|
СТИХОТВОРЕНИЯ, РАНЕЕ НЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ИЛИ ОПУБЛИКОВАННЫЕ В ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЯХ
СТИХОТВОРЕНИЯ ДО 2000 ГОДА
Бабочка В. Игнатюку
Толпа весенняя кудахтала, несла в себе меня кудлатого, как плот безвесельный, куда-то.
А я, как сонный кот – в живот, сопя, ушел в мохнатость мыслей о таинственной бабочке, той единственной гостье что спускается к лампочке воспаленного мозга и кружит, завораживая отраженной в мозаике крыльев фосфорической музыкой края, откуда она прилетает, страны, где живу я ночами… А утро ее у меня отнимает…
И снова сегодня, как сонный, бреду, сутолокой улиц ссутуленный, и вдруг: толпа раскрылась, и пара крыльев палитрой красок плеснула в зрачки!
Я бросился к ним……..
но оказалось: это – простые матовые очки, и в них отражался, сжатый оправой, мир, что лежал у меня за спиной.
* * *
Ты во мне, как улитка в раковине.
Ты росла, меня растя: я твердел, тебя оберегая.
Но людям улитка нужна для еды, а ракушки для украшения.
И они выдирают тебя из меня, и жуют, и любуются мною.
В этом их наслажденье, в этом их жизнь.
Они горды тем, что сделали меня чистым. Им не дано понять, что вырывая любовь, они убивают меня…
Знаем Перевод с башкирского из Энгама Атнабаева.
Вас каждый день на улицах встречаем и улыбаемся, и руки подаем. Пожимаем…
Но не подумайте, – мы ничего не знаем – Мы знаем!
Мы помним дни, они еще не стали историй пожелтевшими листами; и знаем, чем вы в эти дни блистали. Чем промышляли.
Как пятна черные на белом вы искали, высасывая грязь из-под ногтей, доносы мерзкие ночами вы писали, карабкаясь по головам людей.
Ценой великой, да, ценой великой ценилась вами писаная ложь; и сколько полегло тогда великих умов, талантов сколько полегло.
Но вы меня превратно не поймите и не подумайте: «Они нам будут мстить». Мстить мы не будем, – дрожь свою уймите, ведь мстить подонкам – все равно, что льстить.
Простили мы – добра душа у сильных; И зря вы озираетесь, как зайцы, мы ходим смело, ходим, улыбаясь… Но знайте, что мы знаем – это знайте.
* * *
Мне было плохо. Я шёл аллеей. Как скоморохи, листы алели. Они смеялись, они звенели… Мне было плохо. Я шёл аллеей. Аллеей сада. Но кто-то тихий подкрался сзади и тронул руку. И ощущенье было диким, когда в ладонь вошло тепло. Я оглянулся, но никого… только маленький жёлтый листок, словно маленький жёлтый щенок, вертелся у ног. Я нагнулся – он в щёку лизнул. Я погладил его – он уткнулся мокрым носом в ладонь и напомнил о том, что когда-то вдвоём… 23.02.1965
* * *
Какие-то мыши шуршат бумагами, машут руками, зубами скрипят. – И все – под ногами. Все – под ногами.
Я прохожу, – и они, испугавшись, все разбегаются, все разбегаются. А за спиной моей Снова шуршат.
Их напугал бы давно уже я. Только меж ними – Мои друзья.
14.03.1965
* * *
Моя судьба лежит в пеленках. И некому их подменить. Лежит и стонет тонко-тонко, Уж не надеясь подманить.
Ни мать свою, Ни повитуху. Весь мир оглох давным-давно. Моя судьба лежит и тухнет, Давя ручонками дерьмо. 17.05.1966
* * *
А будни суровы. Суровы и нудны, как студни. И ровны. И горьки, как слезы. И добры. И добры. И добры, как кобры.
А будни до дикости кратки. И коротки даты, что красны. И жутки. До чуткости – падки. И так ненадежны, как ласки.
А будни так блинно размывны. И так безучастны, что страшно. Так жирно-лилово напрасны. Так дико-обидно не наши. Не ваши. Ничьи. И не ждите. 22.12.1966
Юбилейное К десятилетию моего кота Серафима Сиамского
Мой милый кот, – усатый «Черноморд»!.. Мой сын приблудный – Серафим Сиамский!.. В тебе слилась изысканность природ с чистопородной искренностью ласки.
Мой брат меньшой!.. С тобою я молчу, глотая комья злой людской обиды… И ты молчишь, прижавшись ко плечу, как будто чуешь боль моей планиды…
Мой верный друг!.. Все беды – стороной, когда ты мокрым носом тычешь в шею. И крепок дом, покуда ты со мной, и мир еще далек от сокрушенья.
Твой гордый род растила красота, вскормленная бесстрашьем антирабства, – свирепый взгляд, и внешностью кота прикрытое космическое братство.
Твоим зрачком – микробы и леса глядят в меня сородичами зверя, твоим когтем – скребутся голоса былых времен, грядущему не веря.
Твоим «мурлы» – курлычат журавли, отстрелянные братьями по крови, твоим хребтом – горбатятся орлы, приняв в живот заряд свинцовой дроби…
Бесись, мой кот! Круши об пол хрусталь! Дери обшивку финского дивана! Все это – чушь, – ведь вещи неспроста несут в себе мильоны тонн обмана…
Витийствуй, воплощение веков! – Возмездье репетирует победу!.. Мой старший брат… Мой младший из сынов… Царуй!.. – У нас сегодня хек – к обеду… 18.04.1984
Воспевание долгов
Ни жить, ни действовать, ни спать, ни пробуждаться желаний нет, тем менее – надежд. Хранят долги. А если уж признаться, то – кроме них и стимулов-то нет.
Вся суть житья от осознанья: должен… Обязан всем: травинкам, небесам, давно умершим и живущим кошкам, букашкам всяким, бьющимся в окошко, и у порога мяса ждущим – псам…
Отдам им все, но нет успокоенья и умиротворенья тоже нет: отдал сегодня, – завтра поколенье других грядет и вновь ответа ждет.
Так – без конца… Видать, начало где-то запропастилось в будущих мирах, а окончанье, – если знать приметы, – давно прошло, упрятавшись в брикеты историй давних, претворенных в прах… 1984
Покуда жив… иль – жив еще покуда… Ирине Изотовой по прочтению «Отрывков из романа»
Мы все уйдем… – Таков закон природ. И ты уйдешь… Но как же обеднеет, - (того не зная), – бедный наш народ… Представлю, – даже сердце побледнеет…
Cидеть на облаке … Качаться на луче Звезды ночной… Проплыть в густом тумане… Красоты дня сменить красой ночей, Которые пугают нас, но манят…
А хлопоты в быту… – сия нужда Всесвойственна живущему полюдью. – Как ногти стричь… Как очереди ждать К врачу зубному… Как испечь оладьи… -
Куда ж деваться… – Тело бременит… Душа повязана… Она – в мешке из кожи… Скулит порой… Порой орет безбожно… Но все же терпит… Как-то временит…
«Покуда жив…» - не просто лексикон… Иль «Жив покуда…» – что-то все же значит… Послать бы это все к чертям собачьим, - Быть может, проявился бы резон…
Но так нельзя!.. Так значит: «Жив покуда…» Так значит, слышу-вижу-говорю… Круги своя еще раз повторю, спросив с утра: «Какая там погода?» 1999
СТИХОТВОРЕНИЯ 2000 ГОДА
Когда-то еще в молодости давней дано мне было услышать Голос, предрекший срок жизни моей на этом свете – 74 года…
Не дотянул десяток лет до Богом спущенного срока… Но так устал, что мочи нет плестись под бременем оброка:
«Ты должен!»… Каждому и всем: «Все, что положено, отдай нам!» Иссякла силушка совсем, ну, а желанья – и подавно…
И в невесомости повис я меж землей и облаками: долги усердно тянут вниз, а душу небо увлекает…
Старался помогать судьбе, но тяжким бременем подавлен (любой из знаков, – «в» иль «б» в начале может быть поставлен)…
Но оказалось, что не смог устроить мирно всё и ладно… Хранит надежду только Бог… А что до близких… Ну, да ладно…
Поэт действительно прожил ровно 74 года - прим. сост. 13.02.2000
Мольба Н.К.
Он подарил мне крест латунный, а сам ушел… Опять – в дурдом… Тот мир для нас, чей мир – подлунный, – воспринимается с трудом…
Он обитает там годами… Чем тешит душу?.. Чем живет?.. Мы здесь об этом лишь гадаем… А он живет… который год…
Молитвами?.. – Не помогают… Врачи?.. – Не верю в сей народ… Они, конечно же, пугают… Ругают… – Ждут, когда помрет…
А он живет… И год за годом… Уж век прошел… А он живет… О, Боже! – Лишь Твоим заботам вручен убогий тот народ…
Не дай им знать своей болезни… Не дай предчувствовать исход… Им ласки неба лишь полезны… Лишь там – отрада их невзгод…
О, будь, Господь, великодушен к сим сирым пасынкам земли. И их блуждающие души в Небесном Царстве посели… 29.02.2000
Неведение Вчера, в мечтах обвороженных… Ф. Тютчев
Мечта – благое свойство юных душ, не скованных ни волей, ни рассудком… Способен ли мечтать степенный муж для дел земных распределивший сутки?..
Сие неведомо… Степенство – не для тех, кому чужды законы постоянства, кто, обаянный легкостью утех, был увлечен доступностями пьянства.
И жизнь прошла… А опыта все нет, – и каждый новый день – как самый первый… И утро снова действует на нервы отсутствием знакомых нам примет…
Лишь где-то там, – в преддверьи темноты, – размытые длиннотами дневными маячат неприглядные черты ночных пустот… И что-то там за ними… 10.03.2000
Беседа на погосте Марине Цветаевой
Уж много лет прошло с той самой даты, как ты ушла, покинув белый свет. Стою один – седой и бородатый – еще жилец и, может быть, поэт.
Стихи читаю над твоей могилой, читаю вслух – травинкам и листве… Быть может, их подхватит Божья сила и унесет в былую даль – к тебе…
И ты услышишь в далеке далеком свои слова, озвученные мной, и ты поймешь, о чем – таком нелегком я говорю, Маринушка, с тобой.
И может быть, наладится беседа на языке, понятном нам двоим,
на языке твоих отца и деда, произнесенном голосом моим
из этих лет, из нашего сегодня о том, что ныне так же тяжело существовать, где так же неугодным слывет поэт для города с селом…
Где так же, как и встарь, народ убогий и сирый, населяющий страну, не хочет быть подвластным только Богу, творя кумиров, славя сатану…
Прости их Бог!.. И ты прости, Марина, меня, что нарушаю твой покой… И пусть дойдет до Господа молитва: «Прости рабу Твою и упокой душу ея»… 12.03.2000
Резоны молчания Светлой памяти Владимира Рощектаева
Когда в молчаньи речи есть резон… Слова ушли, но вовсе не забыты, – их очертанья с облаками слиты, что медленно плывут за горизонт…
Когда в молчаньи речи есть резон… И нем узор, что вяжут ваши руки… И со словами в длительной разлуке – вдыхает грудь живительный озон…
Когда в молчаньи речи есть резон… И горло отдыхает от натуги… Мелодия давно забытой фуги ласкает слух, напомнив дивный сон… Когда в молчаньи речи есть резон… Слова ушли, покинули отчизну и унесли с собою укоризну, душе даруя благостный сезон… Когда в молчаньи речи есть резон… 25.04.2000
* * * О Боже, ну какой же русский не любит медленной езды? Владимир Евсеичев
О, Господи, какой же русский не любит медленной езды… Но кнут сечет по спинам узким и пот лиет от перегрузки, и губы рвутся от узды.
О, Боже мой, какой же русский не любит медленной езды… Но радости во взгляде тусклом, вином залитом – без закуски, не углядишь под лязг бразды.
О, мой Господь, какой же русский не любит медленной езды… Сгибает тело гнет нагрузки поклажи юэсейно-прусской – шмотья и жвачечной еды.
О, Боже мой, какой же русский не любит медленной езды… Но конь упал в начале спуска, и ось вонзилась – с тихим хрустом, как лемех – в рану борозды. 26.04.2000
День весеннего противостояния
Как будто – все… Зима исходит, Меж безграничного соседства Сама природа, как ребенок, - Весна уже не за горами, - 2000
СТИХОТВОРЕНИЯ 2001-2002 ГОДОВ
Покаяние Прости Господи, раба Твоего… . С друзьями, вроде б, я подобострастен… Врагов, как будто, вовсе не имел… Так почему ж я с Богом – слишком смел?.. Со Троицей Святой – в едином братстве?..
Так непотребно… Оттого стеснен в поступках жизненных, в противоборствах быта… На край событий, словно, оттеснен, и будто, – жизнь мирская мной забыта…
Витаю где-то средь былых времен – меж крыльев ангелов – пыльцою прозелита… За что?.. Откуда?.. Кем определен?.. И как попал я в царствие зенита?..
Спаси, Господь!.. Спаси и сохрани людскую суть в сем цирке мирозданья… Ты запрети уроки познаванья Тебя – как опознание родни… 22.04.2001
Предстоящее свидание
Свиданье, – то, что впереди, – за далью жизни… Не тел, не чувства во груди, не плача тризны, – подалее… Я лепечу о том свиданье, что будет воплощенным сном о самом давнем… О том, что было впереди тысячелетий, о том, что выросло среди отсутствий речи…
Как мне об этом рассказать живущим ныне?.. Как без обиды показать, что их не минет?.. Как родословную связать в букет приличий?.. Как абрис Ангела узнать – в толпе безличий?.. 23.04.2001
* * *
Смычка блаженно со струной соединенье, – нежнейшей музыки виной – уединенье…
Час одиночества высок, как дар от Бога, – ни расстояний, ни весов в глубинах вдоха…
И чем пустыннее вокруг, тем ближе к сути, – ни славословий, ни порук, ни словоблудий.
Душа восходит к небесам птенцом бескриким, внимая нежным голосам – смычка и скрипки… 27.04.2001
* * *
Памяти Иосифа Бродского
Очнулся я в стихиях той страны, в которой и в мечтах ни разу не был. Во снах лишь купола ее видны, поскольку купола поближе к небу.
И сны цветны… А ныне, наяву – сплошная тьма: светило не рождалось. И будто бы лежу я наплаву, а сквозь меня течет моя усталость.
Я уплываю будто в никуда, дыханьем ощущая запах дыма: так пахнет погоревшая беда, укрытая лохмотьями худыми…
Иль старый дом, – он тоже пахнет так, – заброшенный, в котором злые духи, бомжи ли, заселившие чердак, горят живьем в истоме бормотухи.
Но так же точно может пахнуть речь народа, истомленного изгнаньем, готовящегося себя возжечь – с невзгодою своею и страданьем.
Костры судеб – в один большой костер объединя, как будто части речи – в один язык: их траурное Вече слилось бы в общий огненный шатер.
И плыл я в теплых дымных облаках, – ни звуков, ни толчков, ни гравитаций, – лишь саваном мне душу облекал горчащий запах тлеющих простраций.
Предлоги отделяя от наречий, глагольный дух горенья источал союзы плеч, причастия предплечий и возвращал в Начало всех начал,
где Логос растекался по вселенной, и Вседержитель был еще не сед, а Мир не ведал Божьих повелений, – лишь Тьма сияла, словно черный свет… 16.09.2001
Старое слово
Слово забытое – жалким изгоем ждет не дождется: Когда же? Когда кто-то припомнит и вынет из горя: боли утихнут и сгинет беда?..
Но утекают и годы, и веки, – трудно в ненужности старость сберечь. Гаснут ручьи, обмеляются реки, тлеют писанья, ссыхается речь…
В жухлой пустыне, средь пыли и тлена некий безумец – отшельник-поэт, Слово узрев, упадет на колена, примет в ладони и благоговейно, нежно-лелейно уложит в сонет… 21.09.2001
Кроки несуществования
Извечный Путник, он – в дороге длиной в мильоны миль и лет… Еще не сотворили боги свой человеческий портрет.
Еще не родилась Планета. Еще Галактика – без звёзд, Нет ни лучей еще, ни света. И мир не слышал зова грёз.
Еще не существует вовсе ни расстояний, ни имен, и опрокинутая «восемь», – амёба будущих времен, –
еще не в силах раздвоиться и разорваться на «нули», чтоб обратиться – телом птицы – в туманный замысел Земли.
Еще ни что не затевалось и Хаос не существовал, лишь Тьма собою любовалась, за валом покрывая вал…
И в этом Несуществованьи шел Путник в облаченьи Тьмы, еще не ведая призванья к осуществлению. – Увы…
Кроки (франц.) – набросок, наскоро сделанный рисунок – прим .сост. 06.11.2001
* * *
Вот оно!.. Дошло отдохновенье… Духа веянье иль вздохи сатаны?.. Верой верую… Но вечность – не мгновенье…
Мягкость расплывается в сомненье, как семья – в обочину страны…
Как достать воистину до Бога?.. Бормочу молитвы и псалмы… Жду и жду какого-то итога – человек под именем «На-ны»… 21.09.2001
Хароновы проказы
Как будто не вкушал ни чая и ни водки, ни разу не дышал и словно бы не жил, – всё было так впервой, что помню только лодку, в которой я лежал и всё куда-то плыл.
За веслами старик тянул уныло песню, но я никак не мог ни слова разобрать: не то – чужой язык, то ль вовсе бессловесна та песенка была… Смолчу, чтоб не соврать…
Господствовала тьма, – рассвет едва лишь брезжил, – ни звезд и ни луны, – пустынны небеса… А старец пел и пел, но греб уже пореже, и слышались сквозь грёб иные голоса.
Уж где-то за бортом мне чудилися звуки: как будто кем-то с кем-то велся разговор, и в плеск воды вошли береговые стуки, – похоже, по дровам постукивал топор…
Очнулся я в избе, где бабы и старухи, а сам лежу в гробу, спеленутый, как труп… Потом одна из баб взяла меня на руки и ткнула что-то в рот: то ль титьку, то ли пуп…
Попозже, как подрос, я все пытал маманю, чтоб рассказала мне, как было наяву… Но у нее в глазах туман непониманья ответом наплывал вопросу моему…
И много лет прошло, и мама уж в могиле, и лики тех старух проканули во тьму. Я б так и не узнал, куда меня возили, когда б не ткнулся вдруг в Харонову корму
и не узнал лица, в упор всю память вперив, и не услышал въявь знакомый плеск о борт…
Но почему он вез меня на этот берег, хотя бывало всех возил наоборот?.. 21.01.2002
Уходит город мой…
Уходит город мой, уходит уходит прочь и навсегда… Лишь тень его – как призрак – бродит ночами по чужим садам.
За ней брожу я, как по следу, хоть нет от тени и следа, веду с ней тихую беседу о том, что к нам пришла беда.
Хочу понять, что происходит, ответов сам не нахожу: то ль старость так ко мне приходит, то ль я из жизни ухожу?..
Но я теряю милый город, теряю родину свою… Бывало, песни пели хором, – теперь лишь соло – плач пою.
Душа болит и тихо стонет, но боль не умаляет стон. В рассветной дымке призрак тонет и тени тают, словно сон…
Уходит город мой, уходит, уходит прочь и навсегда. И даже тень его не бродит по обезлюдевшим садам.
Судьба распутинской Матёры накрыла город, как беда… Но там – вода селенье стёрла, а здесь – матерая орда…
Аула дикости нещадны, – ломали город прищлецы, – под хлыст кнута, под гик площадный валились деды и отцы…
Я слышу – родина рыдает как полоняночка – навзрыд, – ордынец лютый обрекает ее на вечный срам и стыд.
Куда же мне-то подеваться?.. Родился здесь и здесь я рос… В изгои силы нет податься, – корнями крепко в землю врос…
Я тихо-молча наблюдаю, как тает город дорогой. И со щеки слеза сбегает, как будто хочет стать рекой…
Я здесь умру – в родной чужбине, – чужды мне лица и дома… Под злыми взглядами чужими не дай, Господь, сойти с ума…
СТИХОТВОРЕНИЯ 2003 ГОДА
Явление
Просторы памяти не ведают времен, – в них обитает дух некалендарный. И сполох истины, – до мига лапидарный, – не успевает выделить имен.
Лишь только – лик… Библейский… Лучезарный… Знакомый – от волос и до ремéн сандалевых. Апостольских измен Предвестник и Проститель благодарный…
Зачем явил мне виденье сие?.. И что Твое явленье означает?.. Но лик безмолвствует… И мне не отвечает…
Пронзает душу взгляда острие… 25.02.2003
Грезы осени
И жизнь совсем не интересна… Ничуть… Ну, вовсе… И голос просини небесной надтреснут в осень…
И Божий свет уже не ярок за сетью трещин… И день грядущий – не подарок: огарком вещи…
И тлеет запахом лампады ушедший вечер… И листья падшие лопатит залетный ветер… 25.02.2003
* * *
Осенний вид весьма забавен: в глаза бросается, пестрит. Нутро ж открыться не спешит, укрытое рядами ставен.
Уж низок солнечный зенит, прозрачный лес насквозь хрустален. Туман над озером кристаллен, коснись – ознобко зазвенит.
Весь мир как будто бы оставлен на прозябанье: позабыт, и умиранью предоставлен, приняв забытость без обид…
Лишь только ветер неустанный остаться живу норовит… 27.02.2003
* * *
Блаженный час не наступает вдруг… Блаженный миг – он исподволь крадется, укрывшись мукой, скорбью, – чем придется, – пред тем, как пред тобой предстать как друг:
во плод мечты реальность обернется, как идеал желаний и потуг, как центр того, о чем не знает круг, и что Блаженством Истинным зовется.
И Благодать к нам спустится с небес, лаская мир причастием чудес, господствуя и властвуя безмерно.
Душа, обозревая сей «ликбез», заплачет молча, обойдясь без слëз и устыдясь внимания, наверно… 29.04.2003
* * *
Как хорошо, когда никто не виден: ты и не беден, хоть и не богат, не царь, не бог, не поп и не аббат, ни лести нет причины, ни обиде.
Ты сам себе и кум, и сват, и брат, свидетель и участник всех событий, в которых нет ни склок, ни ссор, ни драк и никаких прибытий и убытий.
Но рода человеческого враг, задумал всё конечно же не так, а так сказать, – в наоборотнем виде.
Перед глазами дел заплечных кат, умноженный во много тысяч крат и положений: стоя, лежа, сидя… 17.05.2003
* * *
Изнывая извиваясь между стен, стволов и трав, я стараюсь: не сгибаюсь… Но: погибель выше прав…
Извиваясь – изливаясь изнеможенностью слов, я пытаюсь, измытарясь, превозмочь явленья снов.
Но изыски претворенья пахнут запахом варенья, – то есть: духом бытия…
А исчадия Творенья не имеют повторенья. – Потому и счастлив я… 18.06.2003
* * *
Над семью озерами – цветики дерев. Выдался для взоров нам новый обогрев. И старухи – струйками – тéнями стволов – вовсе без ау-канья, – обойдясь без слов:
миром сим любуются, – словно Божий храм здесь – при них – сбывается, – верится глазам. Хочется понравиться всем, кто не любим. И не хочет стариться даже нелюдим.
Тот, который загодя, – до начáл начáл, – не знававший Заповедь, – лишь любил да спал. Не имел ни помыслов, планов и т.п., вымыслов и домыслов, но умел терпеть.
И не смел грядущего даже подсмотреть, чтобы мира сущего думой не задеть. И не зыркал оками в глубь и в ширь, и в даль, – не желая пущего, жизнью обладал.
Так струились тéнями, не будя корней, старые растения миновавших дней… 22.06.2003
Про музыку
Продрáла музыка до плача… Гадаю, думаю… О чем?.. Что хочет Бог сказать?.. – Иначе вся эта музыка, зачем?..
Конкретных Слов не угадаю, – я только чую всем чутьем, – что в этом мире обитая, живу давненько в мире том.
И здешних слов не понимая, не принимая норм и прав, я ухожу к себе, внимая лишь ей, как запаху от трав… 23.06.2003
Вешние этюды
И таяли снега… Ручьи бежали, Капели пели, словно поучали Весна текла весьма неторопливо, Травинки подымались из-под грязи Светило солнце. Бегали собаки, И таяли снега… Ручьи журчали, И таяли снега… 06.04.2003
СТИХОТВОРЕНИЯ 2004 ГОДА
Юрию Кублановскому
Умирал барашек медленно, но верно, – эдак сорок сотен лет, примерно… Умирал – идуче и бегуче, иногда – прыгуче и летуче…
В том сороковечном помираньи осязал он мир бочком бараньим, – молчаливо, словно вспоминая агнца благодатного Синая…
Мир кружился с двух сторон бескрайних истовым движеньем магистралей: тормозил, юзил и надрывался, буксовал, скользил, порой срывался
в пропасти дарьялов, стиксов, Леты, оставляя памятные меты недолётов или перелетов нарождавшихся адамов, ев и лотов…
Абрисами вспыхивали блики, толпами затаптывались лики, яви безобразились туманом, вяжущим, прилипчивым, обманным…
Вопли, оглушая, подступали к узколобью век, что не моргали, зарывая взоры в дальней дали, словно отдаляя звук реалий…
Медленно вплывали годы в веки, впутываясь в шерсть тысячелетий… И стоял баран, от пыли пегий, возвращая взгляд глазницам смерти… 23.10.2004
Он взирал на новые ворота, вспоминая цвет былого мира, положив движеньям шеи квоты, наложив движеньям глаза шоры.
И стоял – единственный на свете – без движений, истинно природных: шерсть родную воспринявши сетью, чьи ячейки мельче капель водных,
мельче пор, внимающих природе, потом обнажая слезы рока. А порода… Что она, порода?.. – Загородь от прока как порока.
Одевая шоры – брегом Леты – широко и тесно – кожей тела: даже нет начала у куплета… Даже нотки нет, чтоб вдруг воспела… 04.01.2005
* * *
Льву Динабургу, – другу моему.
Мой милый друг… Мой рóдный брат… Без предисловий и присловий… Исконность истины стократ перекрывает суть историй…
Которых выдумок – народ, – себя не зная… Не доросший ни до широт, ни до долгот… Не смогший опуститься кожно
до глубины опознаванья себя, родни своей и ген… (В молитвах он когда-то пел… – А это для меня предел и познаванья узнаванья, и смысла дел, и формы тел)…
Мой милый друг… Мой рóдный брат… Превыше всех земных сношений любви изнанка… (Есть «обрат», – когда высасывают сливки сквозь сепаратор…) Есть: О, брат! – как обращенье к равноликому…
Излишни в этом обращеньи и поясненья отношений, и отвращенье к неким лицам, – они похожи на вращенье Земли вокруг своей же спицы.
Мой милый друг… Мой рóдный брат… Нам нет пути с тобой обратного… И только потому, что «Брат» чуть глубже возголосья внятного: о, брат!.. 01.12.2004
* * *
Неспешно, бестелесно, бессловесно витает дух, объемля небеса. Невдалеке – из тьмы – взирают бесы, пытаясь уловить момент, когда
Он Сам посредь небес, глаза слепящих, мешающих увидеть им Христа, проявится, Своим приходом вящим суля конец аж сотому из ста…
Конечно… Как тут жить: телесной кожей опутанный, прижатый до костей?.. Похожим стать?.. Но на Кого?.. О, Боже, Уйми Свою людскую ипостась!..
Им лишь бы верить: сказкам, перемолвкам, придумкам, выдумкам, фантазиям, речам… На их плечах, – на крылыстных обломках, – печали многотонные лежат.
И ждут они, когда же снимут тяжесть, возложенную, Господи, Тобой… Ты понимаешь: вызывают жалость все те, кто веруют… Все те, кто вразнобой
причастен к осквернению культуры, – ссылаясь на Тебя иль без того… все те, – их тьма и тьма, – что без котурнов не могут воспринять своих богов…
Так помоги же им! Их – самых низких – возвысь хотя б на уровень людей. Других тут нет. Зато мильоны склизких, что ускользнут из Божеских сетей в любую тьму сокрытого богатства…
Спаси ничтожных, верящих досель, что Ты придешь!.. Хоть нет меж ними братства… Спаси их, Господи!.. Иль укажи хоть щель, куда упрятаться… 01.12.2004
Заметки про старость
Куда же деваться, коль старость сама подошла? «Сама» – это значит без нашей инициативы. Она подошла без «Здравствуйте!», но без картинности, (которая, кстати, могла испортить портретно посла)…
Она подошла… подползла как отличный в учебе лазутчик, которых знакомить не принято, значит и знаться ни мне, ни тебе не дано (не то что он мелок иль, может быть, в прятках везунчик, – попроще: зерно от хлебов никогда не полюбит гумно).
А старость ползет меж крапив, лопухов и моркови, ползет под порог и, улучив удобный момент, – уже за порогом: в какой-нибудь темной каморке себе оборудует лежбище как кабинет.
А ты – по соседству – не знающ и не посвященный – орудуешь в доме как сын, как отец и как дед. Ты в жизни не нюхал тех запахов тел ущемленных, и просто не ведал, что абрисом змей означается некий удел.
Знакомишься с нею – ночами, на собственной кухне, – знакомишься ласково, льстиво, но всё-таки не узнаёшь ни рожи её, пресловуто картинной, ни взгляда… И втуне готовишься выгнать из дома как некую вошь..
Но что же в итоге? – В итоге: потуги излишни, – ты с нею подружишься (если не принял маразм). Ты будешь беседовать с ней – диверсантом от Высшего – ты будешь лелеять и нежить её сколь горазд.
И так приживётесь, сживётесь… Но не квартиранткой, – она будет вечной жилицею в доме твоём… И жизни вдвоём так обучит тебя-ветерана, что ты позабудешь и маму, и деток, и дом… 03.12.2004
* * *
Проживанье, житьё или существованье… Где синоним?.. Где лад?.. И гармония где?.. Напридумали слов, унижая познанье, потому как основы ушли в пиетет.
А гордыня свербит и зудит кожно-костно, отнимая возможность судить и рядить мене-боле правдиво. А истине просто: в отдаленьи от нас во печали грустить
и томиться… А нам же – "великим и мудрым" – недоступность причин, утомляя мозги, предлагает смиренье, – растеньями тундры изгибая стволы под туманами зги… 31.12.2004
* * *
Я где-то согрешил, но вспомнить и восполнить… Деталями земли засыпать куст и вспомнить… Нет… – Совесть не дает… – не позволяет ложности пробраться – как любовь – в единоверье чувств…
Есть истина любви и сила слова Верность, – оно – без всяких благ… Оно почти ничто…
Но… Господи, прости за эту откровенность! … а флаг… (коль нужен флаг…) придумать мне – ништо… 02.12.04
* * * … гонит из красного красное в красное… Юрий Кублановский
Красная тряпка на белом снегу явно контрастит лишнего, - волгла и мята, словно отторгнута на бегу раной неведомого мне ближнего.
Взгляд, запечатлевающий эту яркость сквозь нежелания згу, чем пристальнее, тем ложней: зрение врет на каждом шагу, петлю обращая в лонжу.
Пустыня естественна так же, как дождь, покинувший это место. И вместо леса соснового опять же ложь оазиса пальмового. Будто бесы
играют без рампы. Туман жары, лишенной былого веса, давит, укутывая глазное яблоко изнутри, словно пари выигрывая, применяя шулерские кудесны.
Тут оправданья бессильны… И даже бедняжечка краснотал в ожидании веры то розгою служит как накалённый до красноты металл, то – в праздник церковный – вербой.
Деться-то некуда… Из-под угля, - красного истово, – вылетает красное – растерянной искрой – в пустошь бесцветного дня, в коем бесследно тает, как тля или же якобы близкая, но невостребованная истина… 23.10.2004
* * *
Я только о слове хочу поразмыслить… О русском, – в латинском я слаб… К примеру, такое: ЛЮБОВЬ. Касаются нежно давно позабытые выси - при воспоминаньи о нем наших, гордыней воспученных лбов.
Мы будто сникаем, но вновь возникаем, - в попытках разумность явить… Как будто – стихами, музыкой… Но вовсе не знаем: где благо, где сыть…
И не различить, если лик не распознан… Величие лика – ЛЮБОВЬ. Величить непознанное – неприлично ни прежде, ни ныне, ни вновь…
Но СЛОВО повязло, утопло словянно, как будто исчез в мире слух. И олово с медью, случась оловянно, дословно копируют Дух.
Постыдно, досадно и скорбно дознанье, да грех первородства велик… И нам не помогут регалии званья в обильном обильи улик… 28.10.2004
СТИХОТВОРЕНИЯ 2005 ГОДА
А где найти приличия умершим?.. Их смертный облик путает людей, – глядят они сквозь веки, вроде СМЕРШа, – напоминая смертный беспредел.
Ругаться, восставать иль, напрягаясь в попытках прояснить порядок лет, конечно же, противно, если гадость заполнила весь мир обильем бед…
Конечно, возразить на это трудно, но жизни токи вычурно тверды: повеситься – прискорбно и паскудно, разрезать вены – как «ала-верды»…
И как найти приличия для смерти?.. Живущим это даже не с руки, – приспособляться перебоям сердца, прощать себе сердечные грехи…
Но жизнь как нить – уводит, но выводит на совершенство мыслей и трудов. А нам, несчастным… мечтать о продолжении родов… 23.11.2005.
* * * Ах, как хочется радости!.. Это просто не в силах на миру рассказать… Это вроде предсвадьбы, где напор и бессилие… Это вроде предбанника: чистота, – так сказать…
Поиметь, чтоб имеючи осознать об отдаче, эко надо прикинуться, эко надо волей…
Но для воленьки-волюшки, но для волюшки-воленьки нет ни ладушек-ладушки, нет ни доски-доски…
Как судьбину-судьбинушку подтолкнуть в серединочку, чтоб не с краюшки-краюшка, чтобы чуть поправей…
Только нет даже нишечки с вертухаем на вышечке… Нет… Как не было выщепа для желанья кровей… 20.09. 2005
* * *
Алене Каримовой
В нас больше вымысла, чем смысла или прока… Но (ненароком) всколыхнется суть… И спрячется… Быть совести упреком ей стыдно стать, – ей непотребно врать…
Хотя соврать подстать её рассудок умеет, собирая грех в себе… И о судьбе мозги её трактуют свой монолог про скинию в избе…
Но в тот момент, – редчайший и спешащий до завершенья быть осуществленным, – судьба опять сворачивает… Чаще в ту сторону, где стены… Только стены… 01.10.2005
Венок Смерти
Памяти Смирнова Виктора Петровича Упокой, Господи, душу его…
1. В мой дом заходит Смерть без приглашенья, – мы с ней знакомы сорок с лишним лет, – протащит в двери ветхий свой скелет и сядет молча, словно в отрешеньи…
Давно устав глядеть на белый свет глазницами, лишенными суженья, свой тяжкий крест извечного служенья она послушно по миру несет.
День ото дня, час óт часу не легче, – познанья умножают нам скорбя, сжимая череп и давя на плечи. Мы ловим миг побега от себя, –
когда поклажу сможем отстегнуть, чайку откушать, просто отдохнуть…
2. Чайку откушать, просто отдохнуть… Бывают ли блаженнее минуты, когда долги забудутся и смуты душевные улягутся соснуть?..
На краткий миг ослабевают путы, которыми себя же обернуть пришлось когда-то, чтобы не свернуть на путь соблазна, уводящий в блуды…
Моя подружка мерно дует в блюдце, уйдя в себя, вкушая свой покой, и давнее желанье улыбнуться как будто бы нисходит к ней порой.
А иногда удастся и вздремнуть, – в миру-то от забот не продохнуть…
3. В миру-то от забот не продохнуть: аварии, убийства и крушенья, и кровообращенья нарушенья, инфаркты, раки; краник завернуть
забыли газовый; последствия вкушенья грибочков свеженьких; желанья сигануть с балконов, крыш… иль попросту свернуть кому-то шею (в силу искушенья)…
Да мало ли придумала природа причин для человеческих кончин… Уж если роженица мрёт при родах, что говорить про грешный род мужчин,
рождаемый для жертвоприношенья… А здесь – от дел насущных отрешенье…
4. А здесь – от дел насущных отрешенье… Хозяин помер сотни лет тому, а тот, что обитается в дому к ушедшему имеет отношенье
лишь внешнею похожестью ему, оставленною как бы в одолженье телесности (в порыве угожденья еще не омертвевшему уму).
А посему к проблеме выживанья давненько здесь утерян интерес: надежды нет, как нет и ожиданья чудесных манн, дарованных с небес…
Коль гостья не преминет заглянуть, – присядем, помолчим о чем-нибудь…
5. Присядем, помолчим о чем-нибудь несуетном, неспешном и далеком… хотя б о том, что сходит ненароком неведомо откуда в нашу суть,
нежданно возникая перед оком, не разнясь от реальности ничуть и явно не пытаясь упрекнуть в блазнении неведомым пороком…
Сей нежный образ бережно храня, не доверяем лживому рассудку, который жить не может без вранья – в угоду ненасытному желудку…
Свободно от соблазна обольщенья скупое бессловесное общенье…
6. Скупое бессловесное общенье, молчанием согретый диалог – безгласьем гласных обнаженный слог, отринувший согласных облаченье…
Слабеют токи болей и тревог и тает тень от черни огорчений: прозрачное течение речений ласкает молчаливый островок…
И, словно бы прислушавшись к беседе, затихнет говор листьев за окном, а вслед за ними смолкнут и соседи, как будто бы задумавшись о том,
что истинное чувство восхищенья чурается позывов оглашенья…
7. Чурается позывов оглашенья стеснительная скромность естества и, трепеща – как вешняя листва, бестактного не сносит обращенья.
Причуды удальства и баловства приятного не дарят ощущенья. Интим души не терпит ворошенья, – ведь простота не краше воровства…
Кто побывал в глубинах бытия, кому раскрылись тайны мирозданья, тому проблем земного жития не существует… Даже подсознанье
смиренно принимает жизни жуть, благим покоем наполняя грудь.
8. Благим покоем наполняя грудь, течет протяжно-тихая беседа о таинствах «того» – «иного» света, где бывший живый продолжает путь…
Живым туда ни щелки, ни просвета не уготовано. Попытки заглянуть пугают, вызывая злую жуть, на истину накладывая вето.
Но не дано уйти от Божьей воли… О, Господи, помилуй и прости мирскую трусость неминучей доли, что застит взор и мерзости растит,
влекущие к блазнительному блуду. Старушку люди гонят отовсюду…
9. Старушку люди гонят отовсюду, не то что видеть, – слышать не хотят. Растят насущный хлеб, плодят детят, едят и пьют, на счастье бьют посуду.
Намеки о кончине так претят, как будто не во временную ссуду дана им жизнь. «Я был! Я есть! Я буду!» – вот лозунг, коим лгут себе и льстят.
Безумство бытия настолько в радость, что нет ни сатаны, ни подлеца. Принять готовы всё: и зло, и гадость, но только б – «вечно», только – «без конца»…
Для Смерти уготован самосуд: лекарством травят, скальпелем секут…
10. Лекарством травят, скальпелем секут, идут на муки, боль и голоданье, – но лишь бы отодвинулось свиданье с негодницей на несколько секунд…
А коль придет… То слезы и рыданья в живых оставшихся на время отвлекут от легкомыслия… (Тут неуместен суд, хотя и слабоваты оправданья)…
Веками вразумляли нас пророки, апостолы, священники, попы о Царстве Божием: впустую их уроки, – мы вечно глупы, слепы и тупы…
Гонима Смерть и ненавистна люду, везде хулу встречая и осуду.
11. Везде хулу встречая и осуду, бедняжка Смерть сама устала жить. Любую хворь готова прихватить, согласна и на грипп, и на простуду…
Сложившись миром, ей бы положить бессрочную, безвременную ссуду: пускай жирует вечно, без пробуду пусть пьянствует, лишь бросила б служить.
Но денег с нас никак не соберешь… Чтоб не отдать, нам легче удавиться, но сохранить в поту добытый грош. – Сильнее Смерти жадности царица…
Не заслужив ни пенсий, ни простуд, она нет-нет да вспоминит наш закут…
12. Она нет-нет да вспомнит наш закут, лишенный театральности и маски, в котором неизбывен запах ласки и где не встретишь ноющих зануд…
Пусть на обоях выгорели краски, клеёнки порваны и краники текут, – предметы быта здесь себе не лгут, придумывая сладостные сказки
о том, что будем молоды всегда, и вечно нам блистать и веселиться, что не придет к нам старости беда, а будет только юность вечно длиться…
Здесь сказочных подарочков не ждут, – тепло, светло и мухи не снуют…
13. Тепло, светло и мухи не снуют, хозяева не лезут с разговором, не попрекнут ни голосом, ни взором и паритет в общении блюдут.
А тот вопрос, познания в котором ни блага, ни удобства не дают, обходят стороною, словно ждут, что в будущем, – нескором или скором, –
он сам собой решится как-нибудь, – без суеты, без паники, без спешки… Придет пора, и мы закончим путь земной… Как эти вон дровешки,
в печи сгорая мерно, создают какой ни есть, но всё-таки – уют…
14. Какой ни есть, но все-таки – уют… И что особо нравится старушке, так это то, что сухари да сушки здесь к чаю непременно подают.
Беззубому – как детские игрушки… Но старости отрада есть и тут: их опускают в чай и долго ждут, покуда не размякнут побрякушки…
и лишь затем отправят в полый рот, чтоб там им окончательно домякнуть… А времечко… А времечко идет блаженное… Не смея даже якнуть.
Чтоб вновь сие отведать угощенье, в мой дом заходит Смерть без приглашенья…
15. В мой дом заходит Смерть без приглашенья, – чайку откушать, просто отдохнуть. В миру-то от забот не продохнуть, а здесь – от дел насущных отрешенье…
Присядем, помолчим о чем-нибудь… Скупое бессловесное общенье чурается позывов оглашенья, благим покоем наполняя грудь…
Старушку люди гонят отовсюду, лекарством травят, скальпелем секут. Везде хулу встречая и осуду, она нет-нет да вспомнит наш закут:
тепло, светло и мухи не снуют… Какой ни есть, но все-таки – уют… 2005
Визит Смерти
Ну, наконец-то… Все-таки пришла… Вздохнула как-то немощно, устало… Сняла калоши.. Тапочки нашла… Прошла на кухню… Словно бы пристало
ей так вести себя… Я растерялся… Не наглость, а всесилие… Отнюдь не прекословя, волею собрался и вслед за Нею свой направил путь.
Конечно же, впервые… И нежданно… Хотя мечтал, взывал – лет пятьдесят… Нет, не страшна… Но давит, словно здание так этажей примерно в шестьдесят…
Без наглости… Но, словно по привычке вокруг себя людей не замечать… Иду за ней, – и вроде бы привычно, – встречать гостей в потоке полудней…
Чем угощать?.. – Вопрос всегда не праздный, на этот раз возрос аж до проблемы… Бывали гости всякие и разные: поэты – от бомжей до академика…
Но здесь, как говорят, особый случай: здесь всё впервой, и опыты отсутствуют. И потому волнительность ползучая тут ненароком всё-таки присутствует…
Вхожу на кухню, – наблюдаю сцену: Она сидит… Её скелет обнявши, мой кот мурлычет, – громко, настояще, – мелодию обычную, бесценную…
Что тут сказать?.. Мандраж слабеет явно… Но, как на грех: ни сахара, ни чая… И явно то, что Череп опечален, а взор глазниц попахивает пьянью…
Не помню что… Не помню даже сколько… Но поутру: лежу на топчане, пытаясь вспомнить… Кот, свернувшись скобкой, всё продолжает пение во сне…
Но ведь Она намедни приходила!.. И есть улики: тапки увела, калоши же, что вечность прохудила, оставила… Такие вот дела… 02.01.2005
* * * Война истребителей – это забавно: идет истребление славно… Но главное: идет истребление люда повальное –война под шелест знамен и под пенье хоральное…
Что люди больны, доктора не озвучивают: врачи – из людей… А болеть человечеству не то что не можется, сколько не принято нашей моралью воистину сучьей… 19.09.2005
* * *
Да много ли, да мало ли, _ о том не нам судить…
За многое ль, за малое ль пыталися судить младого парня статного, в своем календаре достигнувшего статуса: семнадцать (в сентябре)…
Считать и пересчитывать заслуги и вины… (а поначалу впитывать в себя блажные сны – блаженством счастья близкого – схождением за ум) – так близкого, что склизостью мешающего дум производительности… 11.10.2005
* * *
Желание воспеть хвалу, – о, мой Господь, прости за эту наглость, – но – неизбывно… Я стесняюсь… Малость: но так мешает все слова во рту.
Избыточность любви, она ль причина стеснительности, рóжденной со мной в одной рубашке?.. И в одной купели… Прилипшая ко мне, как к песне – трели, горло – соловью, как вешней прели – росные капели… Во сла…
Во славу Господа пою свою молитву… Не зная, как Его благодарить… Прости… Прости… Но не смогу я битву за совесть в этот мир переместить… 16.09.2005
Звенигород
Звенигород… Там всё наоборот: трамвая нет, но всюду звон трамвайный…
Рассказывали: если здесь помрёшь, то станешь враз никем незабывайным…
Брожу по улицам, – пытаюсь вникнуть в суть: был Китеж-град, который затопили…
А тут – Звенигород – его молочный брат… Живущие за то и возлюбили его. Домов запыленный фасад
и профиль жалких улиц напоминают иностранное кино: то ль «Земляничную поляну», то ли танец тех черно-белых клавиш пиано…
Сумбура спесь весьма претенциозна, – не отличить, где явь, где сон, где бред…
И в сотый раз вглядеться невозможно, и в тысячный – не различить примет…
Звенигород… С тобой прощаться сложно… Ты в память влез, – и в этом мой трилемм…
Стоишь, как лес, колышащий подкожно мечты о прошлом и желаний тлен… 30.03.2005
* * *
Зевая на каждом шагу и мечтая: ну как бы уснуть в позапрошлом году, – уходишь в объятья толпы обитанья, опять же с надеждой: авось не сдадут…
Но будучи там – средь своих – не затоптан, но будучи там – не захаван мурлом, вновь (снова опять) вспоминаешь про кокон, оброненный встарь, – в том далёком былом…
«И скучно, и грустно…», – как там выражался один из ушедших, писавших стихи… Но даже ему приходилось сражаться с веревкой и бритвой, с желаньем руки…
Зевнув в позапрошлом шагу и не ставя задач, нерешимых черезнемогу, в полете вернув обитание стае, не можешь отринуть ни мысли в мозгу… 10.10.2005
* * *
Кудахчет клушка над яйцом, петух кричит свой «кукареку», – так жизнь перед своим концом взывает продолженье века…
Листок слетает голышом и вяло лóжится на почву. Но почве он не подошел, – поскольку изменился подчерк…
Не мы негодны на Земле… Земля, свой грех осуществляя, вертится в вечном веселе, потери ног не ощущая…
Справляет мир свой праздный день!.. – Справляется, покуда силы не оставляют «насовсем», переползая край могилы… 12.12.2005
* * *
Меня здесь нет… И нет меня надолго… Есть только след, оставленный в пыли и сдутый ветром, или смытый Волгой, как тень вчерашняя несбывшейся зари…
Как нет былого в будущих явленьях, как нет грядущего без бывших похорон, как нет даров, осуществленных ленью, как нет дедов, что повстречал Харон…
Но есть глаза (то бишь придаток мозга, а может быть, совсем наоборот, – предатель мозг трактует своепросто: коль мозги живы, значит жив народ)…
Меня здесь нет… И быть совсем не может, поскольку я погиб во цвете лет… Тех давних лет, о коих совесть гложет, за нерассказ об освоеньи бед… 18.11.2005
* * *
Над ущербным не удобно посмеяться, а, быть может, это – и нехорошо… Но волнует всё же глаз, – который жмется, – не признается, что наблюдает постоянно и якобы ненароком за тем, что перед ним произошло…
Славно бы было иметь некую отключку, где там она поместится – совсем и не важно. Важна её способность: отключить то, что видится… Напрочь отключить: мгновения получки, часы женитьбы, сутки неистовства, недели тоски, месяцы запоя, годы безысходности, века беспросветности…
Всё это, как мне кажется, сделать можно, если собрать силы…
И явится жизнь… Но только при напрочь отключенном зрении… 30.03.2005
* * *
Не буду я лукавить, не буду больше врать… А разыщу лекало: как к Господу попасть
Иначе… Даже мыслить мозгами не могу… Иначе даже ясли в двухтысячном мозгу
рисуются паясничеством… Но здесь я лгу и лгу… И лгу за то, что ясно мне мое же: «Не могу!»…
И, погибая в возрасте, я все же лгу и лгу, – с напраслиною гордости смириться не смогу… 12.09.2005
* * *
Не спотыкаясь и не запинаясь, приемля жизнь как быт посуд и хлама, не строя планов и не зарекаясь, топчу с утра свою тропинку к храму.
Кладбище заросло до полутемени, верней сказать: до полусумерека косного. Бреду почти дозревшим полусеменем для возрастанья племени погостова. 10.10.2005
* * *
Некому рассказывать… Представьте: некому рассказывать… Небылицы, что происходят по-яви, некому рассказывать…
Некто подумает: Вот я!.. Я, например бы, смог бы тебя послушать.
Я, молча, подобным ему отвечаю (включая: ему), мол, вам это кажется, потому как способность к уму в вас ограниченна генетически: слишком мало поколений коленями топчут траву, которая еще пытается вырасти, дабы умягчить прикосновения костей ваших … 19.09.2005
* * * Николаю Перовскому
Не помню, где и чем мы поменялись, – мешком заплечным или же сумой подручной. Но вспоминаю: словно вовсе снялись с нас наши ноши…
Птицы под луной запели песни… Снятые запоры влились в напев святых колоколов… Земля сама, забыв свои укоры, вдруг стала ласкова…
Вниманье докторов сменилось незатейливой улыбкой: мол, будешь жив…
А там, среди дворов, завешанных пеленочками зыбки, раскрылся занавес… И кто-то из воров, давно ушедших в четвертак за вышку, осипшим гласом вспомнил детворов… 16.10.2005
Из цикла «Любимой»
Ниспадала осень листьями на пожухлую траву, настилала – златом истины – покрывало к Покрову.
Чтоб никто не заприметил бы, что Родимица, устав, время отдыха наметила на хрустящий ледостав…
Отдыхай, землица-матушка, – время сева впереди… По весне придет Иванушка да с медалью на груди.
Будет вновь пахать и сеяти, урожая ожидать… Такова судьба… И сетовать – только Бога обижать.
Подремли до вёсен будущих, пусть послаще будут сны…
Желтизна листочков падучих пахнет смолями сосны… 14.10.2005
* * * Нордену
Семейство Норденов в веках не создавалось как попало, храня во генах светлый прах и Пушкина, и Ганнибала.
Генеалогии вуаль, скрывая тонкой паутиной детали, отдаляет даль налетом зелени патины.
Но молодеют с каждым днем и расширяют ветви древа Петр с Александром, чередом ведя мелодию запева.
Да будет вечен этот род, для семени растящий плод!
Окаянные дни Иван Бунин
Окаянные дни… Ну а ночи – ещё окаянней: ни уснуть, ни проснуться… Горит сумасшедший топчан… А вокруг – темнота, отвергая мои покаянья… И в ответ на молитву, – ногами мозги топоча…
Окаянные дни начинаются светом в окошке… Только в дом не заходит тот позаокошечный свет… То ли стекла грязны?.. То ли голос истошен у кошки?.. Только свет, миновав мою келью, исходит на нет…
Окаянные дни… Ну а ночи – ещё окаянней… И они-то пугают, стращая пришествием дня, что зардеет костром, горизонтовый лик окровянив… И уйдет восвояси, опять позабыв про меня… 10.04.2005
Признание
Родясь средь дураков, я ползал, чтоб унюхать следы былых богов, слезу былых понюхов…
Сейчас предположить уж не смогу, хоть память пытается напомнить тот мотив; когда полно глупцов, а ты, чтоб только выжить, пытаешься глупить для ради подлецов…
Стараешься оформиться до щиколоток, чтоб стать хотя бы с ними наравне… Но столько выпить!.. Как желудок высчитал, чтоб не прорваться блёвом по родне…
Но в этом истязаньи истин немощных ты помолиться всё же не забыл… И как сатрап, почуяв немощь не-мужчин, что мышь в щели – о стати позабыл… 20.09.2005
Про время
Писать о времени… Что может знать ублюдок, рожденный вроде даже вне времен, избытка семени иль крепости ремен стяжающий? Но любопытства блюдо желает быть наполненным. Прием довольно-таки жалкий, но бессменно работает, как помню, со времен Адама, проживавшего отменно, покуда не задумался о нем… 10.10.2005
* * *
Смири врага своего, смири… Ты пробуди, возроди радость и полюби врага, полюби и помоги, хотя бы малость…
Тут возликуют тайга и степь, не потому, что не слыхали, а потому, что явилась сель та, которую не видали…
лишь потому, что явилась сель та, что не видна из дали…
Ну а сейчас, ну а теперь ты оглядись поаккуратней, чтоб не спугнуть, чтоб не свернуть радости самой самый наиприятный момент… 13.12.2005
* * *
Сорока сороков купола, крестовины… Песнопенья, молитвы и тихость икон, – словно окна туда, где все души невинны, словно взгляды оттуда, где нету окон…
О, безлюдное царство любови и ласки, – добровольное рабство – от Сына – Отцу… О, безбрежный простор, где не властвуют маски, Где открытые взоры – от ликов к лицу…
Упоенье общения с миром надмирным, омовенье дыханья Святым Божеством… Утоление жажды – глоточком потирным… Причащение Таин Святых – торжество…
Во храму ль «На крови» иль в Казанском соборе, а бывало, – в московской Храмине Христа, – воединое слитые – паства и хоры, под единою сенью Святого креста…
Матерь Божья и Ты, Пресвятая Триада, нас прости и помилуй за грех наш земной!.. Сохрани наши души от вражьего ада!.. И молитву услышь… И от горя укрой… 10.04.2005
* * *
По саду ль гуляя под шорохи листьев, бродя ль по асфальтам земных площадей, от жизни мирской непотребно зависим, ты молишь: Господь, пощади пощадей…
Молитвы уходят, ответом нисхóдя так редко… Что гласы толпы из людей собой заполняют и ген испородье, лаская и гладя водами ладей.
* * *
Стихи подходят медленно… красиво… (стараясь эти жизни превозмочь). От них попахивает шелудивой псиной но мне их жалко… надо бы помочь…
И!.. Восседая на безногом стуле, я их пытаюсь как-то ублажить… Но вспомнив боль (вчерашнюю) во скуле: я – (задней тайной) – продолжаю жить.
И!.. Подчинившись помыслам телесным, (за их почин спасибо говоря), в уме секу: то – происки на плесень!.. (творя грибки, она их повторят!..)…
Вот тут, (куда ни ткнись), – кругом простуда, – (куда ни укрывайся в Бого-Мать)… Берлога есть единственное чудо, что мне пришлось (по жизни) восприять… 12.12.2005
Плач
Откуда плач, коль слезы только утром успел стереть?.. И, вроде бы, поспал затем слегка… Но горечь, словно перхотная пудра, слепила горло прихотью комка…
И: ни вдохнуть, ни выдохнуть… Природа бездыханность нас волит воспринять той болью незабвенной, что при родах испытывает мать…
* * *
Тихий стук по стеклу: то ль дождя, то ль событий вчерашних пробуждает от снов, порождаемых нудью сует… За окном: то ли лес подступил непроглядною чащей, то ли это туман застилает и темень, и свет…
«Не-порок» любопытства – не только людская забава, – вся природная тварь эту прихоть лелеет в себе: и река, и трава, и ворона, и лебедь, и пава, – им желательно вызнать хоть что-то в соседской судьбе…
Не в судьбе, так в избе: что творится за дверью закрытой?.. И замки здесь не властны, и коры стволов – не покров… И холодная кровь хладнокровных под кровом корыта проникает в утробу курей и овец, и коров…
Отмахнувшись от знаний, медведю лежать бы в берлоге, а туману висеть бы над тихим болотом судьбы… Только нет!.. Не дано!.. Вот и лес под укромным предлогом подогнал своих деток к тесовым укладам избы…
Словно хочет сказать: Здесь прародина ваша!.. А предки возлежат непорочно, собой сберегая полет вертикальный. Но мы – это лес! Лишь в единстве мы стойки и крепки!.. Даже если уложат нас в горизонтальный оплот…
Ну а детки не слышат, прильнув к перепончатой раме, словно вникнуть пытаются в догмы людской доброты… А увидят… меня, упоенного вéденьем драмы, напоенного зельем познания и красоты…
Тут туман подползет как охрана моя и прикрытие, заслонивши от взглядов чужих, а меня – от моих любопытств, от стяжательств греховной услады наития, тучным телом прикрыв от отравы земных заманих…
Но охрана сама любознательна: краешком глазоньков норовит разглядеть, различить, разгадать, распознать, что творится во мне… А узрев, своим женам рассказывать, небылицу, но явь: как, бомжовый прикид, упивается всласть…
И порода пустот заполняется знаньем досужим: где-чего? что-почем? – по базарам земных площадей… Да хранит нас туман, что нам верно и преданно служит!.. Любопытство моё, пощади ты меня пощадéй!.. 10.04.2005
* * *
Этой глупости верить не так уж и страшно, как тупо… Словно кем-то измерить своих же примет перестук… Словно детство представить – еще до рожденья – израненным трупом… Словно пуп намотать на иззябший гортанный испуг…
Заглянуть в эту тайную тайн оголенным прицелом… Доутробного эха услышать приливный мотив изумрудного моря и тьмы, переплавленных в целое: то ли тело, то ль жизнь, – выжидающих старта на дальний заплыв…
Обоюдную боль раздробив, разбросать по вселенной, а потом собирать, словно камни – в обратном порядке и укладывать в кожный мешочек своей зателесной, как обкладывать сердце стеною от пуль и снарядов…
Эко дело – выдумывать то, что творилось когда-то!.. Эка невидаль – птица, ползущая шепотом в воду, а потом, возродившись из пен Афродитой крылатой застить сетку глазную всему человечьему роду…
Не увидеть ни зги, даже ночью прильнув к телескопу, как крути ни верти шестеренками купол стальной… Разве только учуешь по запаху пота, что скопом захромали калики убогие к яме спальной…
И свечами голов замерцают твои же потомки непонятную правду о прошлом, добытом в грехе…
И рассыпанных зерен из нищенской ветхой котомки не отыщутся всходы… Лишь руки увязнут в трухе… 10.04.2005
Причуды памяти Владимиру Скворцову
Наша память забавна хотя бы лишь тем, что отдельно от забот и желаний, от наших сует и хлопот проживает локально, презрев наше тело и дело, и взирая на нас со своих суверенных высот.
Словно знает о том, что на свете творится, заранее, будто ведает все, что с планидою произойдет: безучастно смолчит, наблюдая пустые старания, при успешных деяньях – ухмылкою лишь снизойдет.
Иногда и напомнит о чем-нибудь нам ненароком: изредка – о победах, а чаще – о наших винах, в горе нам намекнет о прошедших впустую уроках, а в веселье вспомянет о самых худых временах.
Но в кичливости гордой стараемся мы что есть мочи все, что кажется важным, запомнить, забить, застолбить, заучить, зазубрить, углубить наши знанья, упрочить, своевольную память рассудку переподчинить.
Но над нашей тщетою беспутная девка хохочет, забивая кладовки ненужной для нас ерундой: бестолковые фразы, случайные даты и прочая заполняют весь череп, грозя переборкам бедой.
Ну а если ее припугнем генеральной уборкой, истерический хохот извилины нам растрясет: что томилось в пыли переполненной чушью каморки, словно свежую новость по всем уголкам разнесет.
Позабыть, – даже мелочь, – не в силах любые уловки, своенравная дама все сделает наоборот: будем помнить годами базарную ругань торговки, забывая прикрыть изумленьем распахнутый рот.
Можем лишь наблюдать мы, любуясь повадками девы, как коты наблюдают за плавным движеньем хвоста, своего же хвоста, но живущего явно отдельно, по законам, сокрытым от зоркого взора кота.
Можем бранно ворчать, осуждая критерий отбора, вспоминая лишь то, что когда-то запомнилось нам. Почему, для чего мы храним столько давнего сора, не оставив ни щелки вчерашним провидческим снам?..
Почему, например, вечно помню я мамину фразу: «Не живи, мой сыночек, ты дольше восьмидести лет, – что-нибудь да придумай…»? – Тирада запомнилась сразу, только вот до сих пор я никак не придумал ответ…
Или эти слова, что услышал немного пораньше… Дело было весною… Я как-то в деревне гостил… На вопрос: «Как живешь?..», – мне ответила бабка Параша: – Видно, плохо живу, коль Всевышний опять не пустил.
А уж как я просила… Зима – в самый раз для ухода… Уж совсем задыхалась… С печи не слезала, – ждала… – Что ты, бабка! Окотись! – Погляди-ка, какая погода!.. – Что глядеть-то гляденого, милый?.. – Пустые дела…
А ведь шел мне в ту пору от роду лишь третий десяток, и «гляденого» было тогда только «с гулькин носок»… Отчего-почему это слово осело в осадок?.. От каких искушений избавил меня этот ранний урок?..
Отгадать и не тщусь, раскрывать этой тайны не чаю, лишь мерцаньям далекой догадки доверивши путь: если свиток того, что запало нам в память «случайно», развернуть и прочесть, поборов непомерную жуть, нам раскроется лик, – нашей сущности лик изначальный, – и предстанет воистину наша греховная суть…
СТИХОТВОРЕНИЯ 2006 ГОДА
Вот уж снова ночь пошла на убыль, – значит скоро лето за окном изотрет до пудры черный уголь, возвратив бескрайность в окоём.
Только мне на кой такое благо, коли знанье высушило глаз. Приближенье вещего закланья оставляет зренье без прикрас.
И прозрачность теми заоконной лучик света плавно обойдет, послушаясь Божьему закону, радуясь обилию забот.
Там вон почка выпуклостью грезит, там травинку тонкость полонит, там цветочек красочностью бредит и к себе расцветочность манит.
К каждой прикоснется лучик нежный, всякую сумеет обогреть, чтобы жизнь цвела не только внешне, чтоб душа желала подобреть.
Мне ж осталось только любоваться, – зритель – не участник торжества. В радость жизни гоже ли соваться помнящим уроки Божества?.. 29.12.2006
* * *
Володе Курашову
Мысленно. Интимно. Без огласки. Так бы жить и жить… Однако, нет: гниль мирская, словно омут тряский, застит взор и замутняет свет. –
Нет ни правых тут, ни виноватых… Вдалеке мерещится ответ вроде «Да»… Но так замысловато испаренья застят всё окрест, что гравёр – шальной и бесноватый – вяло выцарапывает «Нет!». 24.02.2006
* * *
Избыток просится наружу, не в силах доле удержать своих обилий. Аки луже весной желается сбежать куда нибудь, не зная даже, что ждет бедняжку впереди, – не важен путь в подобном раже, избытка зуд непобедим.
Ручьем бежать, рекой ли литься, – какая разница – куда? Одно стремление – избыться, – без пользы… даже без следа…
Давным-давно иссохло русло, овраг осыпался… Но глянь: тут гниль цвела, тут пахло суслом, а ныне – лес и дух полян. 31.12.2006
* * *
Источником веселья у древес является безумство псевдокорня. – Он так поспешно набирает вес, что ствол и лист лишаются прокорма.
* * *
Мыслями ползучими, неуемными во своей ползучести… Думами туманными, неотлучными, безымянными… Дремотой тревожною, – как туман противоборствует с текучестью… Срамотою неизбывною карман топорщится, лишь наполовину полный манною небесною…
Понимаешь полностью, что бесы бесятся от бессилия, всё жалеешь их, бедных и обессиленных, всё спасти их хочешь своею молитвою: помоги, Господь, заблудившимся между липами… Оказавшимся да меж ликами, да безликими…
Ты пойми меня, Боже, раба Своего, ты прими меня, Господи, в свиту Свою, – постою в отдаленьи, – мне хватит того… В отдалении даже слышнее поют…
Ты прими меня, Боже, хотя б долевó, хоть и доля моя нулева… Но терпенье мое начинает… того… – начинает околевать…
Ты прости меня, Господь, и помилуй – раба Твоего… Ты помилуй меня, мой Боже, но не жалей… Потребляя судьбу свою ради спасения своего, спасся бы, но…
Вскользь ускальзывают мысли без попыток обойти осклизлости… Беспонятными понятиями оперируют мозги, как костылями… Мне цыганка нагадала то, что голос провещал, дальний голос, оказавшийся поблизости…
Только мыслями ползучими, неуемными во своей ползучести… Да и думами туманными, неотлучными, безымянными не могу отлучиться ни на секунду я от вопроса, вязнущего в ненасущности, сколь Ты выделил, Господь, мне терпеть?.. 04.01.2006
Реплика
… а молва – она лишь молвит… … ей внимать – превыше сил… (коль Господь соблаговолит)… (Но толпы Он не творил..
Потому, обозревая издалека-свысока, Он толпы не принимает, хоть она и велика.)
Своего благоволенья ни раза не посылал. И тому – обет смиренья – самый что ни есть мисал*).
Трудно строки обозначить. а еще трудней – себя в этих строках – без «заначки» проявить, не погубя…
Величавость русской речи давит опытом любви, – многослойным, многовечным, словно истиной – в крови.
Не найдя (похоже) слова объяснению начал, сполз в глубины. Но основа там живет… Pardon… И – chao!..
* Мисал (тат.) – пример.
* * *
Находясь в безделии великом, мозг буровит думочка о том, как бы вырвать из носу полипы, чтоб дышалось носом, а не ртом.
Чтобы пелось дошлому певале не в прононс французским шансонье, а по русски пелось, как бывало слышалось ушедшей пацанве.
И тогда тошнота не вольется – через уши в душу – как дурман, и тогда над высохшим болотцем заклубится утрешний туман.
И тогда, быть может, возвернется радость в оскудевшие края. И тогда – Бог даст – ужо проснется Родина забытая твоя.
* * *
От местных глинобитных изб и скиний остался лишь обугленный чердак…
И тот мы сохранили «не за так», а расплатившись пачкой «светлосиних» с командою «Чиновничий пиджак».
Трудны пути-дороги на Пенджаб, – следы колес занес песок пустыни…
Узнавший притчу о приблудном сыне уж не забудет взглядов старых жаб, поверивших, что жар золы остынет…
Сокровища шкатулочки Пандоры летели вслед – за дальние кордоны, – кондоры прозорливы и мудры…
И горе, обошедшее заборы, и взоры, обращенные за горы, – узоры затянувшейся игры…
И топоры забыты до поры… 30.05.2006
* * *
В дольней дали плыли дали, застя замыслы зари, проплывали, словно звали за собой поводыри.
И, поддавшись ласке зова, взгляд покинул глаз уют и подался без покрова в ту страну, куда зовут
эти дали, уплывая… Дом покинуло дитя, на надежду уповая, за мечтой своей летя.
Было лето. Плыли дали, застя пылью белый свет. Трубы ветру подвывали, коль другого дела нет
в лето трубам. Дед ладонью уху слушать помогал тот напев земной юдоли, – дали призрачный вокал… 20.11.2006
* * *
«Пардонья слобода»!.. – Отколь сие созвучье?.. Откуда навсегда забытые слова?..
Кто нам диктует смысл стремленья только к лучшему, не объяснив изгиб наплечных коромысл?..
«Пар-Донья слобода»… То ль пар на Дон свалился, то ль Донья (из Испании) замкнулась в проводах?..
А ночь идет по замыслу влюбленных – в засыпание, бедняжа-ночь – прислужница, как тот апо-морфин,
который вас (при случае) и вылечит, что к лучшему, а к худшему – отправитесь в края, где жив Морфин…
* * *
Расплывчато пространство осени… А у зимы пределов нет, – снега по далям поразбросаны, куда ни глянь, увидишь свет.
Небесный купол промороженный зияет белой глубиной. Земля взирает заворожено на мир, неведомо-иной.
И ничего понять не могучи, судьбе покорно отдалась, вертит меридианов обручи, блюдя земную ипостась.
Снега белеются, – им чается законам неба подражать, но ничего не получается, – удел земной – лишь отражать
небесный свет сияньем радужным и восхищать безвинный взгляд наивными цветами радости, не нарушающими лад… 29.12.2006
Сорочья баллада
Всяк муж достойный, являясь в мир сей, должен посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Поговорка
Как-то в возрасте довольно невеликом насаждали мы зеленые саженья, оставляя нарочитые улики пребывания земного и служенья
догмам мира: сложим дом и в нем детишек нарожаем, суть мирскую завершая, остальное принимая за излишек, что карман не тяготит и не мешает
сознавать: тобою долг людской исполнен, и теперь ты можешь вольно любоваться с высоты тобой обжитой колокольни красотою (лет пятнадцать, или двадцать)…
За окном, пейзаж мирской разнообразя, времена меняют краски декораций, привнося в привычный ракурс раз за разом незнакомые синдромы аберраций.
То навалит чернота чернее ночи, то рассвет лучами тучи продырявит, то закатный горизонт закровоточит, то в зените ослепительность проявит
наше древнее надмирное светило… Но и этого природе маловато, что изрядно твой рассудок помутило, – у нее совсем иная голова-то
и совсем иные мысли в голове той, и не нашего ума ее резоны, – ей понадобились вдруг зима и лето (а быть может, просто нравятся сезоны)…
Иногда окно – гравюрой черно-белой – разрисуют очертанья голых веток, намекая, что зима взялась за дело, заполняя пустоту оконных клеток.
А весною!.. О, друзья мои, весною что творится на глазах у очевидца!.. (Может статься, это нечто возрастное, и мечта желает явью отчудиться?)
За моим окошком живопись творится: грунт холста голубизны неимоверной заполняют то ли личики, то ль лица, то ли это только почечки на вербе…
На моих глазах природа-роженица набухает сотней будущих листочков, чтоб явить на фоне сини эти лица, чтоб явить из ничего, – из черной точки…
И стоишь, насквозь пронзенный синей синью, донца глаз прикрыв ладонью от порыва, но зрачок запечатлеет мнимый снимок, восприняв как непосильные дары нам…
В утомлении опустишь долу руки, отдаваясь далям горним в полоненье, и отпустишь душу, словно на поруки силам неба – в состояньи поклоненья.
А природа тут же милостью ответит и жалеючи беднягу обласкает, не оставя даже памятных отметин от растерянности, явленной некстати. И продолжит живописное творенье, загустивши зелень лиственной окраски, – ornamentum неизменных повторений оградит твои виденья от огласки.
Словно занавес, окно завесит крона, – плотный занавес, подвластный только ветру, воплощая круговую оборону от соблазнов, посягающих на веру.
В полумраке, сберегающем от зноя, в полушепоте охраны заоконной обнаружишь преимущества покоя по сравненью с суетою беспокойной.
Не заметишь, как замедлятся движенья серых мыслей, копошащихся в коробке, и любая смена тела положенья станет медленной, степенной, неторопкой.
Но такая жизнь продержится не долго, – благо коротко, как коротки сезоны, и нежданно поутру иголкой колкой вдруг пронижет твой рассудок полусонный
солнца луч, пробравшись вовсе без помехи сквозь прорехи постаревшей занавески, – лето кончилось, а осени успехи в раздирании древес довольно дерзки.
Желтизною и скукоженностью жалкой пару дней еще продержатся растенья, наблюдая, как одежда их на свалках под дымами истлевает постепенно.
Но зима возьмет свое и пепел бурый, и остатки желтизны покроет снегом, а в окне моем проявится гравюра черно-белая: сучки в контрасте с небом… Все вернется на круги своя, и это отразит в себе окна прямоугольник. (То ли мне в сыром тумане предрассвета примерещился дядёк белопогонник?..)
Как положено, сезоны повторятся: за зимой придет весна, за ними лето, – чередою заоконных декораций, с неизменностью припева и куплета.
Но однажды на заре, весною ранней, той порой, когда черты гравюры резки, средь ветвей возникло нечто вроде брани, словно кто-то их тревожил, то ли лез к ним.
Я привстал, и мне открылася картина: две сороки, две сороки-белобоки меж ветвей, как будто мухи в паутине, копошились, но настырно, словно доки.
То толкнут одну из веток острым клювом, то другую цепкой лапой раскачают, поведеньем беспардонным, даже лютым выражают, не скрывая, что серчают.
Что за свара?.. От чего такая сшибка?.. В чем причина столь дурного поведенья?.. Разрешилось очень просто: я ошибся – по неведенью людскому… Целый день я
наблюдал затем за делом пары пташек, восхищаясь их сноровкой и силищей: две сороки, два супруга, две «иптәшки»*) занимались созиданием жилища.
Ни обедов, ни бесед, ни перекуров, – непрерывно, как игрушки заводные. (Если б это увидали наши куры, то, наверное, с ума б сошли, родные)… При закате завершалось пташье дело… Я глядел, лучами солнца ослепленный, и раздумывал: безумство или смелость – в этой близости, пусть даже застекленной?..
Но закон стихии, мозгу неподвластный, водит нас как поводырь в полях эстетства естества, минуя прелести соблазна, ослепительно манящие нас с детства…
Вот вам чёрный, вот вам белый, – пораздельно. Ну, а этот чёрно-белый – целокупно. Мы ж от лени, нам присущей, и безделья единение приемлем лишь лоскутно.
Приглядитесь: пресловутые сороки (из отряда воронёно-черноперых) белизною обладают, что уроки преподносят нашей гордости… Во-первых:
всё искусственно, придуманное мозгом; во-вторых: совсем уж незачем соваться под оглобли нáми груженного воза (только разве что конем порисоваться)…
Было так: в интимной близости телесной, огражденной лишь докучливостью рамы, мы прожили, – словно вечность, – это лето в ежедневных обновленьях панорамы.
Вот и села та сорока, что поменьше, и сидела, не слезая, чуть не месяц; означало: будет мамой та, что меньше, тот, что больше, станет папой в этот месяц,
обретя… Сперва малюсенький комочек, что пищал, направя клювик в выси мира. Мама с папою – посменно – дни и ночи изощрялись тонкий писк утихомирить, принося в своих изысканных пинцетах всяких-разных червячков и мошек-блошек, а быть может, части розовой плаценты, а быть может, и кусочки всяких крошек…
Тут уж зрак мой человечий слаб, простите, потому как слабоват его придаток, но поить, кормить детей, т.е. растить их, – долг родительский – на жизни всей остаток…
Маленькая шустрая сорочка, высиженная в начале лета, к сентябрю уж помнила построчно все азы сорочьего балета.
К моему окошку подлетая и владея шириной карниза эта балетэсса молодая раздавала адресно сюрпризы:
то кота раздразнит до трясучки, то меня походкой умиляет, затрещит, как баба на толкучке, а потом хвостом заковыляет.
Мы сдружились с этой вертихвосткой, чем могли красотку угощали. (Мать с отцом, режим имея жесткий, нашему общенью не мешали)…
Но не к месту осень подкатилась, – холода, дожди, – и наши птицы испарились, даже не простившись, – в чуждом духе аглицких традиций.
Ведь по-русски – надо бы обняться, трижды почеломкать в щеки, в губы, а потом всплакнуть и отдаляться медленно помахивая грубой дланью… Но наставшею весною снова прилетели две сороки, третью (к сожалению, – не скрою), видно, замуж выдали в дороге –
по пути домой… Четыре года повторялся распорядок действий двух частиц сорочьего народа, род продляющих. И в качестве последствий
каждый год один сынок иль дочка объявляли писко-стрекотаньем о рожденьи нового комочка в неизменном месте обитанья.
Но на пятый год, и вновь весною эта пара, – только что вернувшись из отлучки, – словно бы беснуясь, стала разрывать, крушить и рушить
то гнездо, что сами сочиняли (между прочим, – с тем же самым рвеньем), но не починяли, – расчленяли, разочаровавшися твореньем
собственным, служившим им годами домом, где родили и растили собственных детей, а покидали лишь на зиму. А теперь вот мстили…
дому… Но за что?.. Понять не в силах, я взирал… Покуда не отметил, что они куда-то уносили веточки… И сам себе ответил –
с облегченьем радостного вздоха: где-то тут, вблизи, в соседней роще строятся по-новой. Даже крохи не уронят на земь… А короче:
переносят старое жилище в новый ареальчик обитанья, – может быть, – поближе к сытой пище, может быть, – почище для дыханья.
Так ли, сяк ли, нам того не вемо, что за мысли в их головки птичьи нашептали гены или небо об оценках качеств и отличий.
За полдня гнездо исчезло вовсе, дерево оставя в непорочье, (люди тоже избы переносят, двигают столы, шкафы и прочая)…
А в июне буря налетела, ураган какой-то, не из местных, и упало дерево, как тело человечье падает при вести,
что пришла пора уйти из мира… Вот такие, братцы, повороты… Таковы природы «майны–виры»… Нашим разуменьям укороты…
P.S. А потом через годик, затем через два прилетали сорочки к окну моему, – оперившись едва, обучившись едва и летать-то… Что надо им было?.. Уму не понятно… Быть может, прародина-мать побуждала малюток сюда прилетать?.. *) иптәш (тат.) – товарищ, друг, подруга; в просторечии – супруг, супруга. 20.03.2006
* * *
Шопен, конечно, молодец! – Так написать свои ноктюрны, что их играющий юнец, жмя на педальные котурны со всею силой молодой, не в силах умалить покой…
Конечно, молодец Шопен! – Такие светлые этюды, что ни брюнет и ни шатен, ни с перепоя, ни с простуды не затемнят их нежный лик ну ни на люксик, ни на блик.
Конечно, это – Божий дар, – бесценный, редкостный подарок. На свете больше Божьих кар – уродов, неучей, бездарных. Но как Господь благоволит тому, кто музыку творит!
Земной поклон тебе, Шопен, А Богу – слава – за подарок. Меж нами нет ни лет, ни стен, ни перекрытий и ни арок, – есть только музыка… И свет души, трепещущей в ответ… 22.11.2006
* * *
Заболоцкий бывал (правда, изредка) слишком пугливым… правда, изредка слишком его ударяла судьба то башкою о пень, то башкою (всё той) – в справедливость, а однажды (ваще!), словно в темя, ударила в смерть…
Как измерить тоску?.. Как измерить пропажу?.. По сыну?.. Ну, а он только пьет, не желая казаться бесстыдным… Ну, а он только пьёт… И зачем я растила живот?..
* * *
Это очень похоже на счастье, если ты негоним-неведом, если ты принимаешь участье только там, где не виден резон.
Безответственность – благо, как благо – лень без пошлых границ. И притом не работает даже притяга, что содержит в себе гравитон.
Это здорово схоже со счастьем, если ты как пушинка паришь и, являясь подушкиной частью, ты угоден поверхностям крыш. 26.09.2006
СТИХОТВОРЕНИЯ 2007 ГОДА
Каденция
Подарено Эмилии Тайсиной 15.04.2007
Отыграно сорок страниц партитуры, но дело не сдвинулось в сторону дня, – темно на планете. И куры-недуры всё спят, своего крикуна не виня.
Яичко никак не твердеет обложкой, чтоб вызвать кудахтанье в мирной тиши. И пуст горизонт, и не рдеет полоска – намеком рассвета в кромешной глуши.
Спит колокол, спит пономарь без просыпа, не сыпятся зерна под спящий жернов. Спит солнце, забыв про Отца и про Сына, блаженствуя в ложных объятиях снов.
Лучи не хотят извергаться из чрева, – им сладко внутри материнских щедрот, а тот, что пытался взорваться от гнева, руками других отвращен от ворот.
Застыли аккорды расписанных партий, как будто под окрик команды «Замри!» из детской игры. Но никто «отмирать» их, похоже, не хочет с утратой зари.
Каденции лист, соскользнувший с пюпитра, упрятался в темный футляр скрипача. Он черной капелью, как оспой пропитан, губами шуршит, в полусне бормоча.
понóтно последний аккорд пантомимы, отыгранной в давнем театре теней. Но замысел звука, томленьем томимый, сползает слезою к истокам корней.
И там, в отдаленных от мира глубинах, он силится вспомнить мотивы огня еще в довременьях, – до-грешных, до-винных, – еще до Творений от Первого Дня… 27.03.2007
* * *
Пишу стихи, конечно, забывая, что их писать давно утрачен смысл… Читают их и слушают – зевая, почесываются – почуя мысль.
А если уж метафору раскрутишь, – лишь чуть коснувшись сути бытия, – ты этим только злой покой разбудишь: проснется спесь, то биш – амбиция.
Кому нужна вся эта «процедура» – гневить безвинных стихо-прихожан?.. Пусть мирно спят… И чем длинней цезура, тем слаще храпы в храмах возлежан… 02.02.2007
Интродукция и Рондо
Посвящены шестидесятилетнему юбилею Аркадия БАЛОЯНА
Интродукция
Привет, Аркаша! Первый раз пишу стишок тебе в подарок. Набор шаблонных устных фраз нам кажется не так уж ярок
для поздравительных клише. Как будто легче на душе становится, когда в «тушé» мы слышим рифму к букве «шé», И словно радуемся вновь, когда алеющая «кровь» рифмуется с «морковью» бледной. И рифма кажется не бедной, коль вслед бесцветная «Любовь» под ручку со старухой вредной, носящей прозвище «Свекровь», вдруг явятся скульптурой медной…
Я постараюсь быть построже, и не использовать порожних ни слов, ни рифм, – совсем негоже в подарок стразы приносить.
Хотя они весьма похожи на камень подлинный, но всё же мы имитацию отложим для тех, кто склонен их носить.
Рондо
Разные мысли теснили нам череп, разным путем проходили мы через скорби, страданья, болезни и горести, – разные мы и в одежде, и в голости.
Разными тропами путь свой торили мы к Храму. Разны врата, приоткрывшие нам Царства Небесного панорамы.
Разны молитвы, которыми души свои мы в покаяниях укрепляли. Разные руки святою водою головы нам во церквах окропляли.
Разны иконы и разны святители, коим мы молимся в стенах обители.
Все эти разницы разны, поскольку и сами мы разны – обликом нашим и плотью телесной, кожей обтянутой плотной и тесной, промыслом, чаще пустым и напрасным, нудной работой, отнюдь не небесной.
Разницы эти разъединяют, обособляют и отдаляют. Княжит Гордыня княжной искушения – для разделения и разрушения.
Только лишь в Боге Едином мы волей Господней едины, Царством Небесным, в коем окраины нет, как и нет середины, Духом Святым, изнутри нас объемлющим и единящим, Гласом Господним, с небес приходящим, – вещим и вящим.
Ты ли во мне, словно часть моей сущности вечной, я ли в тебе – доутробной частицей вселенной, – с нами Господь, даровавший нам радости встречи, с нами наш Бог, облекающий Духом нетленным.
Каденция
Прими, Аркадий, этот стих как весть из молодости нашей, когда ты был еще Аркашей. А для меня, прости, до сих времен все им же сохранился, хотя (по паспорту) родился иным покажется «давно». Нам, – слава Богу, – не дано в загадках «хроно» разобраться, (как в ритмах тех же респираций). Но мы с тобой живем в миру, приняв условностей игру. И потому прими, Аркадий, не обижаясь, Бога ради, мои мирские поздравленья с твоим округлым ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ! 14.04.2007
Весенняя шутка
Взгляну в окно, – а там опять весна, опять цветами пудрятся деревья. «Природа пробуждается от сна», – так, кажется, в клише каком-то древнем
об этом сказано. А травка и листва, впервые в жизни в ярких бликах лужи узрев свой лик, чураются родства с гнильем подлужным… и приходят в ужас.
Что так пугает вас, трава и лист? – ведь предки помирали ради вас же. Осеннее паденье сверху вниз единожды за жизнь свершает каждый
из жителей Земли, – таков закон. Не нам судить – жесток он или мягок. От зарожденья жизни, испокон, – взойдут одни, когда другие лягут
за них, – до них, под них, – лишь ради них, не требуя себе благодаренья. Не выбираем мы своих родных, лишь принимаем жизнь – как акт даренья.
Зерно, дрова… Удел – рождать и греть. Лишь только смерть исконно плодовита. Единожды нам суждено сгореть во имя обустроенности быта
потомков. Так что празднуйте весну, – она для вас, травинки и листочки.
А я в своем стихе поставлю точку и лягу спать… Быть может, и усну… 14.05.2007
* * *
Красоты мира… Как они – внезапным чудом – в мир нисходят…
Рассвет полночный… А за ним светило яркое восходит…
И… – тишина… И всё вокруг той тишине заворожено внимает…
Небесный свод, запорошенный туманом нежным, словно друг, теплом дыханья обнимает.
И в этой благостной тиши Ты чувствуешь, как тело тает…
Душа свободна, и она – освобожденная – летает в глубинах тайно-голубых, раскрывших радость непорочно, – нечаянно, – под сенью Господа витает… 11.02.2007
Миражирующий сонет
Находясь в прострации духовной, ты провидишь зябнущий мираж… Он, – возникнув словно бы фиксаж зрения вчерашнего, – восхолмлен,
будто неожиданный пассаж абриса, который даже вспомнить нет охоты: время не восполнит тот, ушедший с юностью, кураж…
Вырастут – ущербом – недомолвки, как ума убогие уловки, растолкав потомственный багаж, –
для чужого быта заготовки не сгодились новой обстановке, исказив прижизненный пейзаж. 6 ноября 2007
* * *
Она свою диагональ наметкой метит по лампасам… А Русь – с утра – похмелье квасом впивает, словно пастораль – No passaran!
Она во сне свою медаль щекой ласкает – ликом Спаса… А на столе гниют колбасы сегодня-присно, как и встарь, забыв телка как всяку тварь Божью…
Подножье ластится к земле все той же кожей. Накаблучник, давно забывший о золе, себя сгибает, словно лучник сгибал когда-то лук тугой своею правою рукой…
Забыто всё… И только спесь играет жизнь ухмылкой Евы…
Забыты замыслы посева… И купина – золою древа поет о жалобе небес… Не дремлет бес… 04.01.2007
Поминки по Дню убиенному
Я нынче снова праздную поминки!.. Убит еще один, – очередной… Часок-другой ходили с ним в обнимку, гадали: чей черёд, – его иль мой?
Еще один, ушедший без возврата, (его и память вряд ли сохранит)… Он зазывал к себе на помощь брата… Тот опоздал, – а этот был убит.
Браток пришел, – вчерашнего моложе… Ну что прикажешь делать мне с юнцом?.. На убиенного до ужаса похожий и статью, и одеждой, и лицом…
Я взял его не силой, не уменьем… Он ……… разыскивал меня в пыли сует… Только в этот день я проспал весь день, проспав кончину дня.
Друзья меня, конечно, поздравляют: «Твои уменья с каждым днем умней!» А я молчу, бутылки выставляю, стаканы наполняю пополней…
Всю ночь пропьянствуем, а утреннею ранью, – дуэльный кодекс строг и нерушим, – я выйду вновь один на поле брани навстречу Дню. И только с ним решим
в который раз, – не на живóт, а нá смерть, – дилемму, что означена судьбой: не я – так он, не он – так я, но – нáсмерть, – не может миром кончиться наш бой.
С утра рассвет пригонит непоседу, – в который раз, – и сосчитать-то лень… А нынче, в ночь со вторника на среду, помянем вновь убитый мною день. 4-5.09.2007
* * *
Память давит какими-то тайнами: мол: и я всё ещё молода… Мне же думается: педальность не имеет синоним труда.
Мне же мыслится, что «ментальность» – только выдумка для людей неспособных усвоить данность дальше улиц и площадей…
И когда возрастут зарницы, озарив, – наконец, – мозги, мы, ослепнув, касаньем денницы Божьей, не вспомним ни зги… 23.11.2007
* * *
Не лик, а облик. Облако лица. Смешной старик, – он немощен лукавить. И на глаза надвинутый парик упрятал боль утрат под облаками.
* * *
Не принимаю этот мир… Стараюсь, что есть мочи… Но чужд мне этот тир квартир: орут, кричат и прочая…
Не получается любить постылый быт, как отчима… Найти б тот скит, что мохом крыт и мне назывался вотчиной…
Мечты… Мечты… Но неба звук бесплотен, как безоблачность… Как на земле гниющий сук – без имени и отчества….
И, видимо, с того туман любим у одиночества, – Ты сам укрыт и скрыт обман, и смазанны пророчества
* * *
Ползу за звуком по-пластунски, чтоб ни травинки не согнуть среди красот исконно русских чтоб даже буквы не спугнуть,
… и чую: травка и цветок общаются на древне-русском
Ь – ерь Љ – ять Ө – фита V – ижица
Ток и толк И вятский волк в сатинной блузке (- узки)
Навстречу – наречий
* * *
Собачья жизнь… Быть может, это – благо?.. – Без поводка. Без шейного ремня. Ни дома, ни отечества, ни флага. Хозяев нет. Отсутствует родня.
Собачья жизнь… Быть может, это – счастье?.. – Чего? Когда? Куда? – Вопросов нет! Ни справки не нужны и ни печати, бессрочен твой собачий партбилет.
Бачки для мусора наполнены одеждой, а нам наряды вовсе ни к чему. Зима в году приходит лишь однажды, уж как-нибудь обманем и зиму.
Шлак кочегарок, люки теплотрассы, да мало ли придумано людьми причуд на обогрев собачьей расы
* * *
То ли был это Гендель?.. А может быть, – все-таки, Моцарт?.. Только душу терзал тот, чайковски-банальный мотив… Был я вроде не пьян после нескольких выпитых порций, но фамилий не вспомнил и музыки той не постиг…
Было то ли вчера?.. А быть может, – забытое завтра?.. Только душу травил тот, некупленный мной календарь, где и Троя, и Рим, и детей убивавшая Спарта умещались в листах, обещавших тепло – через гарь…
Если б жизнь пережить, уважаючи дара остаток, если б в меру не пить обещающих радости мер, – можно даже сносить этот вечно скулящий придаток
* * *
Усталость дней и пагуба ночей не созидают значимых событий… Мерцающие зеркала забытий не отражают принятых лучей…
Туманный запах утренних убытий не оставляет вечеру речей
* * *
И Помазанник Божий пришел как обычный царь, разодетый во всяческие одежды: китайский шелк, арабский муар и всё остальное, одевающее невежду.
А народ ликовал, упоясь пестротой убранства, знамен и факелов, и, конечно же, по-людскому боясь ротами выстроенных фраеров.
Историю сотворяют бездельники: пляшущие и пишущие, – работник работает, живущий живет, монастыри населяют насельники. Воина, воюющего не на живот, заведомо уготованного безымянности, никто по имени не назовет, даже вспомнив его обязанности.
Тупость человеческая настолько банальна, что из века почитается нормой, – и любой сумасшедший маньяк, у которого вдруг поднимется рука, синхронно с истошным выкриком, становится непререкаемым на века, мимикрируя под исторического Пиквика.
* * *
Сто сорок лет (без лета) Продолжился простой, Как завершил куплеты Граф Алексей Толстой.
Проходит время быстро. Не прерывая связь, С Тимашева министра Продолжим, помолясь.
* * *
Кто Фроста читал, тот любить будет Фроста, но в оригинале… Сие не так просто: сначала изучишь букварь иноросса, затем – по слогам – как сквозь ситечко просо ты станешь слагать лишь в уме – как вопросы начала поэзии, выросшей росло под нивой заброшенных пастбищ…
Короста давно покрывает природу, – породную сущность праматери гордой, – Но много ль коросте-то надо (по сути: так тонок их слой), – да коростиных надоб, – так тонок и хрупок …
* * *
… и всё, что было наяву, как пыль песчаная в пустыне, уляжется, песок остынет, ночь наступившая простыни разложит сеном во хлеву…
… и звезд иголочки на спины усталым путникам пустыни свои узоры расписные нашьют умело на канву морщин и пор, открытых небу, укрыв под ними быль и небыль, – как боли радостей былых, – от взоров добрых или злых…
… и время вспомнит о своём былом, когда путем до-Млечным оно текло ручьем беспечным до невпаденья в водоём… … когда безочий окоём был в самом деле бесконечным…
… и Дух, летая над водами, кругами, словно ободами потоков норов усмирял… … и мысль о первенце Адаме и о его беспутной Даме в садах, наполненных плодами, почти реально обонял…
… но что-то там не получилось, – не просочилась Божья милость в Адамов череп костяной, – людская кожа задубилась, и ею тело оградилось от воли Божьей, как стеной…
… и Тьма объяла всю планету… … душа, не чуявшая свету, желаньям тела отдалась, и получило тело власть…
… мозг, переполненный гордыней, своих кумиров, словно дыни, по небосводу разбросал…
… и вознося с утра кумира, народ под крики: «Вира!.. Вира!..», встречал его как бога мира, когда с востока он вставал…
пустыми хлопая очами, слепые жители Земли не замечали, как подмены на жалких клочьях ойкумены цветами пышными взошли…
… но Тьма, во плоти воплотившись, того не знала, что сплотившись все звезды во звезде одной, осветят хлев под Вифлиемом и лик Мадонны, наклоненный над телом Родины былой…
… еще не знала Тьма, что Сына Отец послал во стынь пустыни душ человеческих, сокрыв Его под ликом человечьим…
… но миром был очеловечен благой Божественный порыв…
…не принят был Посланец Божий, на всех и каждого похожий…
…что говорил, зачем пришел, – никто не понял до сих пор…
…и даже те, двенадцать вместе не распознали Божьей Вести,
И жить под властью сатаны поныне мы обречены,
* * *
Нет худа без добра. Поговорка
Нет худа без добра, но есть добро без худа по имени Любовь. Без адресов, имен, любовь невесть в кого, любовь из ниоткуда, любовь как существо, которым ты пленен. ………………….. Ты ею опьянен, ты ею переполнен, не ведая куда и как ее избыть, – сей мир настолько мал, что даже щели молний узки и коротки в желании открыть
пути в нагорний мир, в страну безмерной шири, где место для любви твоей еще пусто
* * *
Безжизненных пространств простор тревожный вливает в мозги тягость нудных дум… Ужели мы натужностью подкожной вздували лишь меха…
* * *
В тумане фраз и в изморози слов сидит голубка на карнизе крыши, на самом краешке, – из давних детских снов, – ее не слышно, и она не слышит.
А значит там, на самом на краю, за гранью слов, за кромкой разговоров, печальный взгляд уж плавает в раю, где нет ни стен, ни крыш, и нет заборов.
СТИХОТВОРЕНИЯ 2009 ГОДА
Сонет встречи
Привет, друзья! Как всё же память хороша! Благодарю её за верность и надёжность. За далью давних лет она даёт возможность любить, свиданий наших были нежно вороша.
Теплом наполнив дом и чуткую подкожность, воспоминаний дым клубится неспеша. И в радости земной колышется душа, подъемля потолки и стен являя ложность.
Да длится песнь любви и в наши дни, и присно. Пусть нюх заполнит плов и нежные грибы, и блюда наших встреч наполненные рисом реально зрят на нас подарками судьбы.
Привет, привет, друзья, Борис и Маргарита, - мы снова свиделись. Душа глазам открыта! 18.08.2009
Про любовь
Пусть я себе тебя вообразил, - Такое допущенье допустимо… Так ты содействуй образу – сколь сил В тебя природа-матушка впустила.
Старайся, пыжься… Бог тебя простит Помаду губ и тушь ресниц, укладку Волос, твое старанье провести Черту под веком, скрадывая складку
Наивности невинного старенья… Мы ль не готовы? То ли смысл смиренья Не слышен ухом сорванным в бореньи Страстей, неведомых во времена даренья
старения. Но я тебя любить не перестану, даже ставши костью подгробовою. И благодарить судьбу и Бога, лежучи в погосте,
я не устану за чудесный дар, что мой Господь воздал избытком манны небесной. Вспоминаю календарь, когда Он повелел простить обманы…
Я человек мирской. И я не свят. За сто веков перебороть гордыни Все ж не сумел, – стараясь тыщу крат, Сосуществую с ней поныне 2009
Два стихотворения Виля Мустафина августа-сентября 2009 года, написанных незадолго до его кончины, помещены в начале книги в разделе “Memento Mori”.
= наверх =
|
