<<< назад

1

Эта статья   о поэзии. И я сразу же хочу предварить ее нижеследующими словами.

Я ни в малейшей мере не отрицаю того неоспоримого факта, что у нашей поэзии есть большие достижения, что поднялась она весьма высоко; я отнюдь не отрицаю и то го, что в нашей стране среди тех, что именуют себя поэта ми (а их, я считаю, чересчур много), есть немало таких, которые действительно являются поэтами отличными, весьма талантливыми, в том числе и такими, которых впо следствии мы с полным правом назовем великими; я ут верждаю, что каждый год у нас выходят замечательные поэтические сборники, которыми мог бы гордиться любой народ и которые все больше и больше обогащают нашу отечественную и международную поэзию.

Я считаю своим долгом сказать об этом, чтобы никто не имел права упрекнуть меня в том, будто в своей статье я зачеркиваю всё. Я собираюсь говорить о том, что есть в нашей поэзии ошибочного, плохого, недостойного, то есть всего того, что мешает, по моему мнению, еще боль шему развитию и расцвету пашей поэзии, от чего нам надо решительно отказаться и, во всяком случае, не поддер живать его.

Таким образом, я стою лишь за искоренение плохого, а не того хорошего, чем мы гордимся и что должно развиваться все больше и больше.

2

Я со всей серьезностью думаю, что если у нас в стране с такой же интенсивностью и в таком же количестве, как сейчас, будут выходить стихотворные сборники, если в журналах, альманахах, газетах, радио- и телепередачах будет появляться столь же несметное количество стихотворений, если в редакции газет и журналов будет по прежнему поступать много так называемого "стихотворного самотека", от которого работники редакций плачут чуть ли не в буквальном смысле слова, – если подобные явления, повторяю, будут продолжаться и даже возрастать в своем количестве, то все это неизбежно превратится в очень большое бедствие, если оно уже не превратилось в него.

К этому необходимо прибавить и то, что, несмотря на огромное коловращение всевозможных стихотворений, некоторые газеты объявляют еще и стихотворные конкурсы. Правда, конкурсы эти мало что дают, – во всяком случае, при помощи их не было обнаружено сколько-нибудь зна чительных талантов (вообще говоря, талантливых поэтов ищут не путем конкурсов), но количество начинающих писать стихи, количество желающих печататься они весь ма и весьма увеличивают.

Обо всем, что я пишу сейчас, отлично знают и пони мают суть дела очень многие литераторы – издатели, редакторы, критики, рецензенты, драматурги, прозаики и сами поэты. Но никто из них почему-то не говорит об этом вслух, во всяком случае не говорят – и притом полным голосом – в печати.

Я хочу нарушить "обет молчания", хотя знаю, что многие люди, претендующие стать поэтами, начнут метать гром и молнии, обвиняя меня во всех тяжких…

3

В самом деле, что же происходит?

Не нужно прибегать к счетно-вычислительной технике, чтобы прийти к выводу, что у нас в стране ежедневно! (подчеркиваю – ежедневно) выходит пять или даже семь стихотворных сборников или около 1700-2400 сборников год! И это не преувеличение, а скорее преуменьшение: ведь только одно столичное издательство "Советский писатель" "грозится" выпустить в 1968 году 150 стихотворных сборников! А издательство "Молодая гвардия"? А другие московские издательства? А издательства союзных и автономных республик, а также издательства, расположенные во многих краевых и областных центрах?

Одним словом, если бы в нашей стране жили одни только критики, специально интересующиеся лишь поэзией, то и тогда освоить по-настоящему столь огромное количество стихотворного материала они не смогли бы. Для любого, даже самого заядлого стихолюба прочитывать ежедневно пять или семь (а то и больше) стихотворных сборников (при этом главным образом плохих или в крайнем случае средних) – это уже не наслаждение, а пытка. Но, вероятно, с этим можно было бы как-то примириться, если бы не одно обстоятельство: предположим, что в прошлом году вышло около двух с лишним тысяч стихотворных сборников; в этом году их будет не меньше, а скорее больше. Но имейте в виду, что это будут сборники не тех же "прошлогодних" авторов: по крайней мере, одну треть или хотя бы четверть будут составлять новые авторы. Таким образом, количество претендующих на звание поэта только за один год увеличится минимум на одну четверть.

Но это еще не всё. Кроме стихотворных сборников, совершенно неисчислимое количество стихов ежегодно печатается в газетах, в журналах, в альманахах, передается по радио и телевидению. И точно так же, как и в первом случае, число рифмующих или не признающих рифмы увеличивается подобно снежному кому.

И это, повторяю, рост ежегодный, рост, как это понятно само собой, происходящий не в арифметической, а в геометрической прогрессии.

Есть люди, которые говорят, что это хорошо. Но что же тут хорошего, если получается вроде "Демьяновой ухи" Крылова: читатель уже сверх всякой нормы сыт стихами, а ему услужливо подносят "еще тарелочку"…

Я совершенно убежден в том, что если лавина стихов все с такой же силой, как и в прошлые годы, будет нарастать и обрушиваться на читателя, то мы можем отбить всякую охоту у кого бы то ни было читать стихи, даже самые хорошие, которые у нас, несмотря ни на что, конечно же есть, и притом в довольно большом количестве.

4

К сожалению, у нас много людей (в том числе среди поэтов), которые в чрезмерном обилии бумаги, заполненной стихами, видят только рост нашей поэзии и ничего другого: мол, поэзия поднялась на новую ступень, мы стали писать лучше, чем, предположим, до войны, стихотворные сборники расходятся чуть ли не в один день и т.д. и т.п.

Все это было бы просто замечательно, если бы мы порой не обманывали сами себя, если бы в этом была нужная доля трезвой и объективной правды. Но ее-то, этой правды, как раз и нет.

Непомерное обилие стихов – это, к большому моему огорчению, вовсе не рост нашей поэзии. Это инфляция поэзии, ее обесценивание.

Я вполне согласен, что технически наши поэты (хотя далеко не все, конечно) стали писать лучше, чем это было раньше. Но, во-первых, если мы поднялись на ступеньку выше, то и спрос с нас должен стать более высоким: отбор стихов для печати должен производиться более тщательно, более строго, и, уж во всяком случае, нельзя измерять достоинство поэзии количеством пишущих стихи.

Во-вторых, инфляция тоже может быть разной. Что такое инфляция в денежном хозяйстве? Как известно, это такое положение, при котором, в силу известных причин, выпускается в оборот чрезмерное количество бумажных денег, не обеспеченных ни золотом, ни товарами, ни наличием других ценностей. Иными словами, это деньги, которые ничего (или почти ничего) не стоят.

Но может быть и так: пусть какому-либо государству, для того чтобы экономика его процветала, нужно иметь в обращении, предположим, миллиард твердых (золотых) денежных единиц. А теперь представьте, что, исходя из каких-либо соображений, условное государство дополнительно к одному миллиарду выпустило в обращение еще четыре миллиарда тоже твердых (золотых) денежных единиц. Но, несмотря на то, что они золотые, это тоже будет своего рода инфляция, ибо золото немедленно понизится в цене вследствие того, что его выпущено в обращение слишком много.

Примерно то же происходит и со стихами, если их чересчур много, – происходит даже тогда, когда они написаны несколько лучше, чем писались раньше.

Короче говоря, я хочу высказать общеизвестную истину, что людям дорого то, чего у них мало. А к тому, чего у них слишком много, они относятся с величайшим равнодушием и даже пренебрежением. И это касается не только материальных благ, но и поэзии, например, особенно такой поэзии, в которой главенствует не качество, а по большей части количество. Человека можно закормить до отвращения даже самой вкусной едой, если ее непомерно много. А уж о плохой еде и говорить нечего.

5

Говорят, что стихотворные издания расходятся чуть ли не в один день – до такой степени у нас любят поэзию. Поэтому-де и печатать ее нужно все больше и больше.

Это верно, но лишь отчасти. Действительно, довольно быстро расходятся сборники известных советских поэтов, которых наши читатели знают уже давно и любят их. Быстро расходятся стихи некоторых так называемых модных (или даже сверхмодных) поэтов: у них есть немало поклонников, которые не дают залеживаться в магазинах их сборникам.

Но если взять поэтическую продукцию, вышедшую из сотен типографий, в полном объеме, то надо сказать, что расходится она крайне туго, а многие сборники целыми годами пылятся на полках книжных магазинов или на книжных складах и в конце концов идут в макулатуру.

Этим самым наносится огромный ущерб не только поэзии (потому что была напечатана не поэзия, а лишь что-то отдаленно напоминающее ее), но и государственной казне: выбрасываются на ветер многие сотни тысяч, а то и миллионы рублей. Дело в том, что большинство сборников (особенно тех, которые написаны средними по своему дарованию людьми) обычно выпускается небольшим тиражом. А такие сборники всегда бывают убыточными, если даже они расходятся полностью. А уж если не расходятся (что бывает сплошь и рядом), то убыточность, конечно, возрастает.

Поэтому очень непонятно, зачем гнаться за количеством плохих либо даже средних сборников, которые приносят материальный ущерб и в то же время дискредитируют подлинную поэзию? Зачем государство должно платить многим еще не созревшим поэтам за их неумение писать хорошие стихи, нужные читателю?

Во избежание недоразумений необходимо оговориться. Я отлично понимаю, что в иных случаях для издательства, а следовательно, и для государства могут быть убыточными и отдельные сборники отличных стихов. Но всё же такие сборники нужно обязательно издавать, ибо их материальная убыточность с лихвой компенсируется той общекультурной, той духовной ценностью, которую они неизменно несут в себе.

А вот когда речь идет об издании несметного количества стихов, от которых никому ни жарко ни холодно, то тут надо очень строго спросить и с издателей, и с редакторов, и с рецензентов, и с критиков, почему и для чего они рекомендуют к печати, печатают и хвалят подобные произведения – произведения, в сущности говоря, не устраивающие никого, кроме разве их "пробивных" и "непробивных" авторов.

6

Я все время говорю о том, что у нас много печатается слабых либо средних стихов. Дело это настолько известное, что тут вряд ли нужны доказательства. Но все же я хочу привести примеры, из которых хотя бы отчасти было видно, о чем же конкретно идет речь. Хочу сделать оговорку в том смысле, что примеров я приведу лишь несколько, хотя привести их можно было бы не только многие десятки, но даже многие сотни.

В декабре прошлого года в столичной газете появилось стихотворение отнюдь не новичка в поэзии, начинающееся так:

Вижу давних времен опушку.

Плачут кони. Горят дома.

Разрядите меня, как пушку,

А не то я сойду с ума.

(Курсив мой – М. И.)

То, что это не стихи, а пародия на них, видно сразу же.

Как бы там ни было, хочется спросить у автора, как удобней разрядить его? Как "пушку"?

Я уже не хочу распространяться относительно "опушки времен". Конечно, прожитые времена в сознании человека оставляют те или иные приметы. Тем не менее, даже самому большому любителю и знатоку метафор весьма странно читать, что у "давних времен" есть, оказывается, "опушка". Неизвестно только какая: лесная или та, что происходит от слова "опушить" ("опушение").

В следующем четверостишии автор объясняет, чем он так жестоко заряжен. Оказывается, ненавистью к врагам, ненавистью "за смоленцев светлоголовых" (пострадавших от войны.  М. И.).

Я в свое время десять лет прожил в Смоленске и потому могу под присягой засвидетельствовать, что в этом городе ни одного смоленца нет: там живут смоляне, а не смоленцы. Между прочим, меня поддерживают и все белорусские писатели, называя жителей Минска не минцами (по аналогии со смоленцами), а минчанами.

А теперь судите сами: надо ли было это печатать?

Приведу строфы из одного стихотворения. Автор его тоже уже не новичок в поэзии. Стихотворение напечатано в сборнике, который выпустило издательство "Советский писатель":

По трактористско-шоферской привычке

пыряя с головою под мотор,

зажжет,

почти всегда от первой спички,

для обогрева картера костер.

Пока его костер в тумане светит

и искры гаснут,

так сказать, в пути,

пусть на один больной вопрос ответят

сотрудники НАМИ или НАТИ:

Когда же создадите вы приборы,

чтобы шоферы не ломали дров

для запуска застуженных моторов

автомашин,

а также тракторов?

Стихотворение это чересчур уж утилитарно. Оно представляет из себя всего лишь рабкоровскую заметку, переложенную в стихи, и к поэзии не имеет никакого отношения. Весь смысл стихотворения заключается только в том, что должны же наконец появиться приборы для разогрева моторов. Само по себе это заключение правильно и полезно, но оно звучало бы гораздо убедительней, если бы его написать "презренной прозой" и напечатать в газете. А так ведь сугубо деловой, сугубо практический вопрос превращен в пустяк, который автор, видимо, считает иронической поэзией.

Что же касается поэтических произведений, то они всё же требуют более глубокого смысла и, конечно, совершенно другого подхода к темам.

Мне хочется сказать и о нижеследующем. Я никогда не любил и не люблю так называемых новых, этаких вихляющихся и хромающих стихов, в которых нет никакого ритма, где слова и фразы какие-то нелепые, надуманные, неестественные, чаще всего непонятные не только "простому смертному", но и смертному, далеко не простому. Что касается рифмы, то ее в таких стихах или нет вовсе или она такая, что держит строчки – извините за грубое выражение -  как бы "на соплях": до того все неточно, непрочно и вообще произвольно.

Однако ко всякой поэзии я старался относиться честно, и поэтому мне часто казалось, что люди, пишущие столь неудобоваримые для меня стихи, все же, вероятно, хотят добра для родной поэзии: то ли они ищут новых форм стиха, то ли новых средств выражения мысли, новых образов – да мало ли чего можно искать поэту, когда он занят живой, творческой работой!

Но, читая стихи бесчисленного количества все новых и новых "ищущих" поэтов, я пришел к твердому выводу, что на самом деле они ничего не ищут, что просто гонятся за мнимой оригинальностью (хотят быть оригинальней всех и даже "самого" Вознесенского), что нет у них никакой системы, никакой внутренней поэтической дисциплины. Пишут они как попало не в силу каких-то поисков или возможных "открытий", а потому, что лучше писать не умеют. Отсюда и идет всевозможное кривлянье. Поэтому они и прикрываются невообразимой путаницей строк и тем "туманно-неясным", что заключено в строках.

Но я по крайней мере думал, что раз каждый из них старается быть "самым оригинальным", то, наверное, они очень разнятся друг от друга. Увы! Это совсем не так. Они – удручающе однообразны, и их невозможно отличить друг от друга, как это легко сделать, например, с классиками или лучшими советскими поэтами.

Из десятков и сотен возможных примеров приведу лишь один-два. Вот выдержка из стихов одной поэтессы, напечатанных в книге "Из первых уст" ("Советский писатель", 1966). Стихи называются "Я чувствую себя грешно":

Я чувствую себя грешно

И за себя и за столицу.

То наши общие грехи.

И мучает сегодня совесть:

Перевела я на стихи

Уже, наверно, десять сосен.

Одиннадцатую – не тронь!

Найдем еще какой-то выход.

Пенек сосновый – нищий трон,

Последствие нелепых выгод.

(Замечу в скобках: просто "идеальная" рифма совесть сосен!)

Прежде всего я долго решал ребус: о чем написаны стихи, какой в них смысл? Наконец до меня дошло, что поэтесса "чувствует себя грешно" по той причине, что она "перевела на стихи" десять сосен, другими словами, она перевела столько бумаги, сколько ее можно выработать из десяти сосновых деревьев.

Что ж, если иметь в виду такие стихи, которые я привел, то поэтесса действительно должна "чувствовать себя грешно": бумагу (из целых десяти сосен!) она потратила определенно зря. А вот при чем здесь столица, которая тоже как бы виновата "в грехе",- непонятно. Может быть, под столицей поэтесса подразумевает Отдел поэзии столичного издательства, который усердно помогает ни за что ни про что тратить дефицитную бумагу?

Но далее, я все же не могу объяснить себе: если на стихи потрачено ("переведено") уже десять сосен, то почему же "одиннадцатую не тронь!"? Поэтесса, правда, говорит, что "найдем еще какой-то выход". Но какой? Может, она намекает на то, что перестанет писать столь "несъедобные" стихи и одиннадцатая сосна, таким образом, сохранится. Если это так, то можно лишь приветствовать решение поэтессы, ибо ничего лучшего придумать в данной ситуации нельзя. К этому, между прочим, обязывает и то, что когда поэту нечего сказать читателям, то он пишет о своих же стихах, а так называемые поэты-песенники пишут песни о песнях.

Стихи одного из поэтов, живущего в Волгограде и уже успевшего выпустить пять своих стихотворных сборников, не лучше, чем у поэтессы, о которой только что шла речь. С волгоградского поэта спрашивать надо даже строже: в иные времена человек, издавший столько своих произведений, едва ли не становился (а то и вправду становился) классиком. Однако о нашем волгоградце сказать этого никак нельзя, хотя бы потому, что он пишет такие, например, стихи:

Пей до счастья,

                   до песни!

Пей до самого пьяного!

Пей, чтоб слезы из глаз,

Чтобы молодость заново!

Что это – стихи или выкрики чьего-либо собутыльника, который уже почти и лыка не вяжет?

Призывать к тому, чтобы допиться "до счастья" либо до такого состояния, когда "молодость (придет) заново", можно, лишь потеряв всякое представление о реальном.

У того же поэта есть такие строки:

И снова – Волга русская,

Могучая и плавная,

И не пойму, что чувствую,

Но что-то очень главное.

Я не собираюсь острить на тот счет, что поэт сам не понимает своих собственных чувств, так как, наверное, хлебнул "до самого пьяного".

Дело тут гораздо серьезней: вышеприведенные строчки действительно трудно понять. Вряд ли поймет хоть один читатель, в чем же заключается существо того "очень главного", которое якобы чувствует поэт.

В поэзии есть такой прием, когда поэт говорит полунамеками. Однако же читатель великолепно понимает, в чем смысл того или иного полунамека, не говоря уже о самом поэте. А здесь – просто пустые слова, поставленные ради оригинальности. Они не несут ровным счетом никакой нагрузки и потому бесполезны.

Наконец, я просто не могу, просто не имею права не остановиться еще на одном, как мне кажется, из ряда вон выходящем примере.

5 апреля 1968 года "Литературная Россия" напечатала рецензию Л. Латынина на сборник стихов "Девятый горизонт" ("Молодая гвардия", 1967). Рецензент кое за что поругал автора, кое за что похвалил. При этом не преминул отметить, что лучшими стихами сборника являются стихи, связанные с войной. И вот вам выдержка из рецензии:

"Мои друзья в земле лежат", – пишет поэт в стихотворении "Старые шрамы". Их жизнью заплачено, за то, чтобы он "дышал, читал стихи и спорил яро о грядущем". (Курсив мой. – М. И.)

Писать так о тех, кто отдал жизнь за свою Родину, за свой народ, – это святотатство, это оскорбление миллионов тех, что сложили свои головы в Великой Отечественной войне. Я просто не могу представить себе такого экземпляра человеческой породы, который бы серьезно считал и даже заявлял открыто на весь мир, что неисчислимые, поистине страшные жертвы войны наша страна понесла для того, чтобы некий "я" мог читать свои стихи и с кем-то "яро спорить".

Если согласиться с тем, что я процитировал из "Литературной России", то можно зайти очень далеко: иной бездельник может утверждать тогда, что жизнью павших в войне заплачено и за то, чтобы он мог танцевать твист и посещать кабаки.

Я привел лишь очень немногие примеры, и притом не самые худшие, не самые "острые" (за исключением, может быть, последнего), взял лишь то, что оказалось под руками. Но вся суть заключается не в том, что я привел, а в том, что книжек, из которых можно черпать такие (или намного худшие) примеры, существует бессчетное количество. А еще хуже то, что это количество ежегодно увеличивается.

И становится больно за нашу поэзию. Конечно, было бы величайшей нелепостью чисто арифметическим путем подсчитывать и планировать, сколько поэтов должно быть в нашей стране, сколько они должны писать стихов, сколько надо издавать стихотворных сборников и т. п. Надо столько, сколько надо.

Определение, конечно, неточное. Но никакой особой, тем более арифметической точности здесь и не требуется. Надо просто установить целесообразность печатания тех или иных поэтических произведений и всегда исходить из этой целесообразности. А установить ее вполне возможно, если все литературные организации и все литераторы подойдут к делу без всякой предвзятости, подойдут разумно, здраво, с душой, с глубоким знанием положения и основываясь на потребностях, на внутренних законах развития общества, для которого наша литература (в то числе и поэзия) и создается. Другого мерила у нас быть не может и не должно быть.

Мы почему-то решили, что поэтические кадры можно воспитывать целыми когортами, подразделениями. Меж тем В.И. Ленин в одном из своих писем говорит: "Насчёт Демьяна Бедного продолжаю быть за. Не придирайтесь, друзья, к человеческим слабостям! Талант – редкость (Курсив мой. -М. И.) Надо его систематически и осторожно поддерживать".

Видите как: "Талант редкость".  И  право же, нам нужно было бы поскромнее и построже оценивать свои и чужие поэтические достоинства.

7

В самое последнее время некоторые товарищи начали разговор о поэзии, – правда, еще весьма немногие, и может быть, не совсем в том плане, в каком это необходимо. Я имею в виду краткие высказывания Е. Осетрова, Е. Винокурова, С. Наровчатова и других (см. "Литературную газету" за 13 марта этого года), а также большую статью А. Лейтеса, напечатанную в той же газете неделей раньше.

Эта серьезная и доказательная статья, в которой автор выступает против невероятно большого количества графоманских и полуграфоманских поэтических сборников, по явившихся и продолжающих появляться у нас, в основном правильно ставит те вопросы, которые сейчас волнуют многих, в том числе, конечно, и меня. Но есть в статье по крайней мере два места, в которых как будто и правильно выражена суть дела, но все же, по-моему, нечто существенное недосказано.

Первое. Процитировав очень плохие стихи одного поэта, выпустившего уже два сборника, А. Лейтес, признавая, что стихи действительно скверные, все же приходит к выводу, что-де профессиональному критику здесь нечего и делать: ясно все само собой. Может статься, отчасти это и так. Но суть заключается в том, что мы (в том числе и критики-профессионалы) так "распустили вожжи", так "размагнитили" некоторых поэтов, стали такими нетребовательными к печатаемым стихам, что дальше и ехать некуда. Следовательно, и исправлять свои упущения должны мы сами, – исправлять и ради читателей, которые далеко не все и не всегда могут отличить хорошие стихи от дурных, и ради самих поэтов, многие из которых не видят, не чувствуют, где проходит граница между добром и злом. И чем хуже пишет поэт, тем резче надо критиковать его, иначе мы вряд ли избавимся от того дурного, что все больше и больше проникает в нашу поэзию.

Второе. А. Лейтес винит в выпуске большого количества плохих поэтических сборников лишь издателей, рецензентов и критиков. Верно, что они виноваты. Они не только выпускают плохие стихи, но часто сопровождают их не в меру хвалебными аннотациями и предисловиями или незаслуженно расхваливают в журналах и газетах.

Однако, обвиняя издателей, рецензентов и критиков, я в то же время хочу сказать слово и в их защиту, ибо я понимаю, что их постепенно как бы приучили к такому "стилю" работы, приучили столь снисходительно относиться даже к явно скверным стихам. Одним словом, виноваты не только они и, может быть, в первую очередь не они. Но тут я должен сделать некоторое отступление.

8

Около десяти лет назад па пленуме Правления Московской организации Союза писателей я делал нечто вроде доклада о воспитании молодых поэтических кадров. В сущности говоря, речь шла примерно о том же, о чем я пишу сейчас, хотя тогда положение было не таким "угрожающим". Я утверждал, приводя соответствующие примеры, что у нас очень много печатается плохих стихов, я говорил, что создание множества литературных кружков и объединений часто бывает ничем не оправдано, что это в известной мере становится похожим на пресловутый "призыв ударников в литературу", который в свое время проводил РАПП и который был затем справедливо осужден.

Я говорил и о многом другом и, между прочим, привел слова Л. Соболева, который возглавлял тогда Комиссию Союза писателей СССР по приему в Союз. Леонид Сергеевич с горечью жаловался на то, что-де очень часто приходится вести трудные, подчас даже трагические разговоры с людьми, которым кто-то когда-то пообещал, что они будут писателями, что у них есть талант. А на деле писательского таланта не оказалось и писателей из них не получилось…

Действительно, таких людей много. И я в своем выступлении предостерегал, чтобы молодые люди, пишущие стихи, не возлагали на эти стихи всех своих надежд: не смотря ни на что, настоящими поэтами они могут и не стать.

Все это мне кажется абсолютно правильным и сейчас. И, грешным делом, я думал, что примерно так все и будет. Будет не потому, что говорил я, а потому, что все это логично и правильно само по себе.

Однако пошло иначе. И это "иначе" привело нас в поэзии к нетерпимому положению, из-за которого я и решил написать настоящую статью.

9

Я не знаю, когда это и с чего началось. Поэтому начнем хотя бы с того, что отделения Союза писателей стали возникать чуть ли не во всех областных и краевых центрах страны. И началась невероятная, непонятная и совершенно неоправданная гонка за количеством членов Союза писателей. И это было большой ошибкой. Областных и краевых центров в нашей республике много, но далеко не всюду есть люди писательской квалификации, хотя бы самой небольшой, самой скромной. Если вы перелистаете "Справочник Союза писателей СССР" 1960 года (другого у меня пока нет), то встретите огромное количество членов Союза писателей, которых не знает не только наш большой всесоюзный читатель, но о них не имеют никакого понятия и читатели тех мест, где эти писатели прописаны. И это уже ненормально. Писателя должны широко знать хотя бы в пределах своей области. Иначе какой же это писатель?

На 20 февраля 1967 года в Союзе писателей СССР насчитывалось 2185 одних только поэтов! Сейчас их, по всей вероятности, больше. И в десятки раз больше тех, которые стремятся попасть в Союз писателей.

Я не собираюсь со всеми подробностями доказывать – много это или мало (лично я думаю, что это очень много даже для такой большой страны, как наш Советский Союз). Дело тут не в этом. Дело в том, что поэзию мы с некоторых пор стали измерять лишь количеством поэтов, а если сказать точнее, то количеством пишущих или пытающихся писать стихи. Между тем, как совершенно правильно написал мне в письме один очень хороший критик, знающий поэзию и тонко разбирающийся в ней, поэзия "измеряется все-таки не количеством поэтов (в кавычках и без кавычек), а качеством произведений, их своеобразием, силой мысли и чувства, которые человек находит в стихотворении" (курсив мой   Л/. //.).

10

Гонка за количеством поэтов (да и не только поэтов) осуществлялась таким, например, образом. Проводится межобластной семинар поэтов: в разных краях и областях отбираются молодые люди, пишущие стихи, и отправляются в заранее намеченный пункт. Разумеется, при этом утверждают, что отобраны только самые талантливые. Но вряд ли этому утверждению можно верить: о тех, кто, в сущности говоря, еще ничего по-настоящему не сделал, никогда нельзя наверняка сказать – талантлив он или нет, тем более что на семинар попадали и те, которые только-только что кончили среднюю школу, и даже те, которые не успели кончить ее.

Но так или иначе приглашенные съезжаются. В этаких санаторно-курортных условиях они читают стихи, ведут беседы с приехавшими из Москвы поэтами, а потом всех их – этих "семинаристов" оптом и чуть ли не под бравурные марши, исполняемые духовым оркестром, принимают в Союз писателей. И к тому же потом хвалятся: вот-де как мы открываем новые таланты, вот как растим молодые кадры поэтов! А ведь на самом деле это пахнет очковтирательством, и тут не радоваться надо бы, а плакать. Вот почему численно ряды членов Союза писателей росли как на дрожжах и даже быстрее того.

Надо полагать, что этот ненормальный рост теперь значительно задержится. По новому уставу, утвержденному Четвертым съездом Союза писателей СССР, сейчас принимать в Союз имеют право лишь писательские организации союзных и автономных республик, и притом только тайным голосованием. Все это безусловно правильно.

11

Но хотя легкомысленная погоня за количеством вместо качества прекратилась или должна прекратиться, последствия ее продолжают оставаться, и сказываются они при самых различных обстоятельствах.

Все еще слишком много появляется плохих поэтических сборников. Короче говоря, люди (издатели, рецензенты и т. п.), очевидно, по инерции продолжают гнаться за количеством, а не за качеством.

Но погоня за количеством может неожиданно сказаться и совершенно в другом плане.

Около полутора лет тому назад я слушал радиопередачу, в которой рассказывалось, что во Владимире, при редакции областной газеты, существует "Клуб интересных встреч". Между прочим, было сказано, что в работе названного клуба участвуют двести (я не ошибся: двести) владимирских писателей. И это не оговорка диктора и не опечатка в дикторском тексте. Этим даже в известной степени хвалились: во Владимире – двести писателей! И никому даже в голову не пришло, что не может быть в областном центре Владимире двести писателей. А если, паче чаяния, они есть, то что же они там делают? И еще: если во Владимире двести писателей, то ведь в других областных и краевых центрах – примерно по стольку же… Но ведь это же безумие! Однако мы так привыкли к количеству, что "двести владимирских писателей" ни у кого не вызвали никакого сомнения…

Иногда бывает и такое. Не так давно я получил письмо от школьников пятого класса, то есть от двенадцати- и тринадцатилетних ребят. Они организовали литературный кружок. Ничего дурного в этом, казалось бы, нет: пусть понемногу изучают литературу, пусть издают свой рукописный журнал, а у кого есть охота, пусть даже пишут стихи либо рассказы. Все это совершенно нормально.

Ненормальным же в данном случае оказалось то, что двенадцатилетние ребята объединились совсем для другой цели: все они решили стать писателями. А почему бы и нет? Вокруг столько литкружков и литобъединений: все хотят быть писателями. Так почему бы не попробовать и школьникам? Вот они и решили попробовать. Свою "писательскую" организацию ребята назвали "Молодые литераторы". Правда, неплохо? И писать еще грамотно не научились, а уже литераторы (хотя и молодые пока).

Тут, конечно, во многом виноваты преподаватели. Но факт остается фактом: не только взрослые, но даже дети начинают думать, что стать, например, поэтом ничего не стоит. И грустно то, что в укоренении этих вздорных взглядов мы виноваты и сами.

Даже многие старики-пенсионеры, жалуясь на свои немощи, пишут так: я, мол, стар и слаб и уже ничего теперь не могу делать. Поэтому я решил писать стихи, чтобы служить родине своим творчеством.

Служить родине до конца дней своих – дело весьма похвальное. И, кстати сказать, оно весьма характерно для советских людей. Однако считать поэзию для служения родине самым легким делом – это, конечно, недоразумение. И очень большое.

Настоящая поэзия – это отнюдь не самое легкое дело. Это, если хотите, своеобразный подвиг. А на подвиг способен далеко не всякий. А точнее, способны лишь немногие.

12

Я почти уже заканчиваю свою затянувшуюся статью. Мне лишь хочется сказать несколько слов о Дне поэзии, который в разное время года проводился сначала в Москве, а теперь начинает проводиться по всей нашей стране.

Относительно этого "дня" у меня есть свои особые соображения, хотя, наверное, многие с ними не согласятся. Поэзия – это, как известно, лишь часть литературы. Почему же тогда День поэзии? Почему не День драматургии, не День критики, не День прозы?

Если уж устраивать какой-то "день", то неизмеримо логичней был бы День литературы или, скажем, День книги, имея в виду художественную книгу.

Во многих районах нашей страны проводится День урожая. Однако же ни одному мудрецу не пришло в голову проводить отдельно День картошки, День яблок (на что уж красиво!), День сахарной свеклы, День пшеницы и т.п. Все виды земледельческого труда соединены в одном "дне", в одном празднике.

А литературу почему-то расчленили. Сейчас проведение Дня поэзии называют и хорошей традицией, и праздником поэзии, и торжеством поэзии, и как хотите, но все это как-то, по-моему, неуместно, несерьезно, надуманно.

Разумеется, нет ничего плохого в том, когда поэты устраивают свои вечера, читают стихи, ведут споры и разговоры со своими читателями. Но ведь для этого не нужно никаких специальных "дней", это можно проводить круглый год. Это даже надо проводить гораздо чаще, чем сейчас, потому что людям нужна поэзия, без нее мир человека стал бы гораздо бедней. Но, видите ли, пришло кому-то в голову проводить именно День поэзии, кто-то выдумал своеобразную догму, которая стала почти обязательной для всех поэтических организаций.

В нашей поэзии есть много недостатков и нерешенных вопросов, нам есть о чем поговорить, поговорить спокойно, серьезно, деловито. Между тем в Дни поэзии мы вольно или невольно внушаем и себе и другим, что-де поэзия – самый передовой участок нашей литературы, что в ней все цветет и благоухает, что она -  это сплошной праздник. А ведь это лакировка, неправда, несмотря на большие достижения отдельных наших поэтов.

Взять хотя бы такое "мероприятие": за прилавки книжных магазинов становятся сами поэты, которые и начинают продавать свои и чужие сборники и давать автографы. Народу в такие магазины сходится видимо-не видимо, и организаторы Дней поэзии всё относят исключительно за счет того, что якобы наша поэзия невероятно выросла и любовь читателей к ней безгранична. Все это больше напоминает рекламное предприятие, чем торжество поэзии.

Я хотел бы привести такое сравнение. Представьте себе, что наша знаменитая солистка Большого театра Ирина Архипова сидела бы в кассе и продавала билеты на свой концерт, ставя при этом автограф на каждом билете; представьте себе, что то же самое делал бы и столь знаменитый Григорий Чухрай, то есть продавал бы билеты на просмотр своих кинокартин. Я уверен, что собралось бы столько народу, что для поддержания порядка пришлось бы мобилизовать всю московскую милицию… Так что напрасно поэты думают, что большое количество людей привлекают их поэтические сборники. Поэтические сборники действительно привлекают большое количество людей, но только в том случае, если они исключительно хороши.

Некоторые наши издания стараются поднести читателю стихи как бы на золотом блюде и печатают их под такой, например, рубрикой: "Знакомьтесь, новые стихи". Прочитав подобное предупреждение, думаешь, что сейчас тебя познакомят действительно с чем-то необыкновенным, выдающимся. А чаще всего тебе преподносят такие банальные строки, "знакомиться" с которыми никак не хочется.

Кто-то выдумал для стихов прямо-таки какую-то сказочно-романтическую рубрику: "В стране Поэзии". Но вся беда заключается в том, что название "страны" почти никогда не соответствует тому, что в ней содержится, а жаль. Очень бы хотелось, чтобы читатель верил, что действительно есть на свете страна Поэзия, к которой рвутся тысячи человеческих сердец, и что соприкосновение с ней приносит человеку большую радость. Но – увы! – романтическая страна Поэзия далеко не всегда оправдывает свое назначение и свое название.

14

А теперь о выводах, которые, как известно, должны быть в каждой статье. Выводы мои будут не столь уж многочисленны и многословны.

1. Первое, что мы должны запомнить раз и навсегда, – это что талантливые поэты не ходят целыми "косяками", что "производство талантов" конвейерным способом, во-первых, недопустимо вообще, и, во-вторых, оно весьма и весьма нерентабельно.

Открывать, находить новые таланты возможно и нужно только так, как в Якутии находят крупные алмазы или как золотоискатели находят где-нибудь на Алдане золотые слитки. Это бывает не часто, но зато если ты нашел, то это уж будет настоящая находка, а не какой-нибудь мыльный пузырь.

Любая писательская организация, и в частности её поэтическая часть, должна состоять из отдельных талантливых людей, а не из той массы "новобранцев", которых почти без всякого разбора принимали в ряды литераторов лишь для того, "чтобы не отстать от других", чтобы, наоборот, "у нас было гораздо больше, чем у вас".

Необходимо еще раз повторить и принять как нерушимый закон ту неоспоримую истину, что литература наша сильна не количеством людей, принятых и принимаемых в Союз писателей, не количеством созданных и все еще создаваемых отделений Союза писателей и литературных объединений, даже не количеством выпускаемых книг, – литература сильна только людьми талантливыми, только качеством созданных этими людьми книг.

2. Людям, от которых зависит как выход в свет поэтических сборников, так и печатание стихов в периодике, а также общественная оценка всего этого, надо как-то по-другому взглянуть на свою работу, и не только взглянуть, но по-другому и делать её.

Есть такое выражение "служить родной литературе". Оно, может быть, несколько архаично для наших дней. Но если раскрыть тот смысл, который когда-то вкладывался в него, то окажется, что оно весьма многозначительно. Служить родной литературе – это значит быть до конца преданным ей, отдавать ей все силы, работать честно, никогда не кривя душой, быть непримиримым ко всякой неправде, проникающей в нее.

Я думаю, что если бы все литераторы именно так "служили родной литературе", то количество плохих стихов, печатающихся сейчас в книгах и в периодике, неизмеримо уменьшилось бы.

1968

       = в начало =