|
БИОГРАФИЯ
Алешков Николай Петрович – ровесник Победы. Родился 26 июня 1945 года, то есть через два дня после великого парада на Красной площади. Его отец, Алешков Пётр Фёдорович, потомственный сельский кузнец, участник финской кампании и Великой Отечественной войны, вернулся после тяжёлого ранения в 1943 году в родную Орловку (село в Челнинском районе Татарской АССР, где поэт и появился на свет). Шесть послевоенных лет отец был председателем сельского Совета, потом снова вернулся в кузницу. Мать, Алешкова Марина Лаврентьевна, – простая колхозница, неграмотная, но мудрая женщина. Духовное пробуждение будущего стихотворца начиналось с её колыбельных песен и старинных народных сказок. В семье было пятеро детей, Николай – предпоследний. И единственный, кому приспичило вдруг писать стихи. Первые робкие строчки у него появились в 12-13 лет. Десятилетку он закончил с мечтой стать журналистом. И стал им – ещё до армии был принят в редакцию районной газеты на должность выпускающего. Служил три года в Московском округе ПВО в звании рядового. После армии пытался учиться на журналиста в Казанском университете, но бросил его, ибо больше привлекала практическая работа в газете. Была пора странствий. Жил, работал корреспондентом различных газет в Казани, на Южном Урале, в Москве. В 1972 году вернулся на родину, в Набережные Челны – полагает, что навсегда. Хотя охота к путешествиям осталась и по сей день. Литературным творчеством всерьёз занялся после 30 лет. В 1976 году поступил на заочное отделение Литературного института им. А. М. Горького, где занимался в поэтическом семинаре Николая Николаевича Сидоренко (у него в своё время учились Рубцов, Шкляревский, Ольга Фокина). Закончил Литинститут в 1982 году. Вспоминает этот вуз с благодарностью. В Литинституте были замечательные преподаватели. На курсе учились талантливые ребята. С некоторыми однокурсниками Алешков дружит и сейчас. Творческая атмосфера в Набережных Челнах того времени тоже способствовала литературному взрослению. КамАЗ собрал здесь много замечательного народу, в том числе начинающих поэтов и прозаиков, которые организовали в 1971 году литературное объединение «Орфей». Оно в семидесятые и восьмидесятые годы весомо заявляло о себе публикациями в журнале «Новый мир», в издательстве «Молодая гвардия». В «Орфее» Николай подружился с Валерием Суровым, Русланом Галимовым, Георгием Сушко, Евгением Кувайцевым, Иваном и Павлом Юлаевыми, Инной Лимоновой, Петром Прихожаном, Верой Арямновой, Владимиром Гофманом, Юрием Кучумовым. Ныне «иных уж нет, а те – далече». «Орфеевцы» были требовательны к сочинениям друг друга, и это оттачивало перо. А с «орфеевцами» часто общался известный казанский поэт Николай Беляев, с которым Алешков знаком с 1968 года. И благодарен судьбе за то, что для него в Казани многие годы существовал ещё и «беляевский семинар». У Николая Беляева многие учились умению расслышать, понять и принять разные поэтические голоса, интонации и традиции. Лишь бы эти голоса не звали «по ту сторону гуманизма», как говорит подлинный русский интеллигент Беляев, вернувшийся в родную Казань после собственной «одиссеи», связанной с постперестроечным безвременьем. Николай Петрович считает, что ему везло в жизни на хороших людей. Нельзя не упомянуть в их числе и Разиля Валеева. Он три года руководил в Набережных Челнах писательской организацией, а Алешков работал там литературным консультантом. Это были самые плодотворные годы в жизни челнинских литераторов – и татар, и русских. Именно в этот период Николай Петрович довольно активно занимался переводами с татарского, башкирского, чувашского, армянского языков. А первая книжка его стихов вышла в 1983 году. Всего же книг у поэта десять: 1. «Запомни меня счастливым» (стихи, Казань, Таткнигоиздат, 1983 г.); 2. «Орловское кольцо» (стихи и поэма, Казань, Таткнигоиздат, 1988 г.); 3. «Лимит» (стихи в сборнике «Мужской разговор», Казань, Таткнигоиздат, 1993 г.); 4. «Дальние луга» (книга избранных стихотворений, Набережные Челны, Издательство «Светоч»,1995 г.); 5. «Это в Тарловке было» (краеведение и публицистика, Набережные Челны, Издательство «Светоч», 1996 г.); 6. «Вопреки» (стихи, Набережные Челны, Издательский дом «Стрежень», 2003 г.). 7. «Сын Петра и Мариши» (книга избранных стихотворений и поэм, Казань, Таткнигоиздат, 2005 г.). 8. «Свет небесный» (книга стихотворений, Москва, издательство «Московский писатель», 2007 г.). 9. «С любовью и нежностью» (избранная лирика, Казань, Таткнигоиздат, 2010 г.). 10. «От сердца к сердцу» (стихи 2007-2011 г., Казань, ПИК «Идел-Пресс», 2012 г.). Что ещё вспоминается в связи с Набережными Челнами? Николай Петрович гордится тем, что участвовал в возведении родного города и в создании его творческой атмосферы. Десять лет он работал диспетчером на стройке. Более двадцати лет (в общей сложности) руководил городским литобъединением «Орфей». Но основными своими профессиями считает всё-таки журналистику и работу редактора. А поэзия – это призвание. Алешков не сторонник принципа «Ни дня без строчки!» Ему милее другой девиз: «Пиши только тогда, когда не можешь не писать». В настоящее время работает главным редактором литературного журнала «Аргамак. Татарстан» (учредитель ОАО «Татмедиа»). Публикации: стихи, а также публицистические материалы Н. П. Алешкова в разные годы (1970 – 2009) публиковались в журналах «Новый мир», «Волга», «Студенческий меридиан», «Идель», «Аргамак», «Наш современник», «День и Ночь», «Подъём» (Воронеж), «Немига литературная» (Белоруссия), «Простор» (Казахстан); в коллективных сборниках, издававшихся в Москве и Казани; в альманахах «Поэзия» и «Истоки» (издательство «Молодая гвардия»), в альманахе «Сихоте – Олимп» (Дальний Восток), в альманахе «Арина» (Нижний Новгород), в альманахе «Коростель» («Письма из России), в еженедельниках «Литературная Россия» и «Пульс» (Болгария), в газетах Татарстана, Орла, Костромы, в «Общероссийской литературной газете», издающейся Международным Сообществом писательских союзов. Критические и хвалебные отзывы о своих публикациях и книгах поэт никогда не собирал, хотя они были. Из тех, кто так или иначе откликался в печати на произведения Алешкова, он помнит Степана Щипачева, Марка Соболя, Николая Сидоренко, Николая Старшинова, Николая Беляева, Александра Боброва, Николая Рачкова Рафаэля Мустафина, Разиля Валеева, Геннадия Морозова, Николая Перовского, Марьям Ларину, Наталью Вердеревскую, Ларису Полякову, Веру Арямнову, Рамиля Сарчина. В 2005 году стал лауреатом литературной премии имени Г. Р. Державина за книгу избранных стихотворений и поэм «Сын Петра и Мариши». Награждён юбилейной медалью «20 лет Победы над фашистской Германией» (1965 г.), медалью «За заслуги в области культуры» (2005 г.), почётным знаком «Ударник строительства КамАЗа» (1987 г.), медалью «За заслуги перед городом Набережные Челны», медалью в честь тысячелетия города Казани. В декабре 2009 года стал лауреатом Всероссийской литературной премии «Ладога» имени Александра Прокофьева за книгу стихотворений «Свет небесный».
СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
Ты жива ещё, моя старушка? Сергей Есенин Поэтов в России любят только после смерти. Из Интернета Вернуть соловьиные годы, упасть в луговую траву!.. Хотелось любви и свободы, хотелось в Казань и Москву из Богом забытой Орловки. Вперёд! И Казань, и Москва капканы свои и уловки расставили – выжил едва. Вернулся, аж мать не узнала, смурным из незваных гостей. Чьё солнце тебя обжигало, чей холод прошиб до костей? Родная! Ни солнце, ни вьюга меня не свалили бы с ног, я сам из похмельного круга сбежал на орловский порог. В столицах чужие бульдоги российскую славу пасут. Рванёшься по скользкой дороге – всю душу тебе растрясут. Завистники эти цепные, гранёным стаканом звеня, а с ними и девки срамные портвейном «лечили» меня. Тебе не расскажешь об этом, но я занесу на скрижаль вослед за великим поэтом слезы материнской печаль. Я вырвался из круговерти! Спас матери иконостас. И кто там кого после смерти полюбит – неважно для нас…
УРОКИ РУССКОГО Самовар остывал неохотно. И беседа, как речка, текла. А лиловые сумерки плотно опускались на крыши села. – Ночевать-то оставишь, Мариша? – На ночь глядя, куда ж ты пойдёшь?..
Вот и жизнь пролетела, а слышу на два голоса «оканье» сплошь: – Понесёт – не догонишь на паре, – о подружке судачат они: наша мама и тётенька Варя, наша гостья из дальней родни. Мне давно уж пора за тетрадки. Завтра в школу. Что ж, делаю вид… Не могу не подслушать украдкой – тётя Варя опять говорит: – Пусть Петруха поправит тычинник – в огурешнике вашем дыра. – Сам-то в кузнице. Борька починит или Санька – обоим пора. – Трудно с ними? Семья-то большая: трое неслухов, пара невест. – Нет! Живём, никому не мешая – Бог не выдаст, а нехристь не съест.
Чашку чая с гостинцем откушав, я залезу на тёплую печь. Пусть вливается в детскую душу деревенская русская речь. 20.12.12
МАМИНА ГОДОВЩИНА Жизнь моя, ты не поле для битвы! Отсвистели мои соловьи! Уважаю чужие молитвы, уповаю всегда на свои.
Каюсь – редко со свечкою в храме с прихожанами вместе стою, чтоб Христу и покойнице маме за судьбу поклониться мою.
Понапрасну я их не тревожу, но и совесть не зря ворошу. Я прошу только милости Божьей, а у мамы прощенья прошу.
Только к старости понял я, «неслух», всю печаль материнской слезы, потому, может быть, и воскресну от Христовой росы. 11.12.12
* * * Кавалергарда век недолог… Булат Окуджава По небу полуночи ангел летел… Михаил Лермонтов
Дантес – кавалергард. Кавалергард – Мартынов. И длителен их век, и безмятежны дни. Осанка, гордый взгляд в потомках не остынут. Дуэльный кодекс чтя, погибли не они.
Они хотели жить, они имели право в соперника стрелять, коль поединок свёл. Стоять за честь свою – смертельная забава. И Пушкин это знал. Курок противник взвёл…
И после долгих мук душа поэта к звёздам – на вечный горний свет отправилась в полёт. А Лермонтов (наглец!) стрелял с улыбкой в воздух, он знал, что в небесах бессмертье обретёт.
Что ж, каждому – своё, как скажут офицеры. Меж небом и землёй – дуэлей тех барьеры.
9.12.12
* * * Русских много, Рубцов один, в ком откликнулась наша слава… А до премий и до седин доживает других орава.
Что-то странное в этом есть, и разгадка не всем знакома: у любого – родни не счесть, а Рубцов пришёл из детдома.
Безотцовщина – Кузнецов. Почему же, Россия, снова – всем счастливым и хлеб, и кров, а сиротство взыскует Слова? 8.01.13
* * * По холмам задремавшей Отчизны… Николай Рубцов
Автострада моя, автострада! Четверть века уже за рулём. Наказание или награда – по асфальту лететь напролом.
К восходящему древнему Солнцу направляю смертельный разбег. Я б хотел, пролетев горизонты, угодить хоть в двенадцатый век.
Там волшебники и великаны из тумана бредут по росе. Здесь гаишники, как тараканы, выползают с утра на шоссе.
Долог путь ли до финишной тризны?.. Вдруг из детства (пригрезилось мне?) по холмам задремавшей отчизны скачет отрок на белом коне.
Уж не я ли, двенадцатилетний, упредить захотевший беду, пастушок-коновод не последний в пятьдесят деревенском году?
Нет! Мираж! Лошадиные силы – под капотом машины моей. Рву напрасно последние жилы – не догнать мне живых лошадей. 23.07.11
ПОСВЯЩЕНИЕ ДРУГУ
«Я устал от двадцатого века…» Владимир Соколов
В сине море впадают реки. Божьи храмы зовут к добру. Я останусь в двадцатом веке, в двадцать первом я лишь умру.
Видишь, Кама и видишь, Волга продолжают вершить свой бег… Был Серебряным он недолго, век двадцатый, Свинцовый век.
Я подброшу в костёр поленья. Вот и жизнь пролетела, друг, в промежуточном поколеньи между хлёстких смертельных вьюг.
Наши батьки в граните, в бронзе иль с крестов посреди могил смотрят пристально: дети, бросьте нашу славу пускать в распыл!
Мы профукали вашу славу. Ваши внуки взрослеют, но на Кавказе спасать державу им под пулями суждено.
Поздно, друг мой, чесать в затылке. Сядь к огню, если ты продрог в междуречьи, как на развилке вековых, столбовых дорог.
Помолчим-ка давай с тобою, коль ответить не можем им. Перед ними с пустой сумою на пороге почти стоим.
Или вправду мы виноваты, что Россия трещит по швам? Над простором речным закаты злые слёзы подсушат нам…
В сине море впадают реки. Божьи храмы зовут к добру. Я останусь в двадцатом веке, в двадцать первом я лишь умру.
ИНДИЯ Тёмно-синее небо, а на небе звезда одинокая. Мне бы снова – на поезда!
К морю! Козыри – крести! Отыграюсь, шутя!.. Я бы в Индию съездил, там народ, как дитя.
Там, быть может, поэту даст Господь благодать. Но по белому свету сколько можно плутать?
И не то, чтобы возраст… Просто надо успеть в срок – ни рано, ни поздно – о заветном допеть.
Держат цепко и хватко, дух пока не взлетел, Волга, Кама и Вятка – мой последний предел.
Заслоняю от сглаза окна русской избы – к ней с рожденья привязан пуповиной судьбы.
В ней мальчишкой безусым я мечтал – Боже мой! – съездить к добрым индусам и вернуться домой…
Тёмно-синее небо, а на небе звезда одинокая. Мне бы снова – на поезда!
НАКАЗ В столицы рвётся сын, в тот муравейник, где жил и я бездомным босяком… А по спине моей дубовый веник под липовым гуляет потолком. Испив кваску в предбаннике, продолжим мы разговор о странствиях земных. Отец предостеречь, конечно, должен, но сын исполнен замыслов иных. Там лучше, где нас нет… В житейском море и я держал глазами горизонт. Казалось, что не зря с судьбою спорил и был готов не возвращаться в порт. Но молодость прошла. Следы скитаний остались позади. И блудный сын домой приехал, к маминой сметане, под шум берёз и клёнов, и осин… Идёт к закату жизнь. Но дом построен. И семена, посеянные мной, на родине взошли, и внуков трое, ласкают сердце в холод, в летний зной. Но сын твердит, что дом ему не нужен, что он найдёт призванье в городах. Поймёт ли – стать отцом, надёжным мужем превыше всех призваний, вертопрах? Его не удержать. И завтра поезд. Под веник спину подставляй, студент! Ты выбрал путь. Судьба напишет повесть. Её сюжет – небес эксперимент… Давай-ка, сын, пройдёмся после бани вдоль речки, вдоль оврага, вдоль оград. Вот церковь, где крестился твой папаня, вот кладбище, где наши предки спят. Под стук колёс лети навстречу ветру! Вот мой наказ, серьёзный и простой – нельзя менять ни родину, ни веру. Я это знал. И ты на этом стой! 18.12.12
В СТАРОМ ПАРКЕ Виктору Суворову Под ногой трава упруга, и шаги мои легки – по периметру три круга в старом парке у реки…
В старом парке много сосен, в старом парке воздух свеж. И развешивает осень грусть несбывшихся надежд.
Что ж, багрянец увяданья, он и мой любимый цвет. Уходящим – до свиданья! – помашу рукой вослед.
Пораженья и победы… А от боли не скули! Что нам годы, что нам беды, если бездну перешли!
Вдруг пригрезится такое в старом парке у реки – дескать, к вечному покою, хошь не хошь, и мы близки…
Вроде так. Но все наветы жизнь отвергнет по весне, вспыхнув зеленью на ветках в старом парке и во мне.
Ведь не зря трава упруга, и шаги мои легки – по периметру три круга в старом парке у реки…
8.12.12
«ПРОРОК» В снег ли, в дождь ли – парень с гонором – я о близких забывал. Путешествуя по городу, с кем попало, выпивал.
То весёлый шёл, то сумрачный мимо танцев и кино. Путь от рюмочной до рюмочной мне известен был давно.
Там коллегам-алкоголикам отпуская все грехи, я читал за каждым столиком гениальные стихи.
Задушевным собеседникам наливая по чуть-чуть, за Рубцова и Есенина предлагал «принять на грудь».
Объяснял им, что поэзия – Божий дар и тяжкий крест. Путь поэта – путь по лезвию, но зато до горних мест.
И сосед с похмельной рожею вдруг трезвел: «Читал же я в Книге книг, что царство Божие – цель земного бытия!»
* * * Мы вождя в могилу не зарыли, в храме не поставили свечу. Ёлками от глаз людских укрыли памятник родному Ильичу в местном санатории. И Ленин словно просит: «Ёлочка, зажгись!» Но к вождю на чистенькой аллее с четырёх сторон – не подступись. По аллее ходят коммунисты (Ленин им – основа из основ): и фронтовики, и особисты, с орденами и без орденов. Я не коммунист, но предлагаю ленинский субботник объявить. Памятник давно уж, полагаю, надо бы покрасить, обновить. Приодеть как дедушку Мороза - красный цвет Ильич любил всегда. И отступит сразу жизни проза - я вас уверяю, господа! Ёлки спилим, лишь одну оставим. Пусть в игрушках будет благодать! Хорошо б ещё товарищ Сталин рядом смог Снегурочкой предстать… Я единороссам хоть сегодня предложу участвовать в игре: пусть устроят праздник новогодний - то-то радость будет детворе. Пусть рука вождя зовёт куда-то. Пусть Иосиф щурит взгляд слегка…
Путину с Медведевым, ребята, памятников нет ещё пока. 2010 г.
ЛЕСНОЕ ОЗЕРО
1. В зеркале стылой осенней воды словно в предчувствии близкой беды, лес отражается золотом к вечеру. В сумерках вязнут скитаний следы, наши земные труды и плоды между мгновением жизни и вечностью.
Озеро! Родина! Осень-краса! Нам ли, уставшим молить небеса о сокровенном, заветном, несбыточном, ждать и надеяться: все голоса будут услышаны, если леса через какие-нибудь полчаса тьмой занавесятся – ужасом пыточным?
Вырву из тьмы на скрещеньи дорог синенький скромный осенний цветок. Как он мерцает в своей одинокости!.. Утром опять заалеет восток. С ветки сорвётся последний листок. Хватит на всех и любви, и жестокости.
2. Лесное озеро замёрзло. И по зеркальной глади льда – поверьте! – кот учёный ёрзал. Под носом рыбка. Но – беда: коту никак не расцарапать заледеневшее «стекло». И смех, и грех, едрёный лапоть! Мороз! Коту не повезло. И полыхает у котяры зеленожёлтых глаз пожар. Оголодал, видать. Недаром из Лукоморья убежал. Куда ни кинься – сплошь преграды. И сказки кончились давно. Златую цепь спилили гады, и дуб спилили заодно. Худющий, голодом кручёный (не жаль ему когтей и лап), добычу ищет кот учёный и от людей бежит стремглав…
Воспел бы я в стихах и в прозе прогулки в лесополосе, но мёрзнет муза на морозе, да и слова застыли все.
Лёд отражает облака. А снега нет ещё пока.
3. Лесное озеро оттаяло. И по зеркальной глади вод со мной на лодочке Наталия, как лебедь белая, плывёт.
И вслед за лодкою по озеру плывут, качаясь, облака, а мой ровесник Сашка Прозоров зовёт к костру издалека.
Мы молоды, нам делать нечего. Какой-то тайны ждёт душа. Мы здесь останемся до вечера, сиренью сорванной дыша.
И пусть подружки наши юные, прикрыв платком стыдливо грудь, увидят, как дорожки лунные перетекают в Млечный Путь.
И наша юность не кончается. За плёсом ухают сомы. Созвездья в вечности качаются. И лес. И озеро. И мы.
ВСЮДУ И ВСЕГДА Трещина в асфальте, сквозь неё – трава. Душу не печальте – всюду жизнь права. Голубем беспечным вырвется из рук… Я умру, конечно, – Подрастает внук. И Земля с орбиты, говорят, сойдёт, но в ветвях ракиты соловей поёт! И погаснет Солнце через тыщи лет, но горит в оконце доброй веры свет: душу не печальте – жизнь всегда права… Трещина в асфальте, сквозь неё – трава.
* * * Прогулки в одиночестве прекрасны. Сквозит предзимок в лесополосе. Я знаю – оправдания напрасны за то, что жил не так, как жили все.
Я не монах, чей подвиг непреклонен, не деспот я, чей грех непоправим. Я счастлив был, когда купался в лоне земной любви, отнюдь не херувим …
Судьбы страницы распечатай, принтер, чтоб – от и до, а не – от сих до сих… Меня Господь провёл по лабиринтам, и я стихами рассказал о них.
ИЮНЬ В нашем городе запахло свежескошенной травой. Даже бомж, седой и дряхлый, сладко крутит головой.
Солнцем дни его богаты, много лета впереди. Все печали и утраты спят до осени в груди.
БЕРЁЗЫ По закамским лугам проскакал я верхом, зрячим сердцем увидел (что может быть проще?) – два десятка подружек взбежали на холм и остались там белозелёною рощей…
НАЗВАНИЯ Осень придёт – журавлиную грусть с неба услышим. Верхняя Уча и Нижняя Русь под Мамадышем нас по тропинке в грибные леса молча проводят, словно жар-птицы, вокруг чудеса захороводят. Это берёзы, багряный пожар листьев летящих… Родина – Господа смертному дар. Верный – обрящет. Скоро и мы журавлиную грусть в небе продышим, Верхнюю Учу и Нижнюю Русь под Мамадышем чтобы увидеть…
19 МАЯ И распахнутся двери, в них сын, как ясный свет. Я сам себе не верю: Серёжке двадцать лет?
Шагну навстречу вёснам и сына обниму. И внучка с криком «Крёстный!» уже бежит к нему.
Родню лучистым взглядом окинет наш орёл и с мамой Катей рядом усядется за стол.
И вот – сирени майской букет в её руках. И благодатью райской повеет сразу – ах!
Гуляет честь по чести семья в конце весны, коль день рожденья вместе у сына и жены.
Гуляй, моя отрада, в высоком терему, ведь спрашивать не надо, где я кафе сниму –
Стоит, как на картинке (играет солнце в нём) на берегу Челнинки наш деревенский дом.
Вприсядку гости ловко запляшут – ух, держись! Благослови, Орловка, мою семью на жизнь!
Гармошка с переливом волнует кровь, звеня. Запомните счастливым, пожалуйста, меня!
* * * Рамилю Сарчину Скворцы несут дыхание весны, листает ветер мартовские святцы. Вам снятся эротические сны? И мне они, представьте, тоже снятся.
Что – возраст, если песней молодой мир удивить по-прежнему охота? Смотрите – солнца лучик золотой уж распахнул небесные ворота.
За солнцем вслед пожалует апрель, и на лесных проталинах под вечер зажгутся голубые, словно гжель, подснежников мерцающие свечи.
Придёт и Пасха. Молодой звонарь на колокольне свяжет воедино небесный купол и земной алтарь и благовест услышит вся долина.
И мне светло в предчувствии весны, и вновь в груди желания теснятся. Вам снятся эротические сны? И мне они, представьте, тоже снятся.
* * * Как небесные птицы в полёте, были песни твои хороши. Забывалось томление плоти под высоким томленьем души.
Помнишь, вместе летели над бездной и не видели сверху её? Над грехом и над родиной бедной, где глумилось жульё, вороньё.
И казалось, что нас не догонишь, что под облаком нету преград. Мы любили друг друга – ты помнишь? Нет. Забыла. А песни летят…
* * * Я ловлю в отгоревшей зарнице дальний отблеск былого огня. Перелётная певчая птица, как живётся тебе без меня? Белым снегом в бессонные ночи возвращается в мир красота. Слышу песню про карие очи – мне знакома мелодия та…
* * * Музыку нашу ни мужу, ни другу не передашь – загалдит вороньё. Я не пустил твоё имя по кругу – не разбазаривай имя моё. Лучше забудь то, что я не забуду. Мы расстаёмся уже навсегда. Музыка наша, подобная чуду, не повторится нигде, никогда.
* * * После страсти жизнь кажется пресной. Я уже ничего не хочу. и умру. И, конечно, воскресну. И за ангелом вслед полечу. Мне открылось – к земному порогу подступая, не бойся пропасть. Мне открылось – и к Господу Богу поднимает великая страсть.
* * * Сентябрьское солнце восходит в зенит. На пашне струной паутинка звенит. И всем обещает осенняя Русь короткое счастье и долгую грусть. 8.12.12
* * * Я любил тебя другую. Я по той, другой, тоскую – невозвратной, дорогой… А тебя, когда ты рядом, молча спрашиваю взглядом – а была ли ты другой? 7.12.12
* * * Хошь – баш на баш – злых слов кутерьму? Придёшь и дашь, а я не возьму. Война? Война. И слёзы, и кровь… А всё она – паскуда-любовь. 26.11.12
|
