|
Голос Андрея в трубке поскрипывал усталостью. Притомился человек возглавлять местное отделение Союза журналистов. Просил помочь переизбраться. Отчетно-выборное завтра. Он всех прозвонил: и газетчиков, и радийщиков, и телевизионщиков. В родной редакции Андрюха ответственный секретарь. Понятно, что каждая буковка еженедельного выпуска проходит через него. А молодежь в газету оседает какая-то откровенно самовлюбленная и безобразно алчная. Кроить из их «полотен» лицо издания пока удается, но времени и сигарет на это уходит в два раза больше. Да и обижаться молодняк умеет активно: сплетни, интриги, подставы… Подсасывают время паразиты! Но работать надо. «Исток» есть «Исток»: он должен оставаться лучшей газетой в городе. Так что общественную нагрузку пора уступить. - Замену себе подготовил? – спросил я. - Не успел, – признался Андрюха, – по ходу подберем кого-нибудь. - Стихийно? – усомнился я. - У нас бывало. Помнишь, как меня в председатели выпнули? - Когда это было! Сегодня-то кого пинать? - На амбициях подловим, – подсказал Андрюха, - желающий воссесть всегда найдется. Я пообещал помочь, чем смогу. На следующий день, переступая порог редакции «Истока», вдруг осознал, что в былое пространство вхожу обновленным, с полной загрузкой своего нынешнего небытия: бывший директор муниципальной телекомпании, бывший подследственный, официально безработный инфарктник… А всюду жизнь! Вешалка в приемной главного редактора распухла пуховиками и дубленками, в центре комнаты стояла неприлично шикарная шуба длиной по чьи-то щиколотки на высоких каблуках. Каблуки росли из Тины Аспидской. Голова ее в свежей прическе «только от парикмахера», вознеся подбородок над дымным облаком пышного воротника, важно повернулась в мою сторону. Я не знал, как поздороваться со столь оперившимся пресс-секретарем городской администрации, и на всякий случай бодро произнес: - Приветствую! - Здравствуйте, – снисходительно ответила Тина, и, не снимая расстегнутой шубы, шагнула в кабинет главного редактора, сверкнув коленом. «Жизнь продолжается», – сказал я себе и шагнул следом. Для Аспидской стерегли место в центре стола недалеко от председателя Андрюхи. Над береженным стулом призывно замахала руками редактор коммерческой газеты «Ваша прибыль» Мая Подыванова. Годом ранее Майя выдавила Аспидскую из «Прибыли» в пресс-секретари. Избавилась, а заодно и застолбила во власти какого никакого, но все же своего человека. Я присел в кресло у стены, среди ветеранов. «Жизнь меняется», – думал я. Думал и не слышал Андрюхиного отчета. Во мне свербел вопрос: с чего вдруг Тина так заглавнела? Из какой профессиональной заслуги расцвела в такую шубу и осанку? Вообразить заслугу не удавалось. Послание далеких предков о том, что не место красит человека, теряло смысл. В который раз я видел, как некто откровенно и прилюдно заскочил на кочку и выкрасил себя в главную фигуру. Карикатурную, но фигуру! Напрасно, предки, сигналите вы нам из глубины веков. Остерегаете. Напрасно. Мы другие. У нас теперь не стыдно быть карикатурой, если это приносит доход. Вы же сами предупреждали, что свято место пусто не бывает. Потому и не бывает, что в ком-то чешется потребность это место заполнить собой. Неистребимо чешется. Заскочит, заполнит, а там уже другой механизм сработает. Очень любопытный механизм. Мне его на себе испытать выпало. И долго разгадывать. В начале девяностых вел я на местном телевидении программу «Ваш кинозал». Пиратски и безнаказанно несли мы в массы американское кино, необычно вольное для нашего зрителя. Перед каждым фильмом я минут пять рассказывал с экрана о Голливуде и заокеанских «звездах». Горожане стали узнавать меня на улицах, тыкать пальцем в мою сторону и шушукаться, а кто-то мог запросто притормозить, и поздороваться, и поощрительно подбодрить: - Кино правильное кажете! Просто в тему! Но мало. Почаще бы! - Сделаем, – тупо обещал я в тон собеседнику, спеша оторваться от него в надежде, что под темными очками кем-то останусь неузнан. Очки спасали не всегда. Однажды в магазине, где я покупал вареную колбасу, юная продавщица искренне замахала на меня ладошками и воскликнула: - Что вы?! Что вы?! Неужели мы с вас деньги возьмем? Настойчиво расплатившись, я уходил, придавленный чувством неловкости. Бесплатной колбасы от восторженной девушки достойны были скорее Сильвестр Сталлоне или Микки Рурк с Ким Бейсинджер, но никак не я со своей пятиминуткой «голливудских сказок». И все же источник почтительного отношения к своей персоне мне удалось не скоро, но нащупать. Я входил в квартиры горожан с экрана телевизора в одном ряду с сюжетами о столице и зарубежье, с известными на всю страну людьми. Но в отличие от недосягаемых, меня можно было встретить на улице живьем и поговорить все равно что с Познером, ведь я обитал в том же телевизоре, что и он. То есть мы оба попадали на одно и то же свято место в сознании человеческом, на то самое место, куда метит любая «лжедурда» из того же телевизора. И знает, что ее приютят только потому, что она публична. За это безумное почтение к публичности затаил я в себе глубокую претензию к моему народу. В реальность собрания вернул меня нервный голос Люды Зверьковой. Оседлав темперамент кавалергард-девицы, она пыталась ввергнуть окружающих в свое ощущение трагизма: - Вы же понимаете, что через два месяца нашего городского радио не станет! Не станет вообще! Нас закрывают! Нас ликвидируют! Тина Виленовна, неужели горо-А-дская администрация, не попытается спасти нас? От волнения Люда поперхнулась и, споткнувшись о букву «а», так и вымолвила: Горо-А-дская. Тина отвечала со спокойствием удава: - Закон 131 запрещает муниципалитетам выступать учредителями электронных СМИ. Вопреки федеральному запрету администрация не может сделать ни-че-го. Но в запасе у Люды был давно созревший укор: - Телевидение как-то спасли. Оно существует. Его не собираются закрывать! - На телевидении руководители вовремя подсуетились, – подрезала ее Аспидская. «Вот мартышка», – подумал я, а вслух напомнил: – Под бдительным оком ФСБ суетились. - Главное, что телевидение для города сохранить удалось! – по-хозяйски вразумила меня Тина. Глагол «удалось» она явно относила к заслугам администрации. «Вот чё!!!» – подумал я и ничего не сказал. Мир изменился. Мне предстояло осмыслить картину новой реальности, в которой жили все, кроме меня. Итак, прежние руководители всего лишь подсуетились, что помогло Администрации спасти Телекомпанию, забыв при этом спасти Радио. Живой представитель спасителя среди нас – Тина Аспидская. Руки утопающих тянутся к ней. И этим абсурдом дышат все-все-все, кроме, пожалуй, Андрюхи и хозяина кабинета, главного редактора «Истока» Володи Головицина. В свои шестьдесят пять он всерьез подумывал о пенсии, и в тот момент, похоже, о ней подумывал. Сидел отдельно от всех за своим редакторским столом, взирая на окружающих взглядом человека постороннего. Вот и мне вежливо, но твердо давали понять, что в нынешнем раскладе я вообще-то тоже не при чем, что место мое в кресле у стены среди пенсионеров. До пенсии тогда я еще не дорос. Жил на пособие по безработице, надеялся зализать несправедливые раны судьбы и вернуться в жизнь, наивно полагая, что здесь еще помнят, как недавно я был «при чем». Еще как «при чем»! Но всё подсказывало мне, что из своего небытия я видел неверную картину мира, а здесь и сейчас меня подталкивали немного поумнеть. «Вообще-то, Люда, ты права, – думал я, глядя на Зверькову, – зачем тебе помнить, как ты пришла на Радио совсем никакой? Как долго и мучительно учили тебя дышать и говорить, писать лаконичные тексты? В конце концов, ты дорвалась до микрофона. И последние годы жила в самоощущении человека, ежедневно выходящего в эфир со словами: «Доброе утро, город!» И вот у тебя отбирают эту высоту. И ты кричишь: «Спасите!» И ни к чему теперь тебе помнить, что история эта началась не вчера. Когда я уходил с Радио, до вступления в силу 131 закона оставалось три года. Я оставлял вам человека! Сына оставлял. Он с пятнадцати лет создавал со мной эту систему. Он видел ситуацию во всем ее объеме. Он начал перестройку. Он вывел весь коллектив из муниципального учреждения в частную структуру. И это был первый шаг к вашему спасению от очередного безумного закона. Но, если те события сохранит твоя картина мира, тебе придется помнить: кто наслал на парня многочисленные проверки? кто наслаждался тем, что его задергали? кто вынудил его понять, что не стоит рисковать собой ради вас? Тебе придется помнить, Люда, как радовались вы возврату под муниципальную крышу, и тому, что специалист ушел. Радио стало вашим и волею вашей причалило к ногам Аспидской. Да поможет вам она! Которая в этой материи ни в зуб ногой! Но зато такая понятная во всех проявлениях, ну просто «в доску своя»! Вот и восседает Тина Виленовна над вами в шубе, как в мантии. Всеми принятая! Убитое радио спасать некому? А вдруг! Вдруг, искренняя вера ваша напитает извилины Тины Виленовны сказочной энергией, и сверкнут они дальше мантии и прически «от парикмахера». А каляки-маляки ее на сайте администрации превратятся в достойные тексты. Но ей самой это надо? Нужны вы ей?» Когда Тина только ступила в ряды городской администрации, в ответ на мою усмешку ее непосредственный начальник, руководитель информационного отдела Тараханчиков призвал меня быть осторожным. Шевельнул правым усом – усов он не носил, но все равно казалось, что невидимым усом шевельнул, – и очень доверительно предостерег: - Не спеши, я сам пока не разобрался, чья это история болезни. Теперь, похоже, разобрался и, как опытный чиновник, который умеет тонко рассчитать, где, кого и когда «льзя», чует Тараханчиков диагноз Аспидской: неприкасаема! Вот и сияют на официальном сайте неприкасаемые перлы, типа: «На акцию протеста у здания администрации собралось чуть более шестидесяти пяти человек…» - Чуть более шестидесяти пяти – это сколько человек? Шестьдесят пять с половиной или с четвертью? - Дело житейское, – успокаивал меня Тараханчиков. – Насчитала шестьдесят пять, а далее считать было некогда, по службе отвлекли, может быть. Но ведь правду написала – более шестидесяти пяти. Людям понятно, а ваши журналистские тонкости никто не заметит. Людям это не интересно. Эх, Андрюхи на вас нет! Да и не будет никогда. В вашем воздухе Андрюхи не обитают. Но вот обидно, что здесь, на Андрюхиной территории, лепят мир, в котором грядет пора молиться на Аспидскую. Дружно лепят, хотя и не сговариваясь. Вон как активно Тоня Корытова – главный редактор спасенного Телевидения улыбается Тине Виленовне, улыбается и кивает, кивает, соглашаясь с каждым ее твердым словом. Кивает и не хочет помнить Тоня, кто и от кого спасал их обреченное телевидение. И правильно делает. Мне самому туда оглядываться тошно. Три года назад я принял Телекомпанию, оставив свое родное радио. Мэр сказал: - Надо. Надо спасти. Но спасать я шел не Телекомпанию. Прежде надо было спасти ее основателя и бессменного руководителя Волика Безмерного. Ваш коллектив, Тонечка, пытался его посадить. Во второй раз. Первая попытка провалилась лет шесть тому назад. Тогда Волик оформил себе беспроцентный займ из кассы предприятия. Закупил в Питере импортные пальто суперсовременной модели «весна-осень» и раскидал их по городским торговым точкам. Модель оказалась очень европейской: намного выше колен и немного ниже зада. По сибирской погоде такая одежда не грела и не продавалась. Срок возврата займа истек. Сигнал поступил в городское УВД в виде письма за подписями реальных персонажей. Тогда в милиции и в «Белом доме» Волика поняли. Парню захотелось подтянуть достаток до уровня своего статуса. Директор Телекомпании всё-таки, а не какой-нибудь школы. Уголовное дело заводить не стали. Спустили тему на тормозах. Проказника сочувственно пожурили и пояснили, что это делается не так. Похоже, Волик не совсем верно понял советы людей бывалых. С первого испуга и трех лет не прошло, как он затеял вторую попытку. Доходы от рекламы Телекомпании потекли вдруг на счет индивидуального предпринимателя, то есть его собственной жены. Она якобы начала привлекать рекламодателей и монтировать для заказчиков видеоролики, отчисляя Телевидению за трансляцию небольшой процент от сборов. Волик пояснял, что таким образом готовит коллектив к переходу в частную структуру. Через три года 131 закон ударит по муниципалам, но не по ним. Волик спасет коллектив от удара. Но коллектив считал деньги, текущие мимо кассы. Новый донос решили не доверять местной милиции. Доставили в областную ФСБ, там работал дальний родственник одной из сотрудниц, он и посоветовал сигналить напрямую в свежесозданный отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Отдел в жажде жертв просто «бил копытом». Вот смотрю я на тебя, Тоня Корытова, верно кивающую. Ты всегда вела себя так, будто ни первого, ни второго письма не подписывала, возможно, так оно и было, и дышала ты на работе вокруг Волика искренним сочувствием, но никогда не рассказывала, о чем спрашивали тебя на допросах, какую правду излагала ты следакам? Все прояснил судебный расклад, там тебя, Тонечка, заявили свидетелем обвинения, как и всех остальных. У защиты свидетелей было два: завхоз Вася и я. Но меня для того к вам и забросили. Я помогал вашему основателю избежать реального срока. Восстановил его на работе в качестве своего зама, принимал от него имущество в счет погашения присвоенного бартера, выступил в его защиту на суде. Два года условно – это не ваша победа, это наше достижение. - Два года условно, – доложил я по телефону мэру. - Я уже знаю, – ответил он. – Что у вас по 131-му? - Готовлю план перехода. Боюсь не успеть с лицензионной базой. - Добро, – сказал мэр. – Успевай! Сам Волик периодически слегал в психушку, где плотнее сошелся с видными в городе бизнесменами. Там они нагуливали себе диагнозы, иммунные к Уголовному кодексу. Волик, похоже, нагулял реальную болезнь. Получив щадящий приговор, он частенько отлучался на стационар подлечить нервы. Интересно, Тоня, а как тебе запомнилась моя «суета» по спасению Телекомпании? Все основное проходило мимо тебя. И создание частной структуры, и получение лицензий, и присвоение частоты, и аукционы по продаже оборудования, и подготовка к ликвидации предприятия… Всё проходило мимо вас, дорогие мои коллеги… Но наступил новый год, и пришла пора спасать самого себя. В первые дни января в строгом кабинете мне предъявили рапорт оперативного расследования. Из него я узнал, что мои действия содержат признаки преступления по статьям 201 и 285 УК РФ. В рапорте, Тонечка, после слов «получена информация», по теме откровения и лексике информатора проступало его лицо. Видел я и тихушника Севушку – второго основателя вашей компании, правда, теперь он громко заявил, что всё же был первым. Однако долго изнывал он на должности инженера по оборудованию! Видел и его подружку, дородную Дарину-видеомонтажера, родственницу ценного подсказчика. Видел и второго нашего шофера Митяя, не зря он так сноровисто располагался в сторонке с подветренной стороны, когда мне приходилось выходить из кабинета пообщаться с кем-то на улице. Видел всех, кто уверовал в силу доноса и настраивал старшего лейтенанта-оперативника на очередную свою жертву. Эх, говорила мне жена, не ходи ты в этот гадюшник. Сходил. И вот результат: телевидение работает, а мне оставалось доказать, что по всем отмеченным оперативником пунктам моих действий я не имел личной заинтересованности. И я доказал. По наивности не понимая, что затейники того и добивались, как минимум. Скорее всего, вновь по подсказу мудрого родственника оттуда. Город продолжал смотреть местные программы, Волик периодически выныривал из психдиспансера, руководить теперь уже частным телеканалом. Я завершал ликвидацию муниципального предприятия. А вослед мне неслись кем-то ловко организованные укоры. Спасенный коллектив возмущенно узнал, что мог бы почивать под муниципальной крышей еще три года! На столь немалый срок притормозила Государственная Дума вступление в силу 131-го закона. Решение приняли 29 декабря и в тот же день обрадовали по телевизору. Нет здесь ни Севы, ни Дарины, ни Митяя, не журналисты они, но ты, Тоня, Тонечка, Антоша, тоже кивала тогда на радийщиков: сидели, мол, тихо, не дергались, и не трясут их теперь тяготы перестройки. А у нас вон, даже сам Волик занемог. Занемогший Волик, на правах учредителя и директора, назначил замом своим Севушку, а мой стол из нашего общего кабинета распорядился вынести в фойе. С изгнанным столом я поздоровался позже, намного позже месяца, проведенного в больнице. Когда меня выписали после инфаркта, я еще долго «расхаживал сердце». В первый день один круг вокруг дома, на второй – два круга, на третий – три. Через неделю обходил квартал, еще через неделю – два. Прекрасное свободное время, чтобы думать о прошлом и планировать будущее. И понимать, чего в твоем будущем уже не может быть никогда. Например, телевидения. Отмахиваясь от обвинений, я сам доказал, что не имел личной заинтересованности и, войдя теперь в новое предприятие учредителем, подарю бдительным стражам закона вновь открывшиеся обстоятельства. Для бывшего муниципального директора личная заинтересованность – прямой путь в тюрьму. Да, Тонечка, от вас меня ловко оттерли. И то сказать: долго ли умеючи? Упорными прогулками достиг я в один прекрасный день отдела социальной защиты и получил там очередное пособие по безработице. До телевидения отсюда было рукой подать, вскоре я осилил и это расстояние и поздоровался со своим столом. Здесь же в фойе, в кресле для посетителей сидел сам Волик. Заметно изнуренный, он слегка покачивал корпусом и тревожно озирался по сторонам. С ним я тоже поздоровался. Стрельнув взглядом с меня на стол и обратно, он будто извиняясь, пояснил: - Я только что оттуда, – и с болью в голосе пожаловался: – Они меня залечили. Они меня, кажется, напрочь залечили. Чтобы как-то утешить Волика, я сказал, что тоже лечусь, и поспешил к выходу. - Я тебе позвоню, – догнал он меня затухающим голосом, и добавил, насколько мог громко: – Я тебе скоро позвоню. И позвонил через несколько дней, и пригласил на собрание учредителей, пояснив, что будут вводить Севушку, а Севушка предлагает ввести заодно и меня, чтобы лишний раз не собирать собрание. Я ответил, что лишнего собрания не будет. Не подарю я их кукловодам вновь открывшихся обстоятельств. Ешьте сами, что откусили. Севушка стал учредителем. Через неделю после собрания Волик ушел в лес и повесился. На молодой березе, а кто-то говорил, на осине. Еще говорили, что в тот день он сильно повздорил с женой. Но ты, Тонечка, как и многие наши коллеги, считала эту ссору обычной, очередной. Ну, редко ли они ссорились в последнее время? Иную причину нашептывали вы любопытствующим: - О чем тут гадать? Партнер его кинул в столь трудный переходный момент. Всё на нем, трудно тянуть одному. Ну разве можно было бросать человека без поддержки в таком состоянии?.. Вам как-то легко удалось забыть, что в психушке Волик начал спасаться от ваших атак. Разве могли вы признать, что давняя ваша мечта избавиться от основателя вдруг сбылась? Напрочь. - А третий, третий вопрос! – взвизгнул голос Пети Петухова и вернул меня в реальность собрания. - Да, третий вопрос! – одернул Андрюха воспрянувших к выходу журналистов. – Полномочия с меня сняли, а избирать председателя кто будет? Мы же оставили этот вопрос на финал. Было время подумать. Какие созрели предложения? Петя кашлянул в бороду и уверенно произнес: - Тут нужен человек социально активный и желательно молодой. Среди нас не было никого моложе и активнее самого Пети. По жизни он прошагал чуть более четверти века. Рыжая борода скрывала его молодость и придавала лицу благородный оттенок. В «Истоке» Петухов вел тему ЖКХ. Яркая фамилия досталась ему от предков вместе с природной задиристостью. Задирой он проявлял себя в острых газетных материалах, бесстрашно критикуя нерадивых руководителей коммунальных служб. А потому слыл в городе борцом за справедливость. Спокойно дышали две или три управляющие компании. О них Петя писал либо хорошо, либо никак. Они платили ему наличку фиксированно, ежемесячно, тайно. Но кое-кто об этом почему-то знал. Знали даже, что тихий доход бесстрашного борца в два раза превосходит его официальную зарплату. Догадывался и Андрюха, по тому, как свирепел Петя, отстаивая важные посылы в своих творениях, и тяжело переживал, если не обнаруживал их при выходе статьи в печать. Обида стирала с лица Петра все оттенки благородства и превращала его в сердитого купчика. В такие минуты он строчил горячие жалобы на Андрея. Обвинял в непрофессионализме и относил их главному редактору. Володя Головицын с улыбкой показывал жалобы Андрею. - С ним что-то надо делать! – говорил Андрей. - Терпеть! – отвечал мудрый Володя. – Пока кадровый голод – терпеть, но не сдаваться. Изливать обиды Петя забегал к другой молодой сотруднице Лене Фунтиковой. Тощенькая и злобненькая Лена была возмущена положением дел в газете вообще! Ей, как воздуха, не хватало редакционных заданий. Всё, что доверяли, она «на раз», опережая все графики, воплощала в обширные статьи, но видеть не могла их в печати! Андрей сокращал ее тексты беспощадно, нагло вытравливая из них авторскую индивидуальность. Он урезал ее материалы, освобождая площади под опусы трех старых журналистов, которые кряхтели над заданиями, вечно запаздывая к сроку, и писали такой лексикой, которую фу! – современная молодежь не понимает ва-а-ще! Не редакция, а мрак! К тому времени Лена вступить в Союз журналистов не успела. А потому намек Петра, не нашел адресата. Андрюха скинул с себя общественную нагрузку, чтобы сберечь силы на борьбу с жадным Петей и бездарной Леной, а сам Петя тут же напрягся выпрыгнуть в председатели. - Так вот же я, самый молодой и очевидно социально активный, – светили окружающим верные глаза Пети. «А вот хрен тебе!»– подумал я и, взяв слово, начал свой «заплыв баттерфляем в унитазе»: - Петр прав! Должность председателя Союза дает человеку реальные возможности решать многие наши проблемы. Даже такие, на решение которых у нас попросту нет полномочий. Короче, самым достойным из нас человеком на этот пост я считаю Тину Аспидскую. Далее я понес ахинею про то, что она наших кровей, то есть такой же, как все мы, журналист. Но будучи одной из нас, только она, Тина Виленовна, ежедневно и ежечасно общается с руководителями города, наделенными такими полномочиями, какие нам и не снились! Никто из нас не находится в такой физической близости с этими могучими людьми, а главное, не владеет способностью сформулировать и подсказать им порядок действий так, чтобы они услышали и поняли… - Да! – воскликнула активная Люда, – Если бы я вовремя обратилась к Тине Виленовне с проблемой радио!.. - Радио могло бы жить! – убежденно поддержал я Люду. Народ заурчал мыслями вслух: - Аспидская! - Точно, Аспидская! - Это же наш кадр во власти… Слово взяла сама Аспидская. - Вообще-то предложение разумное, – оценила она,- вы даже меня убедили. Но в ваших словах скользила какая-то непонятная ирония? - Это стиль моей речи, все знают, – пояснил я, – но в данном конкретном случае я старался обойтись без иронии. Старался. Как мог. Андрюха попросил не отвлекаться на частные вопросы и проголосовать за предложенную кандидатуру. Аспидскую избрали единогласно. Народ по-скорому разбежался. А мы с Андрюхой ушли в его прокуренный кабинет. Сюда заглянул и главный редактор Володя Головицын сказать «до свидания» и предупредить, что кроме нас в редакции никто не остался. - Ну что, позабавишься, почитаешь оригиналы исходников? - Как-то не до них, Андрюха, извини… - Здесь ляпы покруче, чем «более шестидесяти пяти человек». - Слушай, а ты разок опубликуй их без правки и сокращений. К первому апреля в самый раз будет. - В этом что-то есть, – согласился Андрюха, – даже возражения не возникло. Надо обдумать. Как тебе в голову Аспидская пришла? - Честно сказать, она мою голову и не покидала. Весь день. С того момента, как увидел ее в редакции. А вообще-то, я помог им достроить то, что они давно начали. - Говорят, уезжать собираешься? - Есть желание. Вот только без одышки ходить научусь. - Хорошо, когда человеку есть куда уезжать. - Иногда уезжать надо, если даже некуда. - С Аспидской ты здорово придумал. Забавный сюжет закручивается. Я уехал. В «Истоке» однажды сверстали номер без Андрюхиной правки, якобы для печати. Начался переполох. Первым в кабинет Володи Головицына влетел Петя Петухов. Он говорил, что, как любой нормальный журналист, может не замечать огрехов в своих текстах, что он не против правки, но она должна быть в разумных пределах. В Разумных Пределах. Мир продолжал меняться. В радиоэфире больше не звучали слова: «Доброе утро, город!» Программы телекомпании по образу и подобию Тони Корытовой постепенно обрели интонации сельского Дома культуры. Володю Головицина проводили на пенсию. «Исток» возглавила Майя Подыванова. Андрюха остался на позиции ответственного секретаря. Больше некому доверить каждую буковку еженедельного выпуска. |
