<<< назад   

 драматическая история в 2-х действиях

 (В печатном варианте журнала «Тобол» пьеса называется «Околдованные»)

                          ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ЛУКЕРЬЯ – 80 лет

ГАЛИНА – 60 лет

НИНКА – 40 лет

ВАСИЛИЙ – 40 лет

ИРОД – 30 лет

ОКСАНА – 19 лет      

Уютно живут Лукерья с Галиной. Дом еще крепок, а при нем дровяник и хлев, и даже баня – все под одной крышей. Яблоня у крыльца, под яблоней стол и скамейки. Огород в четыре сотки. Тихо тает летняя ночь. В кухне лампочка щетинится. Галина «колдует» над плитой. Вошла Лукерья из сеней, за дверной косяк спряталась, затаившись, выглядывает на Галину, крестится.

ЛУКЕРЬЯ /испуганно, тихо/. Свят! Свят! Свят! Чур, меня, чур! Свят! Свят! Свят!

ГАЛИНА. Мама. Мам? Ты, что ли?

                     Лукерья затаилась. Галина зовет.

Буська! Бусый! Кыс, кыс, кыс! Бу-у-усь!

Нет ответа. Галина насторожилась. Лукерья выглянула из-за косяка. Смотрят друг на друга.

Мама ты чего?

ЛУКЕРЬЯ. Гальке, ты чего ли?

ГАЛИНА. Нет, не я.

ЛУКЕРЬЯ /крестится/. Свят! Свят! Свят! Тьфу! Тьфу! Тьфу!

ГАЛИНА. Ну, давай, давай, съезжай с ума. Только этого мне не хватало.

ЛУКЕРЬЯ /вглядывается в дочь/. Гальке!..

ГАЛИНА. Руки вымой да вон хлеба нарежь, я пока огурцы выставлю.

ЛУКЕРЬЯ. Откуда у меня силы-то, хлеб нарезать?

                    А сама тихонько подступила к столу, завладела ножом.

ГАЛИНА. Ну, чего встала, как джигит на Кавказе?

ЛУКЕРЬЯ. Гальке, так это ты или не ты?

ГАЛИНА. Мама, кто ж это может быть, если не я?

ЛУКЕРЬЯ. А в бане свет горит, вода плещется.

ГАЛИНА. Ну?

ЛУКЕРЬЯ. Вот тебе и ну! От поросенков шла, гляжу: свет, слышу – вода. Думала ты в бане, а ты вона где! А там кто? Кто там, Гальке? /Крестится/. Свят! Свят! Свят!

ГАЛИНА. Ой, батюшки мои, дожили!

ЛУКЕРЬЯ. Вот тебе и дожили. Говорила неча к дому всяких привечать.

ГАЛИНА. Да ты уж всех людей от дома отпугала.

ЛУКЕРЬЯ. Каких людей? Кто путный к тебе пойдет? Одни локаши и ходят водку жрать.

ГАЛИНА. А локашей ты где набрала? Во всей деревне три избы жилых осталось.

ЛУКЕРЬЯ /ворчит/.  Вот и я думаю: три избы жилых, а к тебе одни локаши ходят. /Вспомнила/. Гальке! Вы же с Нинкой в бане всю ночь прошуршали. Неужели она и в день колдует? Греха накопите, придавит он душонки ваши.

ГАЛИНА. Нинка вон идет.

ЛУКЕРЬЯ. Да что ж она, нечистая, огороды топчет? Дороги ей мало? У поросенка вон опять пописка загнила. Вчера глядела, вроде ранка запеклась, а сегодня к утру опять загнила. Теперь еще и без картошки останемся.

ГАЛИНА. Так она ж промеж рядков идет.

ЛУКЕРЬЯ. Да она хоть по воздуху лети, от нее одно истребление всему живому исходит.

ГАЛИНА /подсказывает/. А потому, как локашка она.

ЛУКЕРЬЯ. А ты не дразни мать. Сама знаешь, что не пьет Нинка. Колдует, потому не пьет. Им колдунам настрого заказано.

ГАЛИНА. Кем заказано?

ЛУКЕРЬЯ. Богом ихним, дьяволом. Других спаивать поощряется, вот, к примеру, тебя. А самим строгий запрет.

                    С картофельной гряды выпрыгивает Нинка.

НИНКА. Здравствуй, теть Галя. /Зябко потягивается/. Не жарко стало по утрам.

ГАЛИНА. Август на дворе.

НИНКА. Пятница, тринадцатое. /Заметила Лукерью/. Здорово, бабушка Лукерья, утра тебе доброго!

ЛУКЕРЬЯ. Будет доброе, когда ты опять здесь.

НИНКА. Чего, нездоровиться? Может травки заварить?

ЛУКЕРЬЯ. Вон за ночь в бане наварили уже…

НИНКА. Так то гадальная трава, не лечебная.

ЛУКЕРЬЯ. Ты еще целебной навари – людей травить.

                  Галина выносит пакеты и кулечки с едой на улицу, начинает на  

                  столе под яблонькой укладывать их в большую сумку.

Гальке ты еду куда понесла?

НИНКА. Так пятница сегодня, бабушка. Срок пришел дань платить. К обеду Ирод явится.

ЛУКЕРЬЯ. Да ты глянь: чего она ему понесла. Одной тушенки три банки прихватила. Картошки побольше наложи для весу, да огурцов. Пошто тушенкой вымогателя потчевать?

НИНКА. А как оголодает, да поросей твоих затребует? /Галине/.  Че-то, теть Галь, ты в самом деле расщедрилась.

ГАЛИНА. А у меня водки нету. Водка с тебя в этот раз.

НИНКА. Так я не готовилась в таком раскладе. Одна бутылка у меня. Может Ксюха подвезет?

ГАЛИНА. Подвезет – не подвезет. На нее надежда зыбкая. Поищи, Нинка, не жмись.

НИНКА. Может, у бабки где что заначено?

ГАЛИНА. Бабка так начит, что неделями гадаю. Не бабка, а сплошной ребус.

ЛУКЕРЬЯ. Пошто опять мать обзывать вздумала?

ГАЛИНА.  /Указывает Нинке на тяжелую сумку/. Забирай. Водку поищи.

НИНКА /оправдываясь/. Теть Галь, ведь я ему, зверю, всегда одну бутылку сверх общей нормы выставляю.

ГАЛИНА. Что? Не найдешь?

                   Недолго смотрят в глаза друг другу.

НИНКА. Найду. Только ты это… Ксюха привезет, верни потом. А тушенку одну оставь. Не надо.

ГАЛИНА. Да ладно, ладно. Только ты его спровадь скорей.

НИНКА. Ой, это уж как заладится. Сама знаешь, он не управляемый.

 ГАЛИНА. А ты скажи: у поросей кожа гниет. Болезнь инфекционная, к людям липнет.

ЛУКЕРЬЯ. Да типун тебе на язык!

НИНКА /весело/. Скажу.

ГАЛИНА. Скажи: у бабки нашей бешенство с утра. /Галина уходит в дом/.

ЛУКЕРЬЯ /Нинке/. Нинка! Ты куда?

НИНКА. Ирода встречать. У меня уже баня затоплена.

ЛУКЕРЬЯ. А этого нам, что ли, оставляешь?

НИНКА. Кого этого?

ЛУКЕРЬЯ. Кого вы там за ночь в нашей бане начудили? Иди, забирай себе.

НИНКА. Ты чего, бабушка, не проснулась еще?

ЛУКЕРЬЯ. Так, поди, сама погляди.

                    Нинка к окошку бани осторожно приблизилась.

ЛУКЕРЬЯ. Ну, чего там?

НИНКА. Свет горит.

ЛУКЕРЬЯ. Плещется?

НИНКА /прислушалась/. Плещется. /Вдруг удивленно/. Кто там?

ЛУКЕРЬЯ. Я тебя спрашиваю: кто?!

НИНКА /активно втягивает носом воздух/. Баня-то топлена.

ЛУКЕРЬЯ /в тон ей/. Ты натопила что ли?

НИНКА /растерялась/. Мы с теть Галей гадали только.

ЛУКЕРЬЯ. Вот и нагадали.

НИНКА. Может, приехал кто?

ЛУКЕРЬЯ. На метле прилетел. До нас и днем уж сколько лет транспорт не пускают.

НИНКА /испуганно/.  Бабушка, кто в бане?

ЛУКЕРЬЯ. Ты меня тоже за дуру держишь? Я что ли до утра там свечи жгла?

НИНКА /прислушалась/. Плещется. /Пауза/. Во! Затих. /Пауза/. Плещется. /С надеждой/. А может это хомяки?

ЛУКЕРЬЯ. Ага, хомяки. И баню затопили, и свет зажгли и воду льют хомяки.

НИНКА. А что теть Галя говорит?

ЛУКЕРЬЯ. Чего она путного скажет? Ей бы все мать дурой, да рексами обзывать. Ты загляни в окошко, загляни, может разглядишь чего?

НИНКА. Занавешено.

ЛУКЕРЬЯ. Может, щелочка где есть?

НИНКА /изловчившись, находит просвет в занавеске и, заглянув захлебываясь воздухом, на цыпочках спешит уйти от бани поближе к Лукерье. В испуге выговаривает/. Во-ло-са-тый!

ЛУКЕРЬЯ. Мужик?

НИНКА /шепчет/. Не знаю, может и мужик. Живой, двигается.

ЛУКЕРЬЯ. Рогатый?

НИНКА. Не знаю. /Трясет ладонью возле груди/. Волосатый вот здесь, весь. Живой точно! Большой! Бабка, кто это?

ЛУКЕРЬЯ. /Крестится/.  Кто, кто? Верно: беса накликали. Еще одного нахлебника корми теперь.

НИНКА. А они не едят.

ЛУКЕРЬЯ. Ага, бодаются только. Может домовой от нас в баню переселяется?

НИНКА. Сыровато там.

ЛУКЕРЬЯ. Поди, проверь.

НИНКА. Чего?

ЛУКЕРЬЯ. Огурца ему отнеси.

НИНКА. Еще чего?!

ЛУКЕРЬЯ. Жрет он или не жрет? А если жрет, так может оно к лучшему.

НИНКА. Кто ж его кормить-то будет?

ЛУКЕРЬЯ. По совести, кто накликал, тот и кормит. Но прежде мы его на Ирода натравим.

НИНКА. Зачем?

ЛУКЕРЬЯ. Двух-то нам не прокормить.

НИНКА. А с чего это ты, вдруг, сразу этого выбрала? Может он еще и похуже будет?

ЛУКЕРЬЯ. Ясно дело: похуже, если черт, зато экономия от него.

НИНКА.  Это надо посчитать сначала. Ирод раз в месяц за едой ходит. А этого потом каждый день корми.

ЛУКЕРЬЯ. Этот водку не пьет. На водке экономия, сама знаешь, какая!

НИНКА. С чего взяла, что черти не пьют?

ЛУКЕРЬЯ. А-то ты у нас  пьющая?  Поди, прикорми.

НИНКА. А чего я-то? Чего я?

ЛУКЕРЬЯ. Поди, порадуй гостя.

В соседний двор на мотоцикле лихо зарулила Оксана. Скинула с себя шлем, майку и азартно стала мыть лицо и тело из бочки для сбора дождевой воды.  Нинка подходит к забору.

НИНКА. Явилась, Оксашка, да вся запылилась. Привет!

ОКСАНА. /Снимает с мотоцикла две сумки, идет к забору./ Ну, здравствуйте. Слава Богу, вся деревня в сборе! Разбирай заказы! Так, хлеба по три буханки на душу. Кильки в томате, тебе, Нинка. Это вам, тетя Галя с бабушкой

Лукерьей, тушенка, лосось, толстолобик тоже в томате, лобие – это, вроде, как наши бобы только в банке, все что заказывали?

ГАЛИНА /тихо/. Вот за лобие спасибо? Остальное скинь, здесь, в травку.

ОКСАНА. Иголки с нитками кто просил?

НИНКА. Я.

ОКСАНА. Держи. /Наклоняясь над второй сумкой/. Остального основного тебе сколько, Нина Петровна?

НИНКА. Две.

ОКСАНА. Принимай.

ГАЛИНА /Оксане/. Ты мои здесь в траве оставь.

ОКСАНА. Задачу поняла. Сколько?

ГАЛИНА. Три.

ОКСАНА /выкладывает в траву под забор три бутылки/. Запоминай, тетя Галя, где лежит.

ГАЛИНА /Лукерье/. Мама, ты водки сколько заказывала?

ЛУКЕРЬЯ. Я-то две. А сама сколько?

ГАЛИНА. У меня сухой закон. /Несет Лукерье две бутылки/

ЛУКЕРЬЯ. Закон у нее. Уж я-то твой закон знаю. /Принимает из рук Галины бутылки/. За мной не ходи. Закон у нее! Ишь, хитрющая! /Уходит в глубь дома, опасливо оглядываясь на Галину/.

А Галина тем временем, убедившись, что Лукерья увлеклась поиском тайника, пошла прятать свои бутылки где-то в пристройках к дому. Оксана протягивает Нинке еще один пакет.

НИНКА. А это кому?

ОКСАНА. А это вам дедушка Мороз передал  к общему столу. Колбаса там, шпроты, конфеты -  от меня подарок.

НИНКА. /Ест конфету/. Ой, не-е, раньше шоколад вкуснее был.

ОКСАНА. Только сами ешьте. Зверю не скармливайте.

НИНКА. Хорошо тебе, Ксюха, теперь в райцентре жить. А мы тут терпим его да терпим.

ОКСАНА. Ну, да, ты терпишь. Кряхтишь под ним и терпишь.

 НИНКА. Дура ты, молодая. Я может, тебя своим телом  заслонила!

ОКСАНА. Спасибо, подруга боевая. Только по сугробам зверь меня в мороз полуодетую погонял незабываемо.

НИНКА. Так-то спьяну, спьяну, кто не дуреет? Главное ведь не случилось ничего. Обошлось.

ОКСАНА. Обожглось. 

НИНКА.  Ну, так не снасильничал ведь? Ты обратно-то, когда собираешься?

ОКСАНА. Денька через два.

НИНКА. Не уж по нам заскучала?

ОКСАНА. По ухабам,  по родным ухабам.

НИНКА. Вовсе люди зажрались. Ухабов им в райцентре не хватает. Ксюх, тебе там видать хорошо платят?

ОКСАНА.  Мне не платят, Нина Петровна, я зарабатываю. А это принципиально разные вещи.

НИНКА. Ксюха, а у нас ведь сегодня Иродов день. Столкнетесь, не задирай его. Силы-то в нем не меряно. Зашибет.

ОКСАНА. У меня на любую силу бензина хватит.

НИНКА. Вот и я говорю: чего тебе задерживаться? Передохни, да и езжай.

                             Лукерья вновь выглядывает в окно.                                          

ЛУКЕРЬЯ /зовет/. Гальке! Гальке! /Нинке/. Ну-ка, где она затаилась-то?

Галина тем временем ходит от дома к  столу под яблоней. Выносит, чайник, еду, посуду, потому принимает участие в беседе на ходу, эпизодически.

ГАЛИНА /огрызаясь, тихо/. Гальке… опять Гальке. Уже жизнь прожила, а все Гальке.

ЛУКЕРЬЯ. Гальке, так ты в баню-то загляни.

ГАЛИНА. Ну что туда заглядывать?

ЛУКЕРЬЯ. Кого наколдовали-то? Нинка вон сама боится огурца ему отнести.

НИНКА. Бабка, больше всех нас прожила, вот сама и отнеси. 

ГАЛИНА. К огурцу стопочку налить не забудьте. /Уходит в дом/.                                                     

НИНКА /Оксане/. Ой, Ксюха! У нас ведь в бане кто-то нечистый завелся!

ОКСАНА. В какой бане?

НИНКА. А вон. Мы с тетей Галей гадали до утра. Вот поверишь, нет – гадали только? Даже гостя в тазике увидели: смутно так, но облик человечий был. А с утра баня топлена и в ней шевелится кто-то. Волосатый.

ОКСАНА. Да вы что здесь коллективно умом поехали?

НИНКА. Я сама видела. Там слева от занавесочки просвет. Пойди, глянь.

ОКСАНА. Может Ирод?

НИНКА. Нет! Не он. Я заглядывала. Волосатый, большой, фыркает.

ОКСАНА /перепрыгнула через забор/. Да ну вас!  Вы так и в самом деле свихнетесь.

ЛУКЕРЬЯ. Оксана, погоди. Огурца ему отнеси.

ОКСАНА. Зачем?

ЛУКЕРЬЯ. Вдруг он нашу пищу потребляет. Прикормим. Приручим. На Ирода натравим. А мирно приживется, так и Гальке жених.

ГАЛИНА. Кто?

ЛУКЕРЬЯ. А хоть кто, лишь бы водку не пил.

НИНКА. Она тебя, теть Галь, черту сватает.

ГАЛИНА. Да уж лучше сразу собакам скормить. /Галина уходит в дом/.

ЛУКЕРЬЯ /вслед Галине/. Я сама от тебя на мыло уйду.

                Оксана тем временем приблизилась к двери бани.

Оксанка, постой! Огурца возьми, прикорми!

                Оксана открывает дверь в баню. Пауза.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Ты кто?

ОКСАНА. Здрасьте. А вы кто?

                                      Пауза.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Ну, заходи, коли пришла.

ОКСАНА. А и зайду! /Заходит в предбанник, закрывает дверь/.

НИНКА /бежит к окошку бани, заглянуть пытается, прислушивается/. Ой, ой, ой, ой…

ЛУКЕРЬЯ. Ну, чего там, чего?..

НИНКА. Да тихо, ты бабка. Фыркает кто-то. Дай расслышать. Жует что –ли?.. Чавкает!

ЛУКЕРЬЯ. Скажешь тоже: чавкает! Голос-то человеческий был. Знакомый голос-то…

НИНКА. Знакомый? Так вспоминай.

ЛУКЕРЬЯ. Да не сбивай ты… Голос больно знакомый.

                     Выходит Галина.

НИНКА /Галине/. Теть, Галь, только не шуми, к бабке память возвращается.

ГАЛИНА. О чем память-то?

НИНКА. Черт в бане голосом знакомым говорит.

ГАЛИНА. /Лукерье/. Мам, ты на плечи свои посмотри.

ЛУКЕРЬЯ. Чего мне на их глядеть?

ГАЛИНА. Что у тебя на плечах?

ЛУКЕРЬЯ. Вся твоя жизнь непутевая на моих плечах. /А сама все же глянула на плечи/. Ой, это чего же я старая, вовсе в тень уплыла?

НИНКА. А ты выплывай, выплывай, ты греби, греби!

ЛУКЕРЬЯ. Он же к нам в ночь пешком дошел. Только вас, окаянных с бани вынесло, с полчаса прошло и Василий стучит. Я сразу подумала, что от вас нечисть какая образовалась. Чуть со страху не померла. А он платок  подарил. Верно. Вот он платок-то.

НИНКА. Теть, Галь, а ты чего молчишь? Нет, в самом деле, к ней сын приехал, а она ходит тут, понимаешь, над нами подсмеивается. У меня сердце вниз екнуло, уж не знаю где искать его. А она ходит и молчит.

ГАЛИНА. Посмотреть хотела докуда вас бабкина дурь доведет?

ЛЕКЕРЬЯ. Не стыдно мать дурой обзывать?

Галина не успела ответить. Дверь бани распахнулась, и вышел Василий     распаренный, счастливый. Вытирает плечи и торс большим махровым полотенцем. 

ВАСИЛИЙ. Хорошо!

ГАЛИНА. С легким паром, сынок!

ЛУКЕРЬЯ. С легким паром, Василий.

ВАСИЛИЙ. Спасибо. Ой, хорошо тут у вас!

НИНКА. С приездом, Василий. /Подходит к нему протягивает руку/.

ВАСИЛИЙ /руку пожимает/. Спасибо.

НИНКА. Это ж сколько мы с тобой? Лет пять не виделись.

ГАЛИНА /с укором/. Семь. Семь лет не заглядывал.

ВАСИЛИЙ. Да ладно мам, жизнь сама видишь какая. Приехал ведь. /Нинке/. А ты что все здесь просиживаешь, дочь не зовет к себе?

НИНКА. Учится она пока. Да и замуж выйдет куда звать? В чужой дом? Видно здесь мне судьба доживать. Ты к нам надолго?

ВАСИЛИЙ. Как заладится. Нинка, вот честное слово удивляюсь, ты ведь нисколько не изменилась, ну ни капельки. Секретом поделись.

НИНКА. Да какие секреты. Никаких секретов нет. Воздух свежий, труд крестьянский.

ЛУКЕРЬЯ. Они, Василий, в бане колдовскими травами моются, а Нинка, по ночам еще и  в кипятке сидит, и Галину свариться призывает.

НИНКА. Не слушай ты ее, Василий, бабушке, уже средь бела дня черти мерещатся.

ЛУКЕРЬЯ. А то я вас  не видела? Щелочку-то меж занавесками я оставила, за вами окаянными наблюдала.

ВАСИЛИЙ /Нинке/. Какие травы? Поделишься наукой с представителем традиционной медицины?

НИНКА. Да не, лучше покажу. Сама попарю, сама пошепчу, для здоровой энергии поры откроем, хвори выгоним вон, тогда и понять легче будет: что к чему и по какому поводу.

ГАЛИНА. Ты кого сама  парить собралась?

НИНКА. А  хоть кого. С исключительно лечебной целью.

ГАЛИНА. Иди, давай к себе. У тебя там в бане, поди, все дрова прогорели. Пора задвижку закрывать. У него против твоих лечебных целей жена в городе красавица и детей, между прочим, двое. /Для пущей убедительности/. Сын и дочь!

ВАСИЛИЙ. Дочь и сын. Дочь старше.

ГАЛИНА. Какая разница. Садись к столу, Василий. А ты, Нинка… Нечего тут мутить. Иди, давай.

НИНКА. Да я иду. /А сама стоит Василием любуется. В таких случаях говорят: не надышится./

ГАЛИНА /Лукерье/. Мам, ну выходи уж завтракать, наконец. /Василию/. Присаживайся, присаживайся, давай. /Сама садится/.  Я этой минуты, Вася семь лет ждала. Вот яблоньку вырастила, успела.

ВАСИЛИЙ. Мама, а в бане кто?

ГАЛИНА. Что?

ВАСИЛИЙ /тихо/. В бане кто, спрашиваю.

ГАЛИНА. Ты чего, Вася? У тебя тоже что ли, как у бабки голова в тень уходит? Кто там может быть, в бане-то? Если ты вот здесь сидишь?

НИНКА. А это у нас, Василий, по бане в последнее время духи гуляют. Бабка, как их видит, крестится и все. Перекреститься надо было и никаких тебе видений.

ВАСИЛИЙ. Какие духи? Да вы что?

НИНКА. Перекрестись и все пройдет. Перекрестись.

ВАСИЛИЙ /крестится на всякий случай, бормочет тихо/. Она вроде живая была.

ГАЛИНА. Какие духи? Нинка, ты чего?

ВАСИЛИЙ /крестится/. Да ладно. Ночь не спал. Ладно, все. Закрыли тему.

НИНКА. Ну вот, и ладненько, вот и ладненько, а я пошла, я пошла…

Нинка собирается уйти, но  выходит торжественная Лукерья, в руках бутылка водки.

ЛУКЕРЬЯ. Василий, вот прими от меня с приездом.

ВАСИЛИЙ. Спасибо.

ЛУКЕРЬЯ. У нас ить беда, Вася.

ГАЛИНА /строго/. Какая у нас беда, мама?!

ЛУКЕРЬЯ. У поросенка вон, опять пописка загнила.

ГАЛИНА /с укором/. Мама! Завтракать сели.

ЛУКЕРЬЯ. Чего мамкать-то? /Василию почти официально, с некоторой гордостью/. В эту осень решили двух поросенков взять. В райцентре Ксюха выбирала двухнедельных. Оба боровы оказались. Так-то ядреные, но у одного вот пописка загнила.

ГАЛИНА. Мама, человек только приехал, а ты тут со своими пописьками.

ЛУКЕРЬЯ. Так ведь доктор он.

ГАЛИНА. Доктор человечий, а не скотский.

ЛУКЕРЬЯ. Ежели человечий, так ему теперь на скотину и глядеть нельзя?

ВАСИЛИЙ. Ну, хорошо, бабушка, пойдем, глянем твоих питомцев.

ЛУКЕРЬЯ /Галине с гордостью/. Доктор он и есть доктор!

ГАЛИНА /поднимается, идет вслед за ними, говорит с укором/. Вась, ну только завтракать сели.

ВАСИЛИЙ /Лукерье/. Показывай, где они?

ЛУКЕРЬЯ. Пока совсем малые были, мы приютили их в яшычке. Так вот один что, попроворней из яшычка-то сбегал. Однажды выбирался, об гвоздочек пописку и поранил, я ранку-то йодом обмыла, уже коростина стала нарастать, а тут  эти две окаянные в ночь колдовство затеяли, я утром глянь: а коростины-то нет! Пописка снова загнила. К бане подхожу, а там плещется кто-то…

ВАСИЛИЙ. Ну, веди, веди. Где яшычек-то? 

ГАЛИНА / уходя за ними, Нинке/. Нинка, ну что ты тут пристыла. Шла б домой, что ли? Ирода уведи подальше, да поскорей. Ну, сама же понимаешь, Нинка.

Галина уходит в сени вслед за Василием и Лукерьей. Собиралась восвояси и Нинка, но не успела, Оксана вышла из бани.

НИНКА. С легким паром! Ну ты даешь!

ОКСАНА. Спасибо. Нинка, а это кто?

НИНКА. Ну ты вообще! В баню заперлась, а знакомиться не стала?

ОКСАНА. Мне что знакомиться? Сказал: входи, а я легко… Он уже в трусах был. Растерялся, когда я джинсы скинула, да в парилку сиганула. Что за мужик?

НИНКА. А тебе чего? Мужик и мужик. Тебе-то на что?

 ОКСАНА. Я не о том. Не дай Бог, второго Ирода заведете.

НИНКА. Нет, ты че? Василий это. Теть Галин сын. Мы с ним до пятого класса за одной партой сидели.

ОКСАНА. Скажи еще: в одной постели лежали.

НИНКА /смотрит на Оксану, говорит не сразу/. А тебе-то что? Тебе все равно не понять.

ОКСАНА. Чертом его за что окрестили, огурцом прикормить посылали? Тоже что ли хмырь какой?

НИНКА. Нет, ты что? Василий доктор знаменитый. О нем раньше в областных газетах писали.

ОКСАНА. Теперь не пишут?

НИНКА. Может и пишут. Только я теперь газет не читаю.

Он к нам семь лет назад приезжал. Ты еще маленькая была, не запомнила, наверное. Или, может, вовсе не встречались.

ОКСАНА. Если доктор знаменитый, с чего он, вдруг, чертом стал?

НИНКА. Да у бабки опять крыша поехала. Забыла кто в бане моется. Убедила меня, старая, страхами своими, что это мы с теть Галей кого-то в ночь наколдовали…

ОКСАНА. А вы доктора наколдовали?

НИНКА. Мы не мы? Теперь какая разница кто наколдовали? У меня и вправду там дрова прогорели поди все уже, баня тоже топится. /Хватает огромную сумку/. Ксюх, а может ты от себя  Ироду бутылочку добавишь?

ОКСАНА. Догоню, тогда добавлю.

НИНКА. Да ну тебя, охолонь! Гостя надо принять достойно. Чтобы все по-тихому было. Сиськи-то прикрой. Он тебя не знает, не так поймет.

Нинка уходит. Оксана, накинув на шею полотенце, прикрывает грудь.

ОКСАНА /задумчиво/. Доктор знаменитый. Ну, спасибо тебе Господи. Правду говорят, если пруха пошла, успевай загребать.

Выходит Василий, вытирает руки легким полотенцем, рядом гордая Лукерья и утомленная Галина.   

ВАСИЛИЙ. Ну! Как говорится: будет жить! /Увидел Оксану. Пауза./. Мама, это кто?

ГАЛИНА. Где?

ВАСИЛИЙ. Скажи, ты видишь кого-нибудь еще или нет?

ГАЛИНА. Я-то вижу. А ты?

ВАСИЛИЙ. А говорили: привидение.

ГАЛИНА. Вася, ты перегрелся что ли, или приболел?

ВАСИЛИЙ. Было малость, перед поездкой малость. Вот я и думал что опять… Но ничего, ничего. Кто это?

ГАЛИНА. Оксанка. /Жестом указывает на дом/. Николая покойного дочь.

ВАСИЛИЙ. Так она же вот, вот такая /жестом показывает: какая была Оксана невысокая и тощая/ была.

ГАЛИНА. Семь лет назад.

ВАСИЛИЙ. Ой, елы-палы! Точно ведь! Семь лет прошло. А у меня в мозгах все тот же образ. Семь лет – это срок. /Подходит к Оксане/. Здравствуй, Оксана.

ОКСАНА. Здравствуй, дядя Вася.

ВАСИЛИЙ. Не помнишь меня?

ОКСАНА. Честно. Не помню.

ВАСИЛИЙ. А я помню. Ну, ты молодец! Да как же ты так?

ОКСАНА. Чего?

ВАСИЛИЙ. Красавица выросла.

ОКСАНА /язвительно/. Спасибо.

ВАСИЛИЙ. Ну, удалась, удалась. Щедра к тебе природа.

ГАЛИНА. Василий!

ВАСИЛИЙ. Что, мама?

ГАЛИНА. Споткнешься. /Пауза. До Василия не дошло/. Споткнешься, ушибешься,  больно будет. Иди к столу завтракать пора. /Увидела на столе продукты/. А это что такое?

ОКСАНА.  Это вам от меня.

ВАСИЛИЙ. Мам, я же там тоже в холодильник выложил…

ЛУКЕРЬЯ. Вот пускай и лежит. Не испортится. Пока всего вдоволь.

ГАЛИНА.  Иди Оксана, позавтракай с нами.

ОКСАНА. Спасибо. Я еще к себе не заходила. /Оксана уходит в свой дом/.

ГАЛИНА /вздыхает/. Ну, наконец-то, дождалась. Наливай, Василий.

                           Василий разливает водку в стопки.

Вась, ты за стопками смотри! Куда сам пялишься?

ВАСИЛИЙ. Да смотрю, смотрю, мам.

ГАЛИНА. Вон уже сколько пролил. Ну, давай за встречу.

ВАСИЛИЙ. Я не буду, мам, ты пей.

ГАЛИНА. Так после баньки стопочку не вредно.

ЛУКЕРЬЯ /поднимая свою стопку/. Выпей чуток, Василий, я тебе за поросей потом еще бутылочку поднесу.

Василий поднимает стопку, женщины выпивают, он незаметно ставит свою на стол.

ГАЛИНА. Что с тобой, Вася?

ВАСИЛИЙ. Ничего.

ГАЛИНА. Нет. Ты скажи.

ВАСИЛИЙ. Просто не хочу и все, что говорить-то?

ГАЛИНА /на глаза ее наворачиваются слезы/. Просто не бывает, Вася.

ВАСИЛИЙ. Ты чего, мам?

ГАЛИНА. Да ничего. Болеешь, значит.

ВАСИЛИЙ. Не так, чтобы очень, но лучше воздержаться.

ГАЛИНА.  Яблоня тебе наша нравится?

ВАСИЛИЙ. Хорошая. Сколько ей?

ГАЛИНА. Восьмой год пошел. С твоего последнеднего приезда посадила. Мечтала, чтобы все под ней: Ты, Светлана, внуки. Вот за этим бы столом и все. А? Вася?

ВАСИЛИЙ. Жизнь сейчас такая, мама. Всем разом трудно выехать. Настя  экзамены в институт сдает, Серега в футбольной команде, все лето на соревнованиях.

ГАЛИНА. Какие они, теперь? Хоть, одним бы глазком посмотреть.

ВАСИЛИЙ. Большие, хорошие, умные. Я фотографии привез, там они в доме.

ГАЛИНА. Ты хоть бы сказал: приезжай, мама, погости.

ВАСИЛИЙ. Так скажу еще.

ГАЛИНА. Так налей еще.

                    Василий наливает.

ЛУКЕРЬЯ. Мне, Василий, совсем чуток.

ВАСИЛИЙ. Ну, давайте за встречу.

Женщины выпивают, все закусывают. В соседнем дворе Оксана    заводит мотоцикл.

Куда она?

ГАЛИНА. Ты у нее спроси.

Спросить Василий не успевает. Мотоцикл с ревом, на заднем колесе вырывается со двора и уносится вдаль. Дальнейший разговор идет на фоне то приближающегося, то удаляющегося звука мотоциклетного двигателя.

ВАСИЛИЙ. Ничего себе!

ГАЛИНА. Вот тебе и ничего себе!

ВАСИЛИЙ. Мам, смотри, возвращается. Да что же она делает?! Бог ты мой, как с трамплина летит! Да что же она делает! Сумасшедшая!

ЛУКЕРЬЯ. Это ты верно, Василий, заметил. Человек в разуме так выкобениваться не станет.

ВАСИЛИЙ.  Тихо! Едет. Опять на разгон пошла. Тихо! /Вслушивается в нарастающий шум двигателя. Потом резко наступает тишина и снова рев/. Мама, она сальто сделала! Тихо! Двигается, двигается, двигается. /Шум двигателя удаляется./ Четко приземлилась. Едет, ну, слава Богу едет. Это же цирк!

ГАЛИНА. Мы этого цирка насмотрелись, Василий. Только двигает всем этим большая беда, которой сторониться хочется. Ты мать ее помнишь?

ВАСИЛИЙ. Нет. Даже смутно никакого образа. Может, не видел, а может, не запомнилась.

ГАЛИНА. С проезжим шофером сбежала. Оксанке тогда годика четыре или пять было, вместе они по ягоды ходили. Из лесу на тракт вышли, там какой-то грузовик тормознул. Она в кабину влезла, и ягоды с собой забрала. Укатила. Девчонка ее до темноты ждала, пришла вся в пыли, как в муке ржаной, только на щеках от слез потеки и бидончик свой детский держит, там земляники на донышке.

ВАСИЛИЙ. Почему решили, что сбежала? Вдруг, случилось что?

ГАЛИНА. Николай-то, царствие ему небесное, отыскал ее потом. Возвращаться она отказалась. Сам Николай запил. Тихо пил, но постоянно. Годы пил, а потом по весне на мотоцикле с моста кувыркнулся. Оксанке тогда уже лет двенадцать было. Три дня его  по реке искали. А Оксанка сама мотоцикл из воды вытащила и домой утолкала. Над мотоциклом все эти три дня плакала, а хоронили отца, ни слезинки не проронила. Уже на следующий день оседлала мотоцикл и вот с тех пор на нем. Я первое время смотрела на нее и сердцем вздрагивала. Казалось, будто взамен отца к машине прикипела, то на винтики разберет, то опять соберет. Мы ее до 15 лет в интернат не отдавали. Сами растили. Пока школу нашу не ликвидировали. Но душа девчонки вся в этой машине была. Роднее мотоцикла никого.

ВАСИЛИЙ. Тихо! /Звук двигателя усиливается/. Вон она, смотри: на взгорке! Какой прыжок! Мама, я такое только по телевизору видел!

ГАЛИНА. Налей еще, Василий. А чего так руки-то дрожат?

ВАСИЛИЙ. Так, страшно, мама. За человека страшно.

ЛУКЕРЬЯ. Ты сердце не напрягай. Это в ней бес играет. И беды их дома все от него. Кто-то большую порчу навел. Мы теперь боимся даже и на тот двор ступать.

ГАЛИНА. Ты не улыбайся, уж казалось бы еще чего больше? А, оказалось, есть чего. /Поднимает стопку/. Ну, давай, чтобы нас миновало. /Выпивает/

ВАСИЛИЙ. А что миновало-то?

ЛУКЕРЬЯ. Нонче Оксанка у нас  облизьяной стала.

ВАСИЛИЙ. Кем, кем?!

ЛУКЕРЬЯ. Облизьяной.

ВАСИЛИЙ. Какой обезьяной?                    

ЛУКЕРЬЯ. К нам весной, Василий, пионеры приезжали.

ГАЛИНА. Какие еще пионеры?

ЛУКЕРЬЯ. Бывшее правление на кирпичи разбирать, кто приезжал? Я сама сходила, глянула, кирпич-то еще добрый был.

ГАЛИНА. Так то студенты приезжали!

ЛУКЕРЬЯ. А я что говорю? Так все правление на кирпичи свезли. А Оксанка, Василий, одну из энтих пионерок на своей моциклетке днем и ночью катала. Докаталась. Та ее заразила. Оксанка от этой заразы обратилась в мужика.

ВАСИЛИЙ. Чего?!

ГАЛИНА. Правду бабка говорит. Вась, наливай еще.

ЛУКЕРЬЯ. Гальке, а тебе хватит «еще», «наищекаешься» с утра. А нам день жить «Ище»!

ГАЛИНА. Половинку в самый раз.

ВАСИЛИЙ /наливает/. Так, в самом деле, что ли лезбиянка?

ГАЛИНА. Да ладно, не погань язык!

ЛУКЕРЬЯ. Куда ж теперь деваться. Облизьянка и есть.

ГАЛИНА. Выпей, Василий.

ВАСИЛИЙ /поднимает стопку, борется с желанием выпить/. Да не похожа она.

ГАЛИНА. А ты у нее спроси. Не все вам городским отличаться. Мы здесь тоже теперь модные! С приездом! /выпивает/.

ВАСИЛИЙ /с усилием поставил стопку на стол/. Спасибо.

ЛУКЕРЬЯ /тихо Галине/. Гальке, пить-то охолонь. Ты уже на китайца похожая стала.

ГАЛИНА. А это у меня печень. Печень надо лечить.

ВАСИЛИЙ. Разберемся. А пока тебе лучше прилечь отдохнуть. С рассвета на ногах. Поспи часок.

ГАЛИНА /Лукерье/. Учись, как с людьми разговаривать надо. А-то китайца, японца. Вася ты ведь еще мой пальмовый сад не видел.

ВАСИЛИЙ. Где?

ЛУКЕРЬЯ. Вся спальня у нас теперь в деревах, как в африке живем. Скоро тоже облизьянами станем.

ГАЛИНА. Да при чем тут спальня, мам? С весны до осени я их в сени выставляю, в летнюю комнату, там и солнца больше, и тепло накапливается.

ВАСИЛИЙ. Пальмы откуда?

ГАЛИНА. Забыл? Ты же мне из Ялты пальмовых семян привез. Десять лет тому назад.

ВАСИЛИЙ. Забыл.

ГАЛИНА. А они взошли, все взошли и выросли. Пойдем, поглядим.

ВАСИЛИЙ. Пойдем.

ГАЛИНА. Ты чего к лобию-то даже не притронулся?

ВАСИЛИЙ. Да я, как-то равнодушен к нему.

ГАЛИНА. А в детстве как ел! Все просил: мама, лобы, лобы… Я тоже к южной пище пристрастилась, страсть, как люблю, вон вдоль забора кирсалат пыталась вырастить, но горький он у меня получается. Пальмы южные помнишь?

ВАСИЛИЙ. Так вроде помню, вроде – нет.

ГАЛИНА. Я их для тебя растила, что бы приехал и все, как в детстве, как там у моря у нас было. Пойдем, покажу.  /Лукерье/. Мама, не убирай! Пусть все стоит, как есть.

ЛУКЕРЬЯ. Надо, хоть полотенцами, да крышками прикрыть. Мухи засидят.

Лукерья прикрывает еду на столе и уходит в дом вслед за Василием и Галиной. Удаляется и затихает звук мотоциклетного двигателя и, в этой, вдруг нависшей тишине во дворе, как ниоткуда появляется Ирод. Он со звериной осторожностью оглядывает двор, прослушивает пространство, только после этого приближается к столу, оценивает его содержимое, наливает себе водку в чайную чашку, выпивает и начинает жадно есть. За этим занятием застает его, вышедший из дома Василий.

ВАСИЛИЙ. Приятного аппетита.

ИРОД  /поперхнувшись/. Чего?

ВАСИЛИЙ. Приятной трапезы, говорю.

ИРОД. Ты кто?

ВАСИЛИЙ. А ты кто?

ИРОД. Ты не дуркуй, когда спрашивают.

ЛУКЕРЬЯ /подойдя к окну/. Ирод, ты пошто со стола ешь? Для людей накрыто. Все твое у Нинки давно.

ИРОД. Слыхал? Здесь меня Иродом кличют. А ты человек, значит, тебе хавло подано? Садись, побазарим.

              Ирод разливает водку по чайным чашкам

Откуда занесло?

ВАСИЛИЙ. Да вот домой приехал.

ИРОД /указывает пальцем на дом Галины/. Сюда?

ВАСИЛИЙ. Сюда.

ИРОД. Сын?

ВАСИЛИЙ. Сын.

ИРОД. Тот, который врач?

ВАСИЛИЙ. А другого не было.

ИРОД. Чего другого?

ВАСИЛИЙ. Сына другого не было. Значит тот, который врач.

ИРОД. На отдых, значит?

ВАСИЛИЙ. А это как заладится.

ИРОД. А не на отдых, так зачем?

ВАСИЛИЙ. Сказал же, как заладится.

ИРОД. Не дуркуй. От какой работы ты здесь кормиться станешь?

ВАСИЛИЙ. Ты же кормишься.

ИРОД. Я здесь крышую.

ВАСИЛИЙ. Кого?

ИРОД. Пять деревень в округе и в каждой вот такие же бабки остались. Ну, давай за встречу.

ВАСИЛИЙ. Ты пей, я воздержусь.

ИРОД. А вот быковать со мной не надо.

            У стола появляется Лукерья, хватает бутылку.

ЛУКЕРЬЯ. Ты чего ж это всю чужую водку вылакал, ирод рода человеческого?!

ИРОД /весело/. За встречу, бабушка. Гость у вас. Все по-человечески.

ЛУКЕРЬЯ. Твою долю Нинка унесла. По три бутылки в месяц выставляем, он еще и не свою решил слокать.

ВАСИЛИЙ. Да, ладно бабушка, я же не пью, пусть за меня.

ЛУКЕРЬЯ. А не пьешь, Василий, все ж сохраннее будет.

ВАСИЛИЙ. Оставь, бабушка. Мне оставь.

ЛУКЕРЬЯ. Сам пей, Василий, ему все не спаивай. /Уходя в дом, Ироду./ А ты, Витька, смотри тут у меня!

ИРОД. /Лукерье/. Все путем, матушка, все путем. /Василию/. Так что же ты не пьешь, Василий? В завязке?

ВАСИЛИЙ. В завязке. Так от кого ты бабушек крышуешь ?

ИРОД /выпивает, закусывает/. Здешние леса много разных лешаков таят? Дури много обитает. И бомжи, и навроде меня.

ВАСИЛИЙ. А навроде тебя это кто?

ИРОД. Накат на дознанку пошел?

ВАСИЛИЙ. Любопытствую.

ИРОД. А, навроде меня, лучше не знать: кто и откуда? Меньше знаешь, легче спишь. Согласен, милый человек, Василий?

ВАСИЛИЙ. По всему выходит, что индивидуум ты для бабушек полезный и кормить им тебя не накладно.

ИРОД. Все по понятиям, братан. Ежели я их сожру, то и сам вымру. Баланс святое дело. Нинку знаешь?

ВАСИЛИЙ. Знаю.

ИРОД. Она моя. Вот и весь расклад. /Наставительно/. Не нарушай баланс. Живи мирно, значит, жив будешь и других сохранишь. С приездом. /Выпивает/. Спасибо за хлеб соль. Я загляну еще.

ВАСИЛИЙ. Ну, уж сделайте милость, осчастливьте.

ИРОД. Да ладно, не быкуй, обмозгуй ситуацию, поймешь, что все здесь ладом. /Уходя/. А то пойдем вместе в баньке попаримся.

ВАСИЛИЙ. Спасибо, я только что… Попарился.

ИРОД. Ну, с легким паром.

Ирод уходит. Василий берет со стола стопку с водкой, смотрит на нее. Усиливается звук двигателя мотоцикла. Василий ставит стопку на стол. Оксана въезжает к себе во двор. Подходит к забору, видит, что Василий не сводит с нее глаз.

ОКСАНА. Ну, что дядь Вась, видел?

ВАСИЛИЙ. Видел.

ОКСАНА. Я для тебя каталась.

ВАСИЛИЙ. За что такая честь?

ОКСАНА /перепрыгнула через забор/. А это чтобы легче было с главной просьбой подкатить. /Замечает беспорядок на столе/. Это кто же так насвинничал? /Наводит порядок/. С чего такой грустный, дядя Вася?

ВАСИЛИЙ. Да вот выяснилось, что вы здесь все  цивилизацией тронутые.

ОКСАНА. А чего нас обделять, мы тоже люди. Ирод что ли пожрать успел?

ВАСИЛИЙ. Он самый.

ОКСАНА. Ну и как он вам?

ВАСИЛИЙ. Да никак. А что с тобой случилось, девочка?

ОКСАНА. А что со мной случилось, дядя Вася? Бабушки-то, наверно, рассказали? Мама, спьяну, с проезжим шофером сбежала, отец по весне на мотоцикле с моста нырнул. И любила я всю свою маленькую жизнь вместо отца мотоцикл, как человека любила и люблю. И это правда! А больше ничего страшного со мной не случалось.

ВАСИЛИЙ. Мать-то жива?

ОКСАНА. Жива. Я теперь ее в райцентре вижу иногда. Не подхожу даже, а она меня не узнает. Спилась напрочь, и шоферюга ее большегрузный тоже спился. Считай: до смерти померли оба. Но братишку они мне сделать успели. Девять лет пацану, в интернате для слабоумных содержится… Представляешь, дядя Вася, пацан!..

ВАСИЛИЙ. Если ты по этому поводу ко мне, Оксана, то сразу скажу – хирургия здесь бессильна.

ОКСАНА. А ты хороший хирург, дядя Вася?

ВАСИЛИЙ. Был хороший.

ОКСАНА. Почему был?

ВАСИЛИЙ. Есть проблемы, но они поправимы, надеюсь.

ОКСАНА. Какие органы оперируешь?

ВАСИЛИЙ. Какие придется.

ОКСАНА. А половые?

ВАСИЛИЙ. Извини, Оксана, тебе психолог нужен, срочно, а не хирург.

ОКСАНА. С психологом я уже работаю. Походка, манеры, голос… Неужели незаметно, что по психологии мне пятерку ставить можно?

ВАСИЛИЙ. Да какой же козел за это взялся?

ОКСАНА. Я хорошо плачу.

ВАСИЛИЙ. Откуда?

ОКСАНА. Чего: откуда?

ВАСИЛИЙ. Деньги откуда?

ОКСАНА. Я в автосервисе работаю.

ВАСИЛИЙ. В бухгалтерии?

ОКСАНА. Авто слесарь я – сама себе бухгалтерия. И в проводке разбираюсь лучше всех. Ко мне иномарки в очередь стоят!

ВАСИЛИЙ. А парень у тебя был когда-нибудь?

ОКСАНА. Парень? В интернате пареная репа был, да все мужики сейчас пареные репы. Я сама себе парень.

ВАСИЛИЙ. Да, нету в тебе этого, нету! Вон, как к столу подошла, красиво, как прибрала все, и руки у тебя какие глянь – женские!

ОКСАНА. Дядя Вася, давай так договоримся: ты меня всем этим не грузи. Я в Москве была, тесты проходила. Отказались меня оперировать: /передразнивает Василия/ ну, нету во мне этого, нету!

ВАСИЛИЙ. Так зачем?

ОКСАНА. Надо! И сказали умные люди, что все можно сделать нелегально. Сам не можешь помочь, может знакомые есть, которые возьмутся. Я хорошо заплачу.

ВАСИЛИЙ. Документы переделывать тоже нелегально?

ОКСАНА. Нашел проблему! Документы переделать? Дядя Вася, от такой наивности в детском саду лечат.

ВАСИЛИЙ. Тебе не психолог. Тебе психиатр нужен. У меня есть. Очень хороший психиатр. Я серьезно. К нему тоже очереди на иномарках стоят. А денег он с тебя не возьмет, потому что я тебя привезу.

ОКСАНА. Ты меня?

ВАСИЛИЙ. Ну!..

ОКСАНА. В психушку?

ВАСИЛИЙ. В больницу, к хорошему специалисту.

ОКСАНА. Ты себя туда отвези, дядя Вася, по блату. Подлечись, потом поговорим. Ты знаешь, какие я тебе деньги могу предложить?

ВАСИЛИЙ. Нет.

ОКСАНА. Хочешь, скажу?

ВАСИЛИЙ. Нет! Пошла ты!.. Со своими деньгами. Тебя же изуродуют! И легально, и нелегально изуродуют.

                                                   Пауза

ОКСАНА. Ну что же? Ну и пошла я. Прощай, дядя Вася. /Пауза/. Между прочим, отец мой хотел, чтобы я пацаном родилась, все детство со мной, как с пацаном водился. /Пауза/. Ладно, забудь. Не вспоминай. Весь мир к таким вещам спокойно относится. Но вам, совкам, туда не допрыгнуть. А нам, на вас, ископаемых, время терять, извини, некогда. 

               Оксана перемахнула через забор, завела мотоцикл.

ВАСИЛИЙ. Ты куда?

ОКСАНА. Да некогда мне с тобой, дядя Вася. Услышишь ты еще обо мне. Живи и плесневей. Пока.

Оксана выехала со двора. Василий проводил ее взглядом, и снова обращает свой взор к стопке с водкой, а пока в нем борется желание, Оксане преграждает путь Ирод.

Уйди с дороги!

ИРОД. Давай так: давай по мирному. Доктора в гости зову и тебя тоже. Пойдем по мирному.

ОКСАНА. Куда в гости? Где твой дом?

ИРОД. К Петровне зову.

ОКСАНА. Водку пить и шпроты жрать? В городе, такие как ты на «мерсах» ездят, а ты здесь старух обираешь.

ИРОД. Не такие, как я. Поверь, не такие, как я. Пойдем, заберем доктора, посидим, потолкуем о жизни. Я тебе сказку расскажу, ты таких сказок еще не слышала.

ОКСАНА. Ты этому придурку доктору сказки свои рассказывай. Уйди с дороги.

ИРОД /крепко вцепляется в руль мотоцикла/. Нужна ты мне, в глаза посмотри, ну посмотри в глаза, нужна, как воздух. Поверь. 

ОКСАНА. Охренел что ли, пусти, урод!

ИРОД. А, если не урод, если ошибаешься ты?

ОКСАНА. Отпустишь, нет? Я сейчас газану.

ИРОД. Девочка, силу мою не серди. В гости зову…

ОКСАНА /кричит/. Пусти, козел!

Оксана выжимает газ, но у Ирода хватает сил дернуть за руль так, что мотоцикл  опрокидывается и придавливает собой Оксану.

ВАСИЛИЙ /кричит/. Ты что делаешь, сволочь!

Василий бежит помогать Оксане. Он успевает с разбега сильно толкнуть Ирода  и замахнуться для удара, но тут же отскакивает на безопасное расстояние. В руках у Ирода финка. Василий передвигается, сохраняя расстояние безопасным для себя, он ищет глазами какой-нибудь тяжелый предмет, который можно будет успеть поднять и использовать для обороны. В определенный момент их диалога Оксана, доберется до своего двора. Там она нальет из канистры в жестяную банку бензин.

ИРОД. Ты чего, браток, а? Ты чего, пальцем деланный? Я ж к тебе шел. От Нинки шел, звать в гости шел, к своему столу звать, на свое угощение.

ВАСИЛИЙ. Ну, спасибо, браток, за угощение у матери моей конфискованное.

ИРОД. Я ж тебе объяснил – это плата за труд. Не я, так другой придет. Ты уверен, что лучше будет другой, чем я? Бабки сыты. Поросей откармливают, набегов не знают, пожаров не знают. Это работа браток, большая работа. Вы же не знаете на кого здесь свою родню пооставляли. Ты не прав, браток!

ВАСИЛИЙ. Ну, так режь меня! /Имитируя падение на колени, Василий приседает и успевает схватить с земли палку/. Ну, режь! За то, что не прав!

ИРОД. Что же вы все здесь глухие, а? Я же с чисто человеческим намерением, а ты не понял, браток. Зря не понял, браток.

В этот момент Оксана плеснула Ироду в лицо бензином начала бросать в его сторону горящие спички. Василий размахивает палкой отгоняет его подальше от Оксаны.

ИРОД /он по-настоящему испуган/. Ты чего делаешь, сука! Это же бензин, Вася! В лицо бензин! Мочи ее, сучку!  Это же бензин, Вася!

Оксана порывается приблизиться к Ироду с огнем, но ей заметно мешает боль от полученных ушибов.

ВАСИЛИЙ /Ироду/. Уходи, дурак, быстрее уходи!

ИРОД.  /Отступая, стирает с себя бензин и отплевывается/. Я вернусь, браток! Вернусь! /Оксане/. Ты ответишь! Тебе ответ держать! Сука! Чуть живьем не сожгла. Я вернусь! Я скоро вернусь…

Василий и Оксана провожают взглядами убегающего Ирода, когда напряжение спадает, Оксана опускается на колени.

ВАСИЛИЙ /Оксане/. Что?

ОКСАНА. Больно.

ВАСИЛИЙ. Где?

ОКСАНА  /указывает в область живота/. Здесь. /Движение правой руки обнаружило другую боль/. Ой!

ВАСИЛИЙ. Что?

ОКСАНА. И здесь. /Левой рукой она указывает, в область шеи и плеча/.

ВАСИЛИЙ. Сама встать можешь?

ОКСАНА. Я сейчас. Я поеду. Сама. Сейчас, подожди. /Оксана пытается встать, но ей это не удается/.

ВАСИЛИЙ. Нет, погоди, миленькая. Давай лучше так. /Он аккуратно поднимает ее на руки/. Вот так. Не больно так? Ну, вот и хорошо. Ты руками-то меня за шею обхвати, легче будет. Потерпи немножко.

ОКСАНА. Ты куда меня несешь, дядя Вася?

ВАСИЛИЙ. В светлое будущее. Держись крепче.

                              Он несет ее в свой дом.

                              Конец первого действия.

                                Действие второе.

Василий укладывает Оксану на тахту в летней комнате.   Входит Лукерья.

ЛУКЕРЬЯ. С моциклетки, что ли пала?

ВАСИЛИЙ. С моциклетки, да еще как! Подушку, бабушка, где взять?

ЛУКЕРЬЯ. Там у Гальки в спальне. /Оксане/. Шея-то цела? /Василию/. Не ходи, я сама  принесу. Галькю разбудишь, без ума проснется. Пущай доспит до бодрости, да вон, поросям воду отнесет. Пора им корм заводить.

Лукерья уходит в дом. Василий прикасается тыльной стороной ладони к щеке Оксаны.

ОКСАНА. Ты чего, дядя Вася?

ВАСИЛИЙ. Медицинский осмотр. /Заводит ладонь под затылок, приподнимает голову/. Больно?

ОКСАНА. Нет.

ВАСИЛИЙ /легонько постукивает пальцами по челюсти/. А так? Где-нибудь боль отдает?

ОКСАНА. Нет. Лицо горит, и если резко дергаться, где-то боль отдается, как будто везде.

ВАСИЛИЙ. А теперь, миленькая, давай животик оголим. Не стесняйся.

ОКСАНА. А кого мне стесняться здесь?

                   Входит Лукерья с подушкой.

ВАСИЛИЙ. Спасибо, бабушка. /Василий подкладывает подушку под голову Оксаны/. Вот так нормально будет. /Ощупывает живот/. Не больно? А так?

ОКСАНА. Тише, тише, дядя Вася. /Оксана напряглась/.

ВАСИЛИЙ. Что? Больно?

ОКСАНА. Старые раны. Думала, залечила.

ВАСИЛИЙ. Какие раны? Откуда?

ОКСАНА. Это я образно. Застудилась. Зверь меня по снегу тут погонял зимой разок. В вашем погребе пряталась.

ЛУКЕРЬЯ. Ой, Василий! Он, аспид, в кухне нашей водку хлещет сидит, а девчонка в погреб успела спрятаться, не заметил зверь, а крышка-то в самый раз под ножкой его табурета. Часа четыре просидел, все в окошко поглядывал, ждал, что она домой вернется, или к нам войдет. А мороз тогда дюжий был.

ВАСИЛИЙ. Так спокойно и ждал. А уходил как?

ЛУКЕРЬЯ. Нинка забрала, с тех пор к себе приколдовала.

ВАСИЛИЙ. Бабушка, у вас лекарства какие-нибудь есть?

ЛУКЕРЬЯ. Я их отроду не пила. Гальке у нас химию кушает. Но воздержись ее будить пока, Василий.

ОКСАНА. У меня в бардачке аптечка. Только ты, дядя Вася, заведи мотоцикл сюда, там внизу, в хлеву поставь?

ВАСИЛИЙ. Хорошо, я сейчас. /Уходит за мотоциклом/.

ЛУКЕРЬЯ. Сильно ушиблась-то? Чего, Василий говорит?

ОКСАНА. А чего врачи говорят? Будет жить!

ЛУКЕРЬЯ. И чего тебе не жить? Ты же у нас всем хороша, а душой блуждаешь. То, к моциклетке прикипела, то к пионерке… Глянь в окошко: мир светом полнится, а все не про тебя. Душа света не зачерпнет, погибнет.

                    В сени выходит Галина.

ГАЛИНА. Мама! Ма-а-ам! /Спускается в хлев, затем поднимается в сени, заглядывает в летнюю комнату. Оксану за пальмами она не видит./ Мам!

ЛУКЕРЬЯ. С добрым тебя полуднем!

ГАЛИНА. Ты что, подушку пуховую поросям унесла? /Заметила Оксану/. Ой, вот она. А ты чего здесь?

ЛУКЕРЬЯ. Ушиблась она, с моциклетки пала.

ГАЛИНА /подходит к Оксане/. Кости целые?

ОКСАНА. Да вроде целые.

ГАЛИНА. /внимательно смотрит на Оксану/. Вот тут синяк будет большой. Головой стукнулась?

ОКСАНА. Не совсем, больше плечом.

ГАЛИНА. Ссадин нет. Хорошо это или плохо? Что Василий говорит?

ВАСИЛИЙ /входя/. А Василий говорит, что больной нужен покой и лекарства.

ГАЛИНА. Я принесу. У меня анальгин.

ВАСИЛИЙ. А я уже принес.

ОКСАНА. Дядя Вася, мотоцикл?

ВАСИЛИЙ. В хлев поставил, дверь изнутри закрыл.

ЛУКЕРЬЯ. Зря закрыл, Гальке воду поросям носить будет.

ВАСИЛИЙ. Подождите немного, я наношу.

ГАЛИНА. Ты лечи, Вася, а вода для нас дело привычное. Мам, пошли.

ЛУКЕРЬЯ /Оксане/. Не закисай, все живее заживет.

Они выходят из летней комнаты в сени. Василий тем временем разбирает аптечку.

ОКСАНА. Пальмы. Такие, наверное, в Америке растут?

ВАСИЛИЙ. И в Африке, и в Австралии…

ОКСАНА. Ты мне, дядя Вася, адрес свой оставь потом. Я тебе из этих стран открытки присылать буду.

ВАСИЛИЙ /трогает ладонью лоб Оксаны/. Голову не ушибла?

ОКСАНА. Все ушибла. Лечи теперь.

                   Галина с Лукерьей в сенях.

ГАЛИНА. Мам, я в холодильник заглянула.

ЛУКЕРЬЯ. Ты в колодец загляни вначале, чем по холодильникам шарить.

ГАЛИНА. Да иду я, иду, только ты мне скажи: где?

ЛУКЕРЬЯ. Что где?

ГАЛИНА. Ну, что Василий привез.

ЛУКЕРЬЯ. Все там, что привез.

ГАЛИНА. Как же все? А это? /Жестом показывает, что должно было быть спиртное/.

ЛУКЕРЬЯ. А этого он не привез.

ГАЛИНА. В гости приехал и не привез, что ли? Ты что? Совсем?..

ЛУКЕРЬЯ. А я-то в чем виновата?

ГАЛИНА. Спрятала? Молодец!

                   Галина идет за ведрами, но ее догоняет Василий.

ВАСИЛИЙ. Мама, я принесу.

ГАЛИНА. Ну, давай ты. /Отдает ему ведра, смотрит на стол под яблонькой/. Вася, а что, не осталось у нас?

ВАСИЛИЙ. Да приходил тут гость один, я ему все споил.

ГАЛИНА. Ирод что ли?  Это ты зря. Вася. Проводил?. Где он теперь?

ВАСИЛИЙ. В бегах.

ГАЛИНА /идет вслед за Василием к колодцу/. Чего?! А что случилось, Вась?

ВАСИЛИЙ. Вон, Оксанка лежит.

ГАЛИНА. А ты ему чего? Ты ему чего сделал-то?

ВАСИЛИЙ. Я ничего. Не успел. Он от Оксанки сиганул.

ГАЛИНА. А она чего?

ВАСИЛИЙ. А она его серьезно подзадорила.

ГАЛИНА. Ты говори, Вася, говори. Нам-то Оксана – отрезанный ломоть. Подзадорила и укатила, а жить здесь нам.

ВАСИЛИЙ. Откуда он взялся? Местный?

ГАЛИНА. Да нет, пришлый.

ВАСИЛИЙ. Лицо его знакомым показалось. Видел я его где-то, уверен – видел, а вот: где  вспомнить не могу.

ГАЛИНА. Может на артиста какого похож?

ВАСИЛИЙ. Ага, на Боярского! Мам, ты иди домой, вы там с бабушкой все двери понадежней закрепите.

ГАЛИНА. А чего?

ВАСИЛИЙ. Да ничего. Оксанка его серьезно шуганула. Вернуться обещал.

ГАЛИНА. Это что же, я все на свете проспала? /Возвращается в дом/. Мама, мам!… Вот тебе и с моциклетки упала. Мама!

ЛУКЕРЬЯ. Здесь я.

Убедившись, что Лукерья на безопасном от нее расстоянии, Галина извлекает из тайника водку, идет в летнюю комнату. Там и стаканчики есть и корзины с огурцами, помидорами. Василий с ведрами заходит в хлев.

ГАЛИНА. Ма-ам, ты где?

ЛУКЕРЬЯ. Да тута я, /подозрительно/ чего опять размамкалась?

ВАСИЛИЙ. Мам! Чего тут и где разводить-то?

ГАЛИНА. У бабки спрашивай, она своих поросей мне не доверяет кормить.

ЛУКЕРЬЯ. Иду, Василий, иду!

ГАЛИНА /Оксане/. Как ты здесь? Под пальмами хорошо?

ОКСАНА. Я под ними, под настоящими еще погуляю, вот увидите.

ГАЛИНА. Эти тебе не настоящие что ли?

ОКСАНА. Я под теми, что из земли растут.

ГАЛИНА. Дай тебе Бог. Я тоже у моря успела пожить. И Василий у меня на юге родился.

ОКСАНА. Тетя Галя, вот поверишь, нет? Мне с детства сны снятся, где я под пальмами у моря гуляю, и не то чтобы гуляю, а живу я там,  уверенно живу, как здесь. Сны такие плотские, все есть и цвет и запах и, просыпаюсь когда, кажется будто ступни только что в песке утопали. В памяти все не так прозрачно, как обычный сон отзывается, а конкретно плотно так, будто действительность вспоминаю. И уверенность приходит, что я там буду. А я там обязательно побываю, тетя Галя.

ГАЛИНА. Ты для того что ли модное отклонение себе сочинила? Там говорят такие в цене.

ОКСАНА. Я не буду ничего объяснять. Вы потом все поймете. Я же вас не оставлю, навещать стану.

ГАЛИНА. Спасибо. Ну, для поправки здоровья, будешь чуточку.

ОКСАНА. Поправляйся, тетя Галя.

ГАЛИНА. Навещай нас почаще, чем раз в семилетку. /Выпивает стопочку, прячет бутылку под кровать/. Ты чего с Иродом вытворила?

ОКСАНА. Бензином в морду плеснула, поджечь не успела.

ГАЛИНА. Да ты чего такое, Ксюха?! Ну ладно, он зверь, а ты-то у нас человек. В тебе такое откуда взялось? Уедешь ты под свои пальмы, а нам как жить?

ОКСАНА. Теперь не уеду пока дело не завершу.

ГАЛИНА. Что значит: завершу? Прогнать его невозможно. Хоронить, что ли собралась?

                       Входит Василий с тазиком.

ВАСИЛИЙ. Мам, пусти-ка меня к больной, мы ей холодные компрессы из колодезной водички наложим. /Прикасается тыльной стороной ладони к лицу Оксаны/.

ОКСАНА. Дядя Вася, а почему ты меня все время ладонью по щеке гладишь?

ВАСИЛИЙ. Температуру смотрю.

ОКСАНА. И как?

ВАСИЛИЙ. В допустимых пределах. /Отжимает тампоны и накладывает Оксане на ушибленные места/.

ОКСАНА. Холодно!

ГАЛИНА. Она, знаешь чего, Василий, задумала? Пока, говорит: не убью Ирода, не уеду.

ВАСИЛИЙ. Сильное заявление, но не осмысленное.

ОКСАНА. Есть другие варианты?

ВАСИЛИЙ. Вариантов пока нет, жизнь подскажет. Но, если хочешь продуктивного результата, девочка, головой работать надо, а не руками махать.

ОКСАНА. Ну, ну, ударим интеллектом по зверю.

ГАЛИНА. Ой, чего это Нинка несется, как угорелая? Что там у них стряслось?

НИНКА. Тетя Галя! Бабушка! /Вбегая в дом/. Да где же вы все!?

ВАСИЛИЙ. Да здесь мы все, здесь!

НИНКА /вбегает в летнюю комнату, запыхавшись/. Ой, че, ой, че, ой че!

ГАЛИНА. Что стряслось-то?

НИНКА. Счас, погоди!

ЛУКЕРЬЯ /встает в дверях летней комнаты/. Принесло окаянную.

ГАЛИНА. Ну, говори уже.

НИНКА. Витька! Витька-Ирод мне сегодня отвертку принес. Обещал – принес. Плитка разболталась, болтики подкрутить. А отвертка в газету завернута была… Вот.

ВАСИЛИЙ. Ну! Что отвертка?

НИНКА. Отвертка она и есть отвертка, а газета вот она. /Разворачивает обрывок/. Ой че, ой, че!

ГАЛИНА. Ну и че там, че?

НИНКА. А вот че! /Читает/. Скандал всероссийского масштаба! /Комментирует/. Вот вам че! /Читает/. На открытое первенство России по мотокроссу, который проходил в нашем городе с 20-го по 25 мая, были

приглашены лучшие гонщики планеты, среди них неоднократные чемпионы мира и Европы. Сенсационные победы во всех заездах, во всех

видах состязаний одерживал 20-летний представитель нашей области Олег Смирнов. В поисках причин столь успешного выступления никому неизвестного спортсмена, представители оргкомитета потребовали провести допинг контроль и столкнулись с еще большей сенсацией: никакого Олега Смирнова в природе нет! По поддельным документам чемпионкой России стала 19-летняя Оксана Смирнова из деревни Окуньки Понькинского района. Известно, что женского мотокросса, как вида спорта не существует. Спортсменке пришлось вернуть золотые медали, а ее тренер дисквалифицирован и отстранен от работы на два года.

ГАЛИНА. Вот че!

ВАСИЛИЙ /Оксане/. Так вот оно че! А слезки у нас куда покатились?

ОКСАНА. Зачем ты, дядя Вася, меня опять по щеке гладишь? Не гладь.

ВАСИЛИЙ. Буду.

ОКСАНА. Температуру смотришь? И как?

ВАСИЛИЙ. Отлично!

ОКСАНА. Мне там один толстомордый сказал: «Была бы ты парнем, мы бы из тебя такую сенсацию сделали, ты бы через пол года в золоте купалась!». А я ему в его толстую морду ответила: «Буду!»

ВАСИЛИЙ. Ты молодец, Оксашка, молодец, ты по сути весь мир победила.

ОКСАНА. Победила. И правильно они делают, что баб не пускают. Бабы существа самые никчемные.

ГАЛИНА. Чего же мы сидим? Пора нам с тобой, Нина, за кчемную Ксюху по рюмашке поднять. /Галина добывает из-под кровати бутылку/. Событие мирового масштаба и мы в нем не чужие.

ЛУКЕРЬЯ. А это у тебя откуда?

ГАЛИНА. Твой тайник разорила. Обнаружила твой тайник и разорила.

ЛУКЕРЬЯ. Вот че! /Ловко заглядывает под кровать, выдвигает оттуда небольшой сундук, достает из него непочатую бутылку, прижимает к груди, смотрит на Галину, понимает, что обманули/. Ишь ты, хитрущая!

ГАЛИНА. А вот и все! Рассекретили тебя. Выставляй на стол.

ЛУКЕРЬЯ. Я все равно перепрячу.

ГАЛИНА /выкладывает на стол огурцы, собирается разлить водку/. Ну, что, Нина, тут пьющих осталось ты да, я, да мы с тобой. Поддержишь?

НИНКА. А Витька где?

ГАЛИНА /весело/. Нету больше твоего Витьки-Ирода.

НИНКА. Чего-то я не поняла, тетя Галя. Ты о чем?

ГАЛИНА. Сожгла его Оксанка. Бензином облила и спичкой чиркнула.

НИНКА. Тетя Галя так шутить нельзя. Он ведь к вам пошел, Василия к столу звать. Дошел, нет? Чего молчите? Был он здесь?

ГАЛИНА. Отметился. Вон на Ксюху посмотри, вся побитая лежит. Сшиб ее вместе с мотоциклом. Как жива осталась, не поймем?

НИНКА /Оксане/. Так опять задиралась сама. Я ж просила тебя, не задирайся, Ксюха. А  про бензин-то ты мне утром, вот что имела в виду?  Я, дура, не поняла. Ты чего его и вправду, что-ли? А почему я дыма не видела? Никакого дыма не было. Я же вон где живу, дым-то я бы увидела. Ксюха, где он?

ОКСАНА. Да успокойся ты! Облить облила, а спичка не долетела.

НИНКА. Ушел? Живой ушел?

ГАЛИНА. Нет, мертвый. Выпей, Нин, успокойся. Ушел, вернуться обещал. /Оксане/. За твои спортивные успехи!

ВАСИЛИЙ. За спорт в Понькино!

ГАЛИНА. А чего ты так, Вася! Может теперь про нас и вспомнит кто? /Нинке/. Ну, давай, для успокоения нервов.

               Галина и Нинка выпивают.

НИНКА. Вернуться обещал. Теть Галь, а что ты так спокойно говоришь. Он ведь не с букетом роз вернется. Сами знаете, как лютеет, что себя не сознает. Что ж делать-то будем?

ВАСИЛИЙ. Ждать.

НИНКА. Вы, как хотите, я с вами остаюсь. Боюсь я его свирепого.

               Лукерья с бутылкой, прижатой к груди, тихонько отступает в сени.

ГАЛИНА. Прятать пошла? Я все равно прослежу. От меня теперь не утаишь.

ЛУКЕРЬЯ  /вернулась в летнюю комнату/. Уеду я от тебя. Завтра уеду.

ГАЛИНА. Куда?

ЛУКЕРЬЯ. К дочери уеду.

ГАЛИНА. К какой дочери?

ЛУКЕРЬЯ. Дочь у меня есть. Хорошая, непьющая. На юге живет. Я  к ней прежде ездила, море видела. Они у самого моря живут. С мужем, с внучком моим маленьким в достатке живут. Комнат у них три, кроватей четыре, подушек пуховых восемь насчитала. Одеяла атласные. Во хлеву две коровы, теленков – два. Овец несчитано, курей и уток не меряно. Отдыхать в санаторий ездят. Он у них рядышком. А внучок мой чистенький, ухоженный. Мы с ним к морю ходим. Вода там теплая, ласковая вода. А небо над морем высокое цвету неземного. Дочь меня давно зовет, а я все тут с тобой маюсь.

ГАЛИНА /плачет/. Мама, возьми меня с собой.

ЛУКЕРЬЯ. Нет, Гальке, ты там все пропьешь.

ГАЛИНА /закрывает глаза/. Я все равно с тобой поеду, мама. Возьми.

ВАСИЛИЙ /осторожно/. Мама, очнись. Что с тобой?

ГАЛИНА. Это же она нас, Василий, в нашем с тобой далеком прошлом видит, и все уехать туда норовит. И чего мы с отцом твоим собачились? Чего делили по – молоду, я сейчас и вспомнить не могу. Ты хоть сам-то себя у моря помнишь?

ВАСИЛИЙ. Смутно. Я отчет своей сознательной жизни от Окуневки веду.

ГАЛИНА. И отца не помнишь, Вася?

ВАИЛИЙ. Ну, показался бы он мне хоть разок потом, может быть, и помнил бы.

ГАЛИНА /Лукерье, которая пошла в дом/. Мама, я с тобой. Никуда ты без меня не уедешь. /Оглянувшись/. Вещи пошла собирать. Она у меня часто так уезжает. /Уходит/.

НИНКА. Красивый у тебя, Васька, папка был.

ВАСИЛИЙ. Ты это откуда взяла?

НИНКА. А мы с девчонками в школе так и говорили. Глядели на тебя и говорили: а папка у Васьки красавец, наверное? Ну что, баньку затопить?

ВАСИЛИЙ. Травы дома у тебя?

НИНКА. И здесь полный набор.

ВАСИЛИЙ. Надо воду наносить.

НИНКА. Без тебя управлюсь. Да не совестись, так положено. С флягой три ходки будет. Не тяжело.

ВАСИЛИЙ. Ты уже над ведрами колдовать начнешь?

НИНКА. Так положено.

ВАСИЛИЙ. И чего? На самом деле заколдуешь?

НИНКА. Заколдую, не заколдую? Но стараться буду. Очень хочется.

Нинка уходит. Василий прикладывает ладонь к щеке Оксаны. Оксана хватает его за руку.                

ОКСАНА /неожиданно для самой себя/. Дядя Вася, не ходи в баню.

ВАСИЛИЙ. Я подумаю.

ОКСАНА. Да нет, если хочешь, иди. И вообще, это я так, пошутила.

ВАСИЛИЙ. Оксашка, а пионерка, которую ты на мотоцикле катала – это что, правда?

ОКСАНА. Она меня заметила здесь, а потом с дядькой своим познакомила. Он и есть тот самый тренер. Он меня в райцентр вытащил, гараж арендовал под мастерскую.

ВАСИЛИЙ. Ну и как он?

ОКСАНА. Ты о чем, дядя Вася?

ВАСИЛИЙ. Ну, как мужик? Нормальный мужик?

ОКСАНА. Дядя Вася, во-первых, он постарше тебя будет, во-вторых, семью свою любит, а в-третьих, мы с ним весь мир сделали! Пол года тренировок, и весь мир! Ты когда-нибудь первым на всем этом шарике земном бывал?

ВАСИЛИЙ. Да нет, у меня как-то другие задачи были. И что вот это… будущее он тебе предложил?

ОКСАНА. Сама! Я человека, подставила, понимаешь? Мы с ним вернемся! Я все сделаю, чтобы вернуться и доказать этим козлам!

ВАСИЛИЙ. Что доказать, Оксана, что до-ка-зать?!

ОКСАНА /очень тихо/. Дядя Вася, а доказать, что я там жить могу. Имею право жить там, где есть все! Нет, ты спаси меня, отвези меня к психиатру по блату и верни потом в Окуневку. К нормальной здоровой жизни. Я тебе поклонюсь потом от всей души, скажу: спасибо, спаситель мой, дядя Вася.

ВАСИЛИЙ. У меня приятели в Америке живут. Хочешь, я тебя к ним отправлю? В Америке можно все. Там запросто можно новый спорт организовать. Америкосы удивляться любят. Ты их покоришь, Оксана.

ОКСАНА. А ты со мной поедешь?

ВАСИЛИЙ. Я? Поеду. /Пауза/. Только я там зачем? Для чего я там нужен?

ОКСАНА. Пальмы поливать. / Пауза/. Знаешь, дядя Вася, иди ты… в баню.

ВАСИЛИЙ. Вот, еще таблетку выпей. Это успокоит. Тебе поспать надо, Оксана.

ОКСАНА. У меня, между прочим, компрессы согрелись.

ВАСИЛИЙ. Ах, да, я сейчас./Опускает руку в тазик/. И вода согрелась. Я сейчас.

ОКСАНА /снимает компресс с лица/. Ты эти забери. /Смотрит на Василия/.

ВАСИЛИЙ. Что?

ОКСАНА. Ну! Забери. Забыл?

ВАСИЛИЙ /снимает компресс с живота, осторожно прикасается ладонью/. Так не болит?

ОКСАНА. Иди ты в баню.

ВАСИЛИЙ. Я воды холодной принесу. /Уходит/.

Во дворе Галина собирает со стола еду. Проходит Нинка с  флягой. Выходит Василий.

ГАЛИНА. Вася.

ВАСИЛИЙ. Что мама?

ГАЛИНА. Иди сюда. Сядь.

ВАСИЛИЙ /присаживается к столу/. Нина, тазик возьми. Замочи тампоны холодной водой.

НИНКА. Я и тампоны сама наложу. Вы посидите уж  вдвоем.

ВАСИЛИЙ. Что, мама, помочь убрать?

ГАЛИНА. Да нет, сама справлюсь. Вася, это правда, что ты к нам без водки приехал?

ВАСИЛИЙ. Правда. Еды много нести пришлось.

ГАЛИНА. Только эта причина?

ВАСИЛИЙ. Ну, а какая еще может быть?

ГАЛИНА. Я догадалась. Я почти сразу догадалась. /Пауза/. Почти сразу все увидела. /Тихо плачет/.

ВАСИЛИЙ. И чего же такое страшное, вдруг, разглядела?

ГАЛИНА /сквозь слезы/. Болеешь ты, Вася.

ВАСИЛИЙ. Не без этого. По возрасту пора прибаливать.

ГАЛИНА. Когда человек прибаливает, водку ему настрого не запрещают? Значит что-то у тебя серьезное, Василий. Ты хоть лекарства-то с собой захватил?

ВАСИЛИЙ. Какие лекарства? Отдых мне нужен, тихий хороший отдых.

ГАЛИНА. Вон, Нинка тебе баню греет. Леченье начнет подбирать, ей ты в своей болезни признаешься?

ВАСИЛИЙ. Признаюсь.

ГАЛИНА. А меня ты, Вася, сынок, так и не пригласил к себе погостить. Долго еще ждать приглашения?

ВАСИЛИЙ. Некуда мне тебя звать, мама.

ГАЛИНА. Ты что такое говоришь?

ВАСИЛИЙ. Я при поликлинике, в комнатке живу. Не оперирую больше. Руки трясутся. Вот такая проза. День живу, чтобы после работы сотку хлебнуть, за ней вторую, третью пока в сон не упаду. С утра щетину со щек отскребу, зубы вычищу и к пациентам. Благо маска на носу. Но глаза-то не спрячешь.

                     Из дома вышла Нинка. Тихо подошла к ним. Не смеет перебить.  

ГАЛИНА. А я смотрю: постарел ты, сынок. Утомился, думала от большой работы.

ВАСИЛИЙ. Утомился и всех утомил. От Насти в последнее время только три слова и слышал: «Папа, ложись спать». А что им от меня доставалось? Запах перегара, да зрелище  отца деграданта. Я сам все чувствовал. Чувствовал, что теряю, все теряю: память, координацию, работу, детей, будущее. Из семьи я сам ушел. Думал, затоскую, очнусь, очухаюсь. Куда там? Еще круче понесло. Проснулся вчера. Душа в стыде похмельном ясности запросила. Где ее искать? Тьма кругом. Куда ни ткнись – тупик.  И вдруг, как осенило! Лицо твое увидел, наш дом, бабушку. Главному заявление на отпуск отписал. Он

друг мой, однокурсник. «Давай», – говорит: «Васек! Это шанс. Езжай, отдышись и возвращайся». Я, почему к вам в ночь от райцентра пешком пошел? Там теперь на каждом углу чепок круглосуточный. Чтобы на рюмку не сорваться. Я же день продержался.  Какой-то силой несло к вам. Простора хотелось, воздуха, леса, баньки. Мне бы месяц продержаться, мама, я бы воскрес.

НИНКА  /присаживается рядом с Василием, ласково кладет ему голову на плечо/. Извини, Вася, я все слышала. Змия твоего мы одолеем, в считанные дни одолеем. Изгоню я его из тебя, выпарю гадину и придушу.

 ГАЛИНА. Да хоть сколько парь, да хоть все дрова спали. Это по какой неправде мы жизнь свою живем, что ее постоянно водкой запивать приходится? Ты же не грешил, сынок. Ты же людей лечил. Тебе за что это?

НИНКА /зевает/. Все сегодня ранехонько встали. Нам бы всем до вечера прикорнуть, а то дежурства не выстоять будет.

ГАЛИНА /завернула в скатерть, собранную посуду/. На, Василий, отнеси на кухню, и приляг уже. Права Нина, ночь беспокойной может стать.

                 Василий уносит скатерть в дом.

Нинка, а правда, от этого вылечить можно?

НИНКА. Так ведь лечат.

ГАЛИНА. А чего ты меня до сих пор не пыталась?

НИНКА. Исцеления сам больной захотеть должен,  без этого бесполезно.

ГАЛИНА. То есть по настоящему захотеть? Насовсем? Вот так, как Василий?

НИНКА. Только так, иначе не получится. Так что ты решай, тетя Галя, а я пойду травами займусь.

ГАЛИНА. Я решу. Я захочу, Нинка. Я обязательно захочу.

                  Нинка уходит в баню. В окно дома выглядывает Лукерья.

ЛУКЕРЬЯ. Гальке!

ГАЛИНА. Опять Гальке! В моем возрасте людей по имени отчеству зовут, а ты все Гальке, да Гальке! Чего не спится тебе? Так хорошо похрапывать начала.

ЛУКЕРЬЯ. А пошто Нинка опять в баню дрова понесла? Все дрова изведет.

ГАЛИНА. Пусть изводит! Лечить она меня будет! И Василия лечить?

ЛУКЕРЬЯ. Ты пошто на мать кричишь?

ГАЛИНА. А ты прекрати меня Галькой звать!

ЛУКЕРЬЯ. Ты лучше скажи: куда вещи мои подевала?

ГАЛИНА. Куда-куда? Разложила все назад по местам.

ЛУКЕРЬЯ. Я все одно от тебя уеду. Василий!

Лукерья уходит в летнюю комнату. Туда же поднимается со   двора Галина. Там Василий с Оксаной.

ГАЛИНА. Ну, куда ты опять собралась?

ЛУКЕРЬЯ. На мыло.

ГАЛИНА. Ты что у меня собака, что ли?

ЛУКЕРЬЯ. Не стыдно мать собакой обзывать?

ГАЛИНА. Так сама на мыло собралась.

ЛУКЕРЬЯ. Василий.

ВАСИЛИЙ. Слушаю, слушаю, бабушка.

ЛУКЕРЬЯ. Скажи, старух нынче на мыло принимают?

ГАЛИНА. И не стыдно тебе говорить об этом? Откуда ты такое взяла?

ЛУКЕРЬЯ. Писатель по телевизору выступал. Всех старух призвал к такой пользе.

ГАЛИНА. Так ты же телевизор не смотришь.

ЛУКЕРЬЯ. А мне  Витька Ирод сказал. Не успел, говорит, писатель выступить, а старухи уже и в очередь встали.

 ВАСИЛИЙ. Это где, бабушка, они встали?

ЛУКЕРЬЯ. Как это где? Известно: где. В Москве. Где ж им еще в очередь вставать?

ГАЛИНА. Горе, ты мое луковое. Может лучше к дочери, к морю поедем?

ЛУКЕРЬЯ. Поеду, а тебя не возьму.

ГАЛИНА. Ну, пойдем вещи собирать.

ЛУКЕРЬЯ. Дрова спалите вот и вымерзайте в зиму без меня, а я уеду.

ГАЛИНА /Василию/. Я бабку уложить попробую, двери закрой и тоже приходи. Надо отдохнуть, Василий.

ВАСИЛИЙ. Надо, мама.

Галина уходит вслед за Лукерьей. Василий закрывает дверь, ведущую во двор из сеней, затем идет закрывать дверь из хлева.Там возле бани Нинка сортирует и обрабатывает травы, раскладывает их по ковшам и кружкам.

НИНКА. Вась, эту дверь ты для надежности бревнышком подопри. Один шпингалет он пальцем вышибет.

ВАСИЛИЙ. Нинк, а чем он тебя привлек?

НИНКА. Вася, нам с тобой по сорок. Ты представь себя бабой, и чтобы вот такой тридцатилетний к тебе из лесу вышел, да в такой глуши.

ВАСИЛИЙ. Я, пожалуй, воздержусь.

НИНКА. Чего?

ВАСИЛИЙ. Бабой себя представлять, вдруг понравится.

НИНКА. Ну, тогда сам с собой объяснись: чего к Оксанке прилип? Вот тебе и ответ будет.

ВАСИЛИЙ. Я, может быть, с исключительно лечебной целью.

НИНКА. Исключительно с лечебной целью я ей травок наварю и скорей твоих компрессов на ноги поставлю. Иди, поспи немого, скоро банька поспеет,  травушки,  да корешки заварятся, настоятся. Только ты учти: есть которые наружные, а есть и те, что вовнутрь принимать придется. /Нинка подавила в себе смешок/. Для омоложения, Вася, готовься в кипятке повариться.

ВАСИЛИЙ. Поваримся, коли надо. Ты чего хохочешь? Травы у тебя, поди, приворотные?

НИНКА  /подавляя, очередной смешок/. Тебя приворотные, Вася, в таком состоянии не возьмут.

ВАСИЛИЙ. В каком таком?

НИНКА. Пойди в зеркало загляни.

ВАСИЛИЙ. А чего в зеркале?

НИНКА. Пол дня на кота похожий ходишь.

ВАСИЛИЙ. Да ну тебя?

Василий возвращается в летнюю комнату. Оксана лежит лицом к  стене.

Ну, как ты здесь? /Шепчет/. Спишь?

                      Оксана стучит пальцем по стене.

ВАСИЛИЙ. Что? Плохо? /Присаживается на кровать. Прикасается к ее лицу/. Оксашка, ты чего? Ты плачешь что ли?

ОКСАНА /разворачивается к нему лицом, садится, вжимаясь в угол/. Стены.

ВАСИЛИЙ. Ну, стены. Что стены?

ОКСАНА. Деревянные. В одну доску сшиты.

ВАСИЛИЙ. Понимаю: в одну…

ОКСАНА. Слышимость-то, как на улице. Лечить меня приехал? А на мне уже все зажило, как на кошке. Хочешь, покажу? /Она бравадно порывается соскочить с кровати, но хватается за живот, корчится/. Ой!

ВАСИЛИЙ. Лежи, не двигайся. Спокойно. Я сейчас тебе разогнуться помогу. Сейчас, сейчас, вот так, спокойно…

ОКСАНА. Дядя, Вася, миленький, не трогай ты меня. Не нужен ты мне, и Америка твоя не нужна. Уходи, я прошу тебя, уходи!

ВАСИЛИЙ. Давай сразу пару успокоительных таблеток примем. Тебе поспать надо. Нина тебе там тоже что-то от ушибов заваривает.

ОКСАНА. Варите вы себе здесь что хотите! Хоть утопитесь в своем вареве. Не нужны вы мне все! И Америка твоя не нужна. Потому что она твоя. Противная значит.

ВАСИЛИЙ. Ну, ладно, ладно. Успокойся. Попробуй заснуть. Вот дракона победим, тогда между собой разберемся, а пока нам всем поспать надо. Я  дом обойду. А ты заснуть попытайся.

Василий спускается в хлев, там Нинка прикорнула на лавке, подложив под голову мешок.

/Шепчет/. Нина, Ни-и-и-ин!

НИНКА /сквозь сон/. Вась, я там задвижку закрыла, все нормально. Не мешай, пока приморило, мне полчасика хватит.

ВАСИЛИЙ. Спи, я подежурю.

Василий заходит в дом, там Лукерья и Галина тоже спят на своих кроватях. Он возвращается в сени, в это время где-то недалеко раздается пронзительный вой.

ОКСАНА /зовет/. Дядя Вася.

ВАСИЛИЙ. Здесь я. /Возвращается в летнюю комнату/.

ОКСАНА. Слышал?

ВАСИЛИЙ. Да. Собака воет. Откуда здесь собака?

                      Вой повторяется.

ОКСАНА. Это не собака.

ВАСИЛИЙ. Неужели волк?

ОКСАНА. Нет, не волк.

                   Они прислушиваются к тишине. Вой повторяется.

Точно – это не волк и не собака.

ВАСИЛИЙ. Откуда такая уверенность?

ОКСАНА. Волков мы тут зимами наслушались. Они не так воют, а что не собака, ты сам слышишь.

ВАСИЛИЙ. Оксанка, Леший на кого-то осерчал.

ОКСАНА. Вот ты шутишь, а мне страшно. Я вообще-то не пугливая, но от этого воя у меня какая-то жуть в душе поднимается.

ВАСИЛИЙ. Давай я тебя в одеяло укутаю. В детстве теплое одеяло надежной защитой от бабайки казалось.

ОКСАНА. Ага, и от всякой нечисти, которая в окна заглядывала и под кроватью пряталась.

ВАСИЛИЙ. Ну, вот и укутывайся, давай. /Помогает ей укутаться в одеяло/.

ОКСАНА. Здорово! /Укуталась, смотрит на Василия/. Дядя Вася, я маленькая?

ВАСИЛИЙ. Маленькая, маленькая, совсем ребеночек.

ОКСАНА. Тогда сказку рассказывай.

ВАСИЛИЙ. Сказку? А ты, какие сказки любишь?

                     Вой повторяется.

Про серого волка хочешь?

ОКСАНА. Нет, лучше про какое-нибудь королевство, где короли, принцессы, принцы, дворцы, балы и все красиво, и пусть там пальмы будут.

ВАСИЛИЙ. Ну да, сейчас. /Присаживается к противоположной спинке кровати. Зевает/. Как же без сказки? Без сказки теперь никак нельзя. Извини. Жил был король. Как положено королю, он имел королевство, такое хорошее. И была у него жена королева и дети королевичи. В королевстве жили люди добрые, умные, талантливые, а главное были они королю не то чтобы подданными, были они королю настоящими друзьями и, наверное, поэтому солнце над тем королевством  круглый год светило ярко и тепло. И жили там все в достатке. Но это не главное. Отличалось то королевство от других, тем, что каждого жителя там ценили за способность любить ближнего. И было это королевство обречено стать вечным, потому что любовь бессмертна. Там, где счастье обретает свободу в людях, всегда кружит вокруг да около страшный Зеленый змий. И подкараулил он короля, и проник в него, и ослабил волю, и завладел желаниями… И потерял король свою великую связь с дневным светилом солнцем… /Василий, так сидя и засыпает/.

ОКСАНА. Дядя Вася. /Смотрит на него, затем укрывает одеялом, тихо зовет/. Дя-дя Ва-ся.

Смотрит, потом тихонько прижимается к нему и, вскоре тоже засыпает. В сени выходит Лукерья. Совершает обход.

ЛУКЕРЬЯ /смотрит на Галину/. Дочь моя, Галина. Отца с войны не дождалась. От мужа гуляки уехала. Сына вырастила. Господи, дай сил жить в ясности ума, избавь от зелья.

/Перекрестила Галину, пошла дальше/. Внук мой Василий. Стал старше деда своего земными годами. Господи, продли дни его на белом свете. Людей лечить, детей растить…/перекрестила/. Оксана, сиротинушка /крестит много раз/, лютый одолел. Одолей его Господи, спаси душу чистую. /Спускается в хлев, смотрит на Нинку/. И эту одолел. Господи, охолонь ее водицей студеной, когда в кипяток окунаться пойдет, от испуга рассудок-то просветлеет…

Лукерья прислушивается к звуку шагов за  стеной хлева, берет деревянные двурогие вилы идет вдоль стены, останавливается. С наружной стороны кто-то, начинает отдирать доску, отводит ее в сторону и, просовывает голову на уровне земли. Это Ирод. Лукерья ловко ставит вилы рогами в землю, так, что они охватывает шею Ирода.

ИРОД. Ты кто?

ЛУКЕРЬЯ. Ясно кто: человек!

ИРОД. Бабка, ты что ли?

ЛУКЕРЬЯ. А то кто?

ИРОД. А это что? На шее у меня: что?

ЛУКЕРЬЯ. Погибель твоя.

ИРОД. Люди где, люди?

ЛУКЕРЬЯ. Спят люди.

ИРОД. Ты не шуми бабка, не буди.

ЛУКЕРЬЯ. А не будить пошто? Тебе кого надо?

ИРОД. Бабка, Оксанка здесь? Мотоцикл ее здесь, я следы видел.

ЛУКЕРЬЯ. Спит сиротинушка.

ИРОД. Разбуди.

ЛУКЕРЬЯ. Ты голову-то свою кверху выверни.

ИРОД. Не могу.

ЛУКЕРЬЯ. Тело-то на землю приложи, а голову выверни.

ИРОД. Зачем.

ЛУКЕРЬЯ. Тогда скажу.

ИРОД /приникает ближе к земле, поворачивает голову/. И что, бабка?

ЛУКЕРЬЯ. Вон, на елофане под потолком видишь?

ИРОД. Целлофан, что ли? Вижу, ну?

ЛУКЕРЬЯ. А брюхо белое на нем, видишь?

ИРОД. Вижу. И что?

ЛУКЕРЬЯ. Хомяк. А теперь помолчим и послушаем.

Ирод прислушивается. Лукерья тем временем всаживает вилы  глубже в    землю, а черенок привязывает бечевкой к бруску на стене.

ИРОД. Ты чего делаешь, бабка?

ЛУКЕРЬЯ. А ты слушай, слушай.

ИРОД. Да слышу, я шуршанье какое-то.

ЛУКЕРЬЯ. Вот и хорошо. Хомяки идут.

ИРОД. Какие хомяки, бабка, ты чего? Пусти, больно мне.

ЛУКЕРЬЯ. Я сейчас тебе с обратной стороны штаны спущу, пущай хомяки полакомятся. А успевай, сиротинушку зови, что есть мочи зови, успеет простить, простит.

ИРОД /громко шепчет/. Ага, простит, она простит, а хомяков кто отгонять будет?

ЛУКЕРЬЯ. А нагрешил, терпи теперь.

ИРОД /шепчет/. Тихо, тихо, тихо! Ты дура, бабка, у тебя крыша едет. Тебе нельзя самостоятельно решения принимать. Ты с людьми посоветуйся. У тебя крыша едет. Ты куда, бабка? Стой, бабка! /Кричит придавленным к земле горлом/. Люди! Люди! Мать вашу!..

                                 В хлев выходит Василий.

ВАСИЛИЙ. Кто кричал, бабушка?

ЛУКЕРЬЯ. Пойди сам погляди, вон под стеной голова торчит.

ИРОД /сдавленно шепчет/. Здесь я, Вася, здесь.

ВАСИЛИЙ /подходит/. Ничего себе. Ты чего, перепил?

ИРОД. Бабка пленила. Отпусти, Васек.

ВАСИЛИЙ. /Лукерье/. Спасибо, бабушка. /Ироду/. Финка где?

ИРОД. Здесь, со мной. Руки-то вот они здесь за стеной.

ВАСИЛИЙ. Ну, достань.

ИРОД. Ну, достал.

ВАСИЛИЙ. Подсунь под доску-то. /Ирод пытается что-то просунуть под стену/. Правильно, подкопай и рукояткой двинь вперед. /Ждет. Берет финку из-под стены/. Молодец. Сам уйдешь или проводить?

ИРОД. Уйду. Девчонку позови.

ВАСИЛИЙ. Девчонку тебе зачем?

ИРОД. Если я тебе скажу, что сейчас к ней шел, ты поверишь?

ВАСИЛИЙ. Зачем шел?

ИРОД. Освободи меня. Боишься, да?

Василий отвязывает вилы, выдергивает их из земли. Ирод некоторое время восстанавливает нормальное дыхание, просовывает руку, разглаживает шею.

Не бойся меня. Я это не я. То есть Ирод – это не я. Пусти. /Ирод залезает в хлев/. Где она?

ВАСИЛИЙ. Спит.

ИРОД. Выпить есть?

ЛУКЕРЬЯ. Нету.

ИРОД. Правильно бабушка. Нету, так и не надо.

ВАСИЛИЙ. Бабушка, принеси нам выпить и… две стопки. /Ироду/. С миром пришел?

ИРОД. Хуже.  Не могу больше. Все! И так покойник и так покойник! Никакой разницы.

ВАСИЛИЙ. Кто покойник?

ИРОД. Да я, я покойник! Не могу больше. Позови девчонку.

ЛУКЕРЬЯ /приходит с бутылкой, стаканами и тарелкой с овощами/. Уговорил, Василий. /Указывает на Ирода/. Он ведь тоже сирота.

ИРОД /Василию/. Выпьем?

ВАСИЛИЙ. Пей. Я сейчас. /Поднимается в летнюю комнату, смотрит на Оксану, гладит ее по щеке/. Дурочка моя светлая.

ИРОД /наливает себе стопку/. Бабушка, будешь?

ЛУКЕРЬЯ. Еще чего? Ты уж сам. А лучше спиртом шею разотри, полегчает. Больно я тебя?

ИРОД. Терпимо. Вовнутрь тоже полегчает. /Ирод пьет, закусывает/.

ОКСАНА  /просыпается/. Дядя Вася, ты король?

ВАСИЛИЙ. Был.

ОКСАНА. Змей сильнее тебя?

ВАСИЛИЙ. Мне сейчас приснился волшебник и сказал, что змея в себе я одолею, а силу для победы обрету от юной принцессы, но при одном условии: если спасу ее от страшного недуга.

ОКСАНА. А ты спаси.

ВАСИЛИЙ. А ты согласна?

ОКСАНА. Не знаю.

ВАСИЛИЙ. Пойдем со мной.

ОКСАНА. Ты меня еще погладь по щеке. Так папка гладил.

ВАСИЛИЙ /гладит Оксану по щеке/. Пойдем?

ОКСАНА. Пойдем.

                  Они выходят в хлев. Оксана видит Ирода.

ОКСАНА. Это что? Зачем он здесь?

Ирод хватает вилы, бросает их к ногам Оксаны. Она успевает на мгновенье    испугаться, поднимает вилы для возможной самозащиты. Просыпается Нинка. Выходит Галина. В этот момент Ирод падает перед Оксаной на колени.

НИНКА  /отходя ото сна/. Батюшки мои это что же это?

ИРОД /Оксане/. Ударь меня, ну врежь, как следует.

ОКСАНА /не может даже замахнуться. Видно, что состояние ее души диктует женскую пластику/. Дядя, Вася чего ему надо?

ГАЛИНА. А ты дай ему по башке, как следует. Заслужил.

НИНКА. Куда еще по башке? Вы что не видите: он и так с ума съезжает.

ИРОД. Все не так, Нина, все не так. Я, наоборот, в разум вернуться хочу.

ЛУКЕРЬЯ. Вот и возвращайся с миром своей дорогой, без проводников ступай.

ИРОД. Без проводников пойду. Прости меня, Оксана. Если можешь…

ЛУКЕРЬЯ. Гальке, у него и вправду в рассудке туман завелся. /Ироду/. Ты хоть помнишь, что сиротинушку едва на смерть не заморозил?

ИРОД. Помню.

ЛУКЕРЬЯ. А сегодня с моциклетки сшиб, точно душегуб какой.

ИРОД. Душегуб я и есть, бабушка. Только душу свою собственную сгубил. Простите за все, если можете. Прощайте.

НИНКА. Витя, ты куда?

ИРОД. Не знаю.

НИНКА. А не знаешь так и ходить нечего. Пошли домой.

ИРОД. Не могу. Понимаешь, не могу я так больше.

ГАЛИНА. Вот так на тебе! А мы здесь как теперь без тебя? Витька, ты не прав!

ИРОД. Да не Витька я и не Ирод, и не бандит. Я сам здесь от них скрываюсь.

ВАСИЛИЙ. От кого?

ИРОД. Ты, наверное, слышал, есть такой в области Сява Лютый.

ВАСИЛИЙ. Еще бы! Он у них фигура номер один. И что у тебя с ним могло быть общего?

ИРОД. В том-то и дело, что ничего. Случай. Пассия его на меня запала. Всем хороша была девка. Переспал разок. Да и не знал я, что она его. Вот и попал. Бить меня стали. Регулярно. Профессионально. Без синяков. «Стрелять», – говорили: «мы тебя не будем, резать тоже не будем, потихонечку все отобьем, сдохнешь сам». Скрываться тоже не советовали. Вот я в глушь и подался, а для надежности легенду сочинил, будто из зоны откинулся, а пристроиться негде.

НИНКА. Я ведь чувствовала, что ты не зверь. Сердцем чувствовала. Что же ты мне не открылся?

ИРОД. Так ведь все нормально было. Вы же все нормально меня таким приняли. Только вот Оксанка сценарий ломала: все задиралась, да задиралась. Мне по логике вещей, если урка я настоящий, ее прихлопнуть или изувечить надо было. Я сам к тому времени заметил, что с образом сживаюсь, в чем-то начинаю терять себя настоящего. Это страшно, поверьте, когда ты сам в себе начинаешь убывать. Решил двух зайцев убить. Открыться и конфликт погасить. /Оксане/. Если бы тогда, зимой ты меня выслушала, у нас бы с тобой на двоих хорошая тайна появилась.

ОКСАНА. Не нужны мне твои тайны.

ИРОД. Сам виноват, понимаю. Подхода не нашел. И сегодня тоже…

ГАЛИНА. Добра от тебя не видел никто, вот и не ждем.

ИРОД. Ну да, сами вы добрые. Вон бабка меня сегодня хомякам скормить хотела.

ОКСАНА. Так это ты выл?

ИРОД. Я. Нагулялся в лесочке, сел под березу, спичкой чиркнул, а бензин не горит. Выдохся.

НИНКА. Спалить себя хотел?

ИРОД. Собой-то мне уже не быть, а зверем – невмоготу.

ВАСИЛИЙ. Ну, здравствуй, Александр Архангельский. /Протягивает руку/.

ИРОД /шарахается от приветствия/. То есть? Я не понял. Что это значит?

ВАСИЛИЙ. Привет тебе от Сявика Лютого.

ИРОД. А ты… Вы что, тоже в законе?

ВАСИЛИЙ. Еще в каком. Клятву Гиппократа давал. Я личный лечащий врач твоего палача.

ИРОД. А волосы у него какого цвета?

ВАСИЛИЙ. Волосяной покров на голове у него отсутствует, на левой щеке глубокий шрам, когда говорит, слегка картавит…

ИРОД. Вложишь?

ВАСИЛИЙ. С удовольствием. Тем более, что пассию ту он от себя отлучил, уж больно охоча до мужиков она оказалась. А вот ты ему проблему создал выше крыши. Человек ты в городе видный, слухи до сих пор не утихают. Сявику такая слава ой, как не нужна! Так что предъявить тебя живым обществу и вернуть к нормальной жизни для него теперь большая радость.

ИРОД. А не врешь?

ВАСИЛИЙ. Клянусь Гиппократом.

НИНКА. А чем же видным там у вас был наш Витя-Ирод?

ВАСИЛИЙ /Ироду/. Завершишь исповедь или мне помочь?

ИРОД. Да, как-то оно ни к чему, вроде.

ВАСИЛИЙ. Ну ладно. Представляю публике одного из лучших актеров областного театра Александра Архангельского. Как, говориться: прошу любить и жаловать.

                                     Пауза.

НИНКА. Да мы уж тут напожаловали. Ты прости Саша-Витя, если что не так.

ИРОД. Ты прости меня, Нина.

НИНКА. Нам-то что? Мы тут свой век довекуем, докукуем.

ГАЛИНА. Да погоди грустить, пора плеснуть по стопочке.

НИНКА. А ежели лечиться намерена, тетя Галя, так тебе нельзя! Воздержаться следует.

ГАЛИНА. Вот вознамерюсь скоро, тогда и воздержусь. Событие-то какое! Нин, с одной стороны чемпионка мира, с другой – Ирод, который не Ирод вовсе, а большой человек, и мы во всем этом, вдруг, не чужие. Давайте люди дорогие, за Окуневку!

Галина с Иродом выпивают. Вслед за ними поднимает стопку Нинка.

НИНКА. За счастье наше мимолетное.

ЛУКЕРЬЯ /Галине, тихо/. Он чего начальником что ли оказался?

ГАЛИНА. Еще каким! Областным!

ЛУКЕРЬЯ. По какой части?

ГАЛИНА. По всем частям одновременно.

ЛУКЕРЬЯ. Да будет тебе над матерью-то надсмехаться. А ты его, Нинка не отпускай. Это что ж теперь к нам опять лешаки пойдут железо воровать, огороды зорить, да  траву жечь.

НИНКА. Он меня теперь и не спросит.

ИРОД. А, если спрошу?

НИНКА. Да ладно тебе шутковать.

ИРОД. Я серьезно, Нин, я просто в себя еще не пришел, не освоился в новых возможностях, погоди немного.

НИНКА. Пойдем, попарю тебя на прощание. Следующая ты, тетя Галя. А тебя Василий на десерт сегодня.

ИРОД. Идем?

НИНКА. Ну, идем!

                Ирод и Нинка уходят в баню.

ВАСИЛИЙ /Галине/. Я, тебя мама и бабушку с собой заберу.

ГАЛИНА. Куда? В комнату при поликлинике?

ВАСИЛИЙ. Разберемся.

ЛУКЕРЬЯ. Ты нас, Василий, с собой не зови. Нам поросей до морозов кормить надо. Да еще вот, кот Буська, куда-то запропал. Не любит гостей.

Схоронился где-то. Буська! Бусой! Кыс-кыс-кыс! Где же ты, враг такой? Кыс-кыс-кыс!

Лукерья уходит искать кота. Галина подходит к лестнице, ведущей в сени.

ВАСИЛИЙ. Мама у меня месяц впереди. Я воскресну. Нинка поможет.

Галина поднимается по лестнице, у входа в сени останавливается,            оглядывается на Василия.

Я завяжу, мама и тебя спасу.

ГАЛИНА. Я не поеду, Вася. Пальмы здесь без меня умрут.

                                Галина уходит.

ВАСИЛИЙ. Я спасу тебя, мама.

                     Пауза.

ОКСАНА. Дядя Вася, я в Америку хочу.

ВАСИЛИЙ. Серьезно?

ОКСАНА. Ну да! А ты со мной поедешь?

ВАСИЛИЙ. Кем я тебе там буду? Папой что ли?

ОКСАНА /в интонации Василия/. Разберемся. /Пауза/. Хочешь, я тебя на мотоцикле прокачу?

ВАСИЛИЙ. Честно?

ОКСАНА. Ну, а как еще?

ВАСИЛИЙ. Боюсь. С тобой боюсь.

ОКСАНА. Со мной, дядя Вася, ничего бояться не надо. Ты же знаешь, что я сильная. Я, если надо, все смогу и не только для себя. Я все смогу.

ВАСИЛИЙ /обнимает ее за плечи/. А еще ты добрая, умная девочка, ты вообще такое чудушко, которое и в руках-то держать боязно.

Оксана прижимается к нему. Василий, как бы вдыхая всю ее в себя, запрокидывает голову.

Звезда упала.

ОКСАНА. Желание загадал?

ВАСИЛИЙ. Успел.

ОКСАНА. И про меня тоже.

ВАСИЛИЙ /не сразу/. И про тебя…

ОКСАНА /не сразу/. Я все равно тебя в Америку увезу. Поехали. /Тащит его за руку к мотоциклу/. Не бойся. Мы с тобой сейчас разгонимся и через все океаны перелетим. /Осанна толкает мотоцикл к выходу/.

ВАСИЛИЙ. А, если не перелетим, если в какой-нибудь бугор врежемся. Для меня, честно сказать, это даже выход, а за тебя страшно.

ОКСАНА /ставит мотоцикл, подходит к Василию/. Что для тебя выход? Что выход?! А я тогда куда? Будешь слюни пускать, дядя Вася, я тебя разлюблю.

ВАСИЛИЙ. Прости. Можно я за руль сяду?

ОКСАНА. Класс! /Целует Василия в щеку/.

Они выталкивают мотоцикл. Заводят его. И, слышно, как неуклюже управляет им неопытный водитель. Из бани выходят Нинка и Ирод. Они в простынях. Садятся на скамейку.

ИРОД. Уф-ф-ф! Отдышимся.

НИНКА. Зря ты Саша-Витя меня куда-то звать стараешься. Это в тебе совесть не до конца истребленная, голос подает. Буду я там среди поклонниц твоих теткой от навозной кучи?

ИРОД. Ты, Нина, молоком пахнешь.

НИНКА. Ага, простоквашей.

ИРОД. Нин, я ведь не женат.

НИНКА. Тебе это ни к чему, ты там и количеством и разнообразием богат.

ИРОД. Да нет. Зарплата у меня для полноценной семьи маленькая.

НИНКА. Ага! Вижу я по телевизору артистов, по каким они дачам обитают!

ИРОД. Так то же звезды.

НИНКА. А тебе чего раззвездиться мешает?

ИРОД. Судьба, наверное.

НИНКА. Пошли.

ИРОД. Дай подышать.

НИНКА. Пошли пока я судьбу твою могу схватить и на успех заколдовать!

ИРОД. Да погоди ты.

НИНКА. Иди!

Нинка заталкивает Ирода в баню. Выходит Лукерья в руках у нее большой бусый кот.

ЛУКЕРЬЯ. Ну, что Бусой? Да не бойся ты. Мы еще поживем. Понаехали, весь наш лад порушили. Худо, бедно, а в ладу жили, правда, Бусой? Ну, ничего. Все будет по-прежнему. Солнышко встанет, и мы поднимемся, солнышко зайдет, и мы утихнем. А за нами труды дневные останутся: земля ухоженная дышать будет, плоды в ней станут поспевать, дерева на ней крепнуть, порося подрастут, так, глядишь все вокруг и заладится, а  в ладу земном приютится жизнь. Настоящая.

                          На авансцену выходит Василий, говорит в зал.

ВАСИЛИЙ. Маму я не спас. Она умерла через год, после смерти бабушки. Я вернулся в семью. Ирод – в театр, успешно играет героев любовников. Нину забрала к себе дочь. Удивительно, но с Иродом они встречаются. Неделю друг без друга прожить не могут. Оксана уехала в Америку. У нее все сложилось хорошо. Побеждает в соревнованиях, имеет собственное шоу. Купила землю в северном штате. Там природа такая же, как у нас. Построила шикарный коттедж, а напротив вот такие же домики. Прислала мне по интернету фотографии. Зовет к себе. Грозится все бросить и вернуться на родину, если я не приеду. Но это уже другая история.

                                                                   КОНЕЦ

       = в начало =