя, давай на ты, нас все равно никто не слышит. Скажи честно, ты уверен, что мы выиграем выборы?

- Почти уверен, но есть один вопрос, который нужно серьезно обсудить.

- Так давай сразу с вопроса, я ведь не девочка, чтобы меня обхаживать и разогревать, - Козырев привычно полез в бар, но не донес бутылку до стола, наткнувшись на взгляд Филенчука, снова спрятал коньяк. - У меня тоже один вопрос к тебе, и тоже очень серьезный: это твои ребятки наводят контакты с людьми Эрика?

- Вы сами просили разобраться по делу убийства Коновала.

- Я просил на "ты". Но ты уверен, что его убрали люди Эрика?

- Могу и фамилию назвать. Муртазин Зиннатулла Рустемович. Быки его по погонялу больше знают - Мурзик. И даже в курсе, за что конкретно он Коновала завалил, - Филенчук снова заглянул в блокнот, только чтобы не смотреть в сторону шефа. - Вкратце, история такова. Коновал на его телку по ошибке залез, сразу не разобрал, с кем связался, да еще начал права качать. Приведи, мол, ко мне своего пацана, я ему все популярно распишу... Вот тот и пришел. Подождал его у кабака и пристрелил.

- Эту историю я уже слышал, Эрик вчера рассказал.

- Только вся эта история больше на легенду смахивает, - Филя закрыл блокнот. - А не рассказал тебе Эрик, что Коновал просто не тем, кому надо, дорогу перешел? Узнал, что в Макаровке - это такая деревенька за Караваевым и Кадышевым - есть некий сарайчик за одним частным заборчиком. А в том сарайчике - целый склад левой водки. Сарайчик этот ничейный, в смысле, бабке одной принадлежит, а "крученка", что там хранится, к Эрику ведет...

Козырев выслушал Филенчука молча, внимательно разглядывая своего зама. Тот был невозмутим. Не поймешь, то ли он ведет свою игру, то ли честно отрабатывает солидный оклад. Анатолий Виленович все же достал из бара бутылку, плеснул себе коньяку на донышко толстостенного бокала. Филе предлагать не стал.

- Любопытная информация. Она тебе от своих гэбистов перепала? Или сам Мурзик рассказал? - Козырев разглядывал коньяк на просвет, все предметы преломлялись сквозь блики янтарного чайного цвета. - Тебе,